Фату-Хива - Тур Хейердал

Только костер разгорелся, как пришлось опять засыпать угли. К хижине подъехал юный всадник с весточкой от капитана Брандера: "Тереора" бросила якорь в заливе, и кроме капитана на борту находится один наш французский приятель. Брандер настаивал на том, чтобы мы его навестили; пока мы не явимся, дальше он не поплывет.

Долбленка пронесла нас через прибой, штурмующий галечный пляж Омоа, и доставила к шхуне. Радостные и удивленные глаза смотрели, как мы поднимаемся по трапу. Удивленные потому, что мы были абсолютно здоровы и не помышляли о том, чтобы покидать остров. До южной части архипелага неведомыми путями дошли слухи, будто нас поразила слоновая болезнь и мы только и ждем, когда нас заберут. Брандер даже по-отцовски рассердился и обиделся, когда все попытки уговорить нас следовать обратно на Таити оказались напрасными. Мы вручили ему пачку писем, адресованных нашим родителям, и попросили заверить вождя Терииероо, что никогда еще не чувствовали себя так превосходно и не собираемся возвращаться к современной цивилизации. Ни в коем случае.

На палубе "Тереоры" удобно устроился французский художник по фамилии Алло, который запечатлевал на полотне райские пейзажи. Старый знакомый: он прибыл на Таити тем же пароходом, что и мы.

Когда мы сели в лодку, чтобы вернуться на берег, Алло попросил взять его с собой и показать ему наше жилище в дебрях. Однако песчаные мухи и комары заставили его быстро передумать. Он поспешил дезинфицировать комариные укусы и вернулся к кистям и палитре на шхуне, где ветер отгонял всех крылатых посетителей и где он мог без помех писать подлинный рай. Нам вспомнились слова учителя на Таити: никто не рисует современному миру подлинную картину Полинезии. В самом деле, нельзя же требовать от нашего друга художника, чтобы он изображал на своих полотнах рои комаров.

"Тереора" подняла якорь и пошла дальше. Словно нас на какие-то минуты обдало напряженным дыханием далекого мира. Теперь не скоро жди следующего захода. Мы снова углубились в дебри, возвращаясь к своему мирному очагу в глубине долины,

Вео обещал показать нам пещеры с сокровищами. Пономарь Тиоти вызвался помочь ему раздобыть лодку и гребцов. Мы ждали, ждали, но никто не показывался. Правда, судя по облакам над вершинами Тауаоуохо, ветер был сильнее обычного. Очевидно, на море большое волнение.

Наконец в один прекрасный день на нашей королевской террасе уже под вечер появился пономарь. Он принес свежей рыбы, и мы поняли, что море успокоилось. Деревенские выходили на лодках на рыбную ловлю.

Лив приготовила отменный ужин - жареная рыба и таро. Тем временем мы с Тиоти, сидя на каменной приступке, обсуждали наши планы. Впрочем, пономарю не сиделось спокойно, он все время ерзал и почесывал спину. Я понял: что-то неладно. И услышал подтверждение: "Тереора" доставила на остров патера Викторина. Так звали католического священника, который не один десяток лет странствовал от острова к острову в Маркизском архипелаге и у которого Пакеекее и Тиоти пытались переманивать прихожан, когда дули в огромную раковину, зазывая желающих в свою бамбуковую церковь. На беду, патер не поехал дальше на "Тереоре", а остался на Фату-Хиве. И поселился в дощатом домике возле католической церкви.

- Ну и что? - подумали мы. - Не съест же он нас.

Но Тиоти явно рассуждал иначе. Гробовщик Иоане и многие другие не замедлили доложить патеру, что в дебрях поселились двое белых, которые общаются только с протестантским священником и пономарем. Неприятная новость потрясла патера Викторина. Какие чужеземцы обычно поселяются на здешних островах? Миссионеры, готовые рисковать здоровьем и жизнью во имя своей веры. Все ясно: мы - миссионеры-протестанты, посланные помочь Пакеекее в его недостойных попытках переманить записанные в книгах патера Викторина души, которые привела в лоно христианства первая католическая миссия, действовавшая на Фату-Хиве. Мы понимали тревогу патера - достаточно было вспомнить, что рассказывал нам капитан Брандер, когда по пути сюда мы зашли на атолл Такароа. Незадолго до того на Такароа прибыли два мормонских проповедника и обратили в свою веру всех трехсот жителей атолла. Всех, кроме двух: католический и протестантский священник остались при своей религии и каждый при просторной дощатой церкви.

Смеясь, мы попросили Тиоти заверить патера, что мы вовсе не миссионеры. Мы собираем животных, а не души.

Но Тиоти продолжал почесывать спину. Он был сильно озабочен. Не французский патер его пугал, а враги из числа собственных соплеменников. Когда приезжает патер, они изо всех сил досаждают Тиоти и Пакеекее. Даже не здороваются с ними. А стоит патеру уехать, все становится на свои места. Без него люди не очень-то думают о религии.

Конечно, Тиоти преувеличивал, и все же нам стало не по себе, когда он принялся расписывать, что нам грозит. Дескать, Хаии - тот самый старик с распухшими от болезни ногами, с которым мы ели из одной миски у Вео, однажды преподнес протестантскому священнику калебас с апельсиновым пивом, куда добавил свою мочу. Хотел заразить Пакеекее. Вот и нас ждет что-нибудь в этом роде. Да мало ли способов навредить нам, живущим вдалеке от деревни. И уж во всяком случае сейчас нечего даже думать о вылазке на восточную сторону острова.

Слова Тиоти нас обескуражили. Может быть, он ошибается? Совсем пренебречь предупреждением было бы глупо, но как поступить? Остается одно самим проверить обстановку.

Проводив Тиоти, мы отправились в деревню, чтобы поговорить с Вео и Тахиапитиани. Тиоти был прав. Вео явно смутило наше посещение. Он объяснил, что никто не даст нам лодку за скромную плату. А главное, никто не согласится помочь с греблей. Чтобы показать, что втайне они дорожат нашей дружбой, супруги доверили нам секрет: один деревенский житель держит в коробке самку скорпиона с детенышами, задумал подбросить ее в нашу хижину.

Прежде на Маркизских островах скорпионы не водились. Но, видимо, какая-то шхуна завезла на ФатуХиву оплодотворенную самку; да я и сам находил под камнями на берегу большущих скорпионов.

Разозлившись, я хотел тотчас пойти к патеру Викторину, но Лив успокоила меня, посоветовала воздержаться от поспешных действий. Ведь нам некуда деться с острова.

Всю ночь мы лежали и прислушивались к подозрительным шорохам. И обсуждали различные планы. Наконец задолго до восхода солнца встали, отыскали свою старую палатку и уложили ее в мешок вместе с двумя пледами и железным котелком. Решили пожить на горном плато, пока не улягутся страсти в деревне Омоа.

Спустившись по тропе на берег, постучались в дом Тиоти. Собаки разбудили всю деревню; заспанный хозяин уже успел напялить свою соломенную шляпу. Он живо оседлал кобылу для Лив, потом сходил к Пакеекее за жеребцом, чтобы погрузить на него наш мешок, а также добрый запас орехов, таро и фруктов. Мы получили даже пару банок тушенки, доставленной на "Тереоре", ведь в горах можно было рассчитывать лишь на сочные плоды манго и гуаяву.

Рассвет только занимался, когда мы взяли курс через деревню к тропе, ведущей в горы. Стук копыт выманил из домов любопытных. Нас не приветствовали обычным "каоха нуи", островитяне стояли и перешептывались с презрительными и недоумевающими минами. Мы миновали домик патера; он спал.

В северном углу бухты наш маленький караван ступил на тропу, которая вилась в кишащих осами густых зарослях гуаявы. Впереди ехала Лив, за ней шли пешком мы с Тиоти, замыкал шествие Пахо, ведя на поводу вьючную лошадь. Двенадцатилетний Пахо был приемным сыном протестантского священника.

Мы медленно поднимались над окутанной сумраком долиной, одновременно поднималось солнце, а с ним и наше настроение. Мы смеялись над жителями деревни внизу - не так-то легко нас сокрушить! Правда, на какое-то время мы забыли, как прекрасна жизнь. Теперь же снова душу переполнило ликование, сознание полной свободы и счастья. В нашем распоряжении было все на свете. Солнце - наше, весь мир - наш. Наше достояние не замыкалось в границах, обозначающих частное владение. Обрубив узы, привязывающие нас к частной собственности, мы стали свободны, как горные козы и кукушка. Подобно нам, они располагали всем миром. У нашего дома не было стен, ограды. Мы не видели и не ощущали никаких границ, кроме далекого горизонта, а он отступал все дальше с каждой петлей крутой тропинки.

Румяное утреннее солнце оторвалось от земли и парило над ржаво-красным гребнем по ту сторону долины. Дул свежий, прохладный ветерок; безбрежное море простиралось вокруг острова, обнимало всю планету, словно гору Арарат во времена Ноя. Мы поднимались на вершину Арарата.

Наконец-то мы на крыше острова. Лес кончился, его сменили трава и папоротник, по которому ковровой дорожкой тянулась тропа, такая же красная, как пики, возвышавшиеся впереди дворцовыми башнями. Высоко мы забрались... Справа в зеленую расселину долины Омоа обрывались крутые склоны, зазубренные остатки кратерных стен. Наша бамбуковая хижина была скрыта далеко внизу под сплошным лесным пологом, который с высоты напоминал густой мох с торчащими над ним косматыми цветками пальмовых крон.