Ожидание - Екатерина Алексеевна Ру

стояла в зале регистрации; пока гуляла с гостями по заснеженному Центральному парку и сидела в душном ресторане, наполненном гремящей музыкой и плотным табачно-винным воздухом, он отправлял ей на телефон сообщения о том, что хотел бы сейчас быть рядом. Что, если бы не грипп, он мог бы сейчас произносить какой-нибудь нелепый тост, подкладывать Саше слоеный салат с подкопченной семгой или даже подвывать в караоке «Цветет любовь-малина». Что очень соскучился за те полтора дня, что они не виделись.

У Бори был теплый, чуть шершавый голос – словно нагретая кора каштанового дерева. И гипнотически-притягательные бирюзовые глаза – неизменно слегка прищуренные, сосредоточенные, ищущие. Как будто он постоянно пытался разглядеть в смутных очертаниях реальности что-то по-настоящему важное, сердцевинное. Глубинную суть вещей, скрытую от беглого взгляда. Позже Саша поняла, что дело всего лишь в небольшой Бориной близорукости. Но тогда, в начале знакомства, этот вдумчивый тягучий прищур казался ей отражением непрестанного внутреннего поиска, затаенной в недрах души ненасытной мечтательности. Словно Боря все время стремился прорваться через видимое пространство в какой-то свой сокровенный, заветный мир. И безустанно искал к этому миру тайные, почти незримые дороги, проложенные сквозь окружающие привычные предметы.

Сашу очаровала в нем именно эта кажущаяся мечтательность, прищуренная глубинная отрешенность. Ей думалось, что человек с подобным душевным устройством сумеет легко понять ее негромкую мечту. Даже, возможно, не только понять, но и разделить, сделать немножко своей. Тем более что всякий раз, когда Саша заговаривала с ним об Анимии, Боря слушал внимательно, с трепетным живым интересом. Правда, вначале он слегка недоумевал: зачем встречающему гиду «так основательно» учить эдемский, ведь общаться же нужно будет с русскоговорящими туристами, а на местном языке достаточно знать «пару-тройку десятков базовых фраз»? Но Саша объяснила ему, что привратница Эдема не может ограничиться таким скудным языковым запасом, что это было бы неуважительно к благодатному чудесному городу, доверяющему ей свой порог. Что ее знание местного языка непременно должно быть глубоким, плотным, безукоризненным. И Боря, как ей показалось, прочувствовал и оценил ее трепетное отношение к будущей роли. И одновременно проникся ее анимийскими грезами.

– А что, действительно здорово, наверное, так жить, – сказал он ей как-то раз. Произнес задумчиво, мечтательно, растягивая теплую шершавость голоса. – Днем встречать туристов, вечером сидеть в какой-нибудь кафешке возле самого моря, смотреть, как белеют в темноте яхты.

Они лежали на раскладном диване в Сашиной комнате, залитой январским предвечерним сумраком. За окном стремительно пролетали густые снежные хлопья, заштриховывали цепочку фонарей, озябшие деревья и съеженные, промерзшие до последнего кирпичика пятиэтажки на проспекте Кирова – чуть дальше, за белым пустырем.

– Вообще-то туристы могут приезжать и вечером, и даже ночью, – возразила Саша, медленно закрывая глаза. Мысли становились невесомыми, будто голова наполнялась соленой морской водой и сознание мягко скользило по волнистой водной поверхности.

Боря обнял ее, слегка притянул к себе.

– Ну вот, и как я тебя по ночам буду отпускать одну с какими-то непонятными бухими чуваками?

– Почему обязательно бухими? – сонно рассмеялась Саша сквозь наплывшее на нее оцепенение – прозрачное и теплое.

Она старалась не шевелиться, чтобы не спугнуть эту приятную убаюкивающую дремоту, пронизанную видениями солнечной вокзальной площади.

– Ну, туристы часто приезжают навеселе, это дело известное. Придется мне устроиться там водилой туристического автобуса, чтобы тебя одну не оставлять.

И Саша представляла, что они и правда отправятся в Анимию вместе, что разделят ее стрекочущий полуденный зной, горячую, полную цикадного звона траву; мягкие изгибы холмов. Что будут вместе сидеть на берегу, на расстеленном полотенце, говорить о пустяках и разглядывать сверкающую морскую синь, ровно отрезанную светлым утренним небом. Будут есть в саду золотистые, текущие сквозь пальцы персики, сливаясь с совершенным теплым безмолвием вечернего часа. И Боря непременно найдет в Анимии занятие по душе, увлекательную, вдохновляющую работу. Необязательно по специальности: возможно, местная воздушная среда – мягкая, пропитанная солнцем, разрываемая криками чаек – наведет его на мысль оставить юриспруденцию, поможет нащупать в сердце иное призвание.

Забеременела Саша в начале следующей осени. Получилось это случайно, в результате одной-единственной неосторожности, которой тут же воспользовалась слепая созидательная сила природы. В отличие от Сони, уже ходившей в то время с заметно округлившимся животом, становиться матерью Саша на тот момент не собиралась. Не задумывала впускать в свое размеренное мечтательное существование нового человека. Но перед ней было несколько долгих месяцев, чтобы свыкнуться с мыслью о свежей жизни, созревающей внутри. Немного перестроить планы на ближайшие годы. Дорисовать в картине их с Борей жизни в Анимии полнокровного жизнерадостного ребенка. В этом не было ничего тягостного, ничего томительно-тревожного. Просто теперь в Сашином воображаемом будущем, на берегу Анимийского моря, среди звонко-цикадного горячего воздуха их стало трое, только и всего.

Влюбленный Боря этой случайности был рад. В ту пору он уже закончил университет и устроился работать помощником юриста в консалтинговую компанию.

– Ну это же замечательно, будет у нас мелкий. С голоду не помрем, все-таки работенка у меня есть, а в следующем году, если все сложится, еще и повысят до младшего юриста. Только надо нам с тобой расписаться, – сказал он со смешной, простосердечной серьезностью и посмотрел на Сашу решительно, открыто, почти без прищура. Всей бездонной бирюзовостью глаз.

Расписались они в октябре, в довольно скромном, небольшом зале с бело-бордовыми стульями вдоль стен. С темным паркетом, расчерченным широкими солнечными полосами, неожиданно яркими для осени. Обошлись без помпезного пестрого праздника, тамады, лимузинов и бурлящего водоворота бессчетных гостей (так захотелось Саше). От того дня осталась всего одна фотография, сделанная у загса Бориной тетей Надеждой Семеновной – уже после церемонии. В момент съемки Саша и Боря стояли против солнца и щурились. Оттого их лица получились на снимке тревожными, напряженными, чуть сморщенными. Словно уже тогда они оба предчувствовали, что их браку не суждено продолжаться всю жизнь, гладкой и живописной дорогой стелиться в уютную совместную старость. Что совсем скоро прозрачное хрупкое счастье покроется трещинами.

В конце осени они собирались отправиться в свадебное путешествие в Анимию, но Сашин врач из женской консультации, пожилая круглолицая Маргарита Павловна, внезапно запретила перелеты.

– Ну вот куда ты сейчас собралась? – недоуменно пожала она плечами, что-то суетливо и неразборчиво строча в обменной карте. – Тебе сейчас не об Анимии думать надо, а об анемии своей. Средней степени тяжести. Подожди немного, родишь, тогда и полетишь на все-е-е четыре стороны.

Сказав это, она махнула мозолистой крепкой рукой в сторону кабинетного окна, за которым во влажном липком сумраке нетерпеливо гудели машины,