В прицеле «Бурый медведь» - Беляков Петр Алексеевич

Трудный поединок

В марте фронтовая газета опубликовала статью о моем поединке с немецким снайпером. Дуэль с фашистским суперстрелком была долгой и опасной и едва не стоила мне жизни.

А было это так. Весна на Миусе началась рано. Зазеленели поля. Вода крушила лед на реке и с шумом несла его в Азовское море. Над окопами то и дело раздавалось наводящее грусть курлыканье журавлей, летевших на большой высоте. Очевидно, журавли, как и люди, понимали, какую опасность таят миусские лиманы.

В траншеях неожиданно появилась вода. Каждый из нас создавал себе островок земли и сидел на нем, как заяц, застигнутый половодьем. В таком положении долго не усидишь, и я, хлюпая по воде, частенько навещал Семена Марчукова, пулеметный расчет которого был придан четвертой роте и находился на самом обрыве у изгиба реки. Бойцам его расчета мои визиты доставляли немало хлопот. Дело в том, что Семен Марчуков разрешал мне стрелять из пулемета и бойцы потом вынуждены были набивать пулеметные ленты.

В один из весенних дней я вновь пробрался к пулеметной ячейке. Смотрю, «максим» стоит на земляной площадке, тщательно замаскированный сухим бурьяном.

– Стрелять опасно, – предупредил Семен.

– Почему?

– Снайпер бьет. Хитрый, сволочь! Молчим – и он молчит. Стрелять начнем – и тут тебе раз!.. От щитка только брызги летят.

– Значит, на звук работает.

– Не определим никак, откуда стреляет. Но бьет здорово! Ничего не скажешь.

– Разреши пару очередей дать.

На этот раз в глазах пулеметчиков не вижу упрека. И все же они удивлены моей просьбой. Рискованно стрелять!

– Убьет – кто отвечать будет? – на полном серьезе спрашивает Семен.

– Двум смертям не бывать, а одной не миновать.

Семен с неохотой уступает место у пулемета. Я знаю, что «максим» наведен точно по кромке бруствера вражеской траншеи. Работает как часы. Не один фашист ушел на тот свет от его метких очередей. Берусь за затыльник.

Жму на гашетку и вижу, как пляшут фонтанчики от пуль по самой траншее. И вдруг резкий щелчок в щиток. Осторожно осматриваю его и вижу: в двух сантиметрах от смотрового окна след от пули.

– Да, это стреляет снайпер, – уверенно заключаю я, а у самого холодок по спине проходит. Еще бы! В двух сантиметрах от смерти был.

Берусь выследить фашистского снайпера и уничтожить, о чем докладываю командиру роты.

– Смотри, сам не попадись на мушку, – предостерегает старший лейтенант Похитон. Он разрешил мне выползать на нейтральную полосу, о чем сам предупредил всех наблюдателей.

«Следить за снайпером надо ранним утром, когда солнце освещает высоту и когда лучи наверняка слепят глаза фашистам», – размышляю я. Ночь проходит в каком-то тревожном полусне.

Утро выдалось прекрасное. Пригревало солнце. Оттаявшая земля начала парить, и молочного цвета дымок потянулся в небо. Прижимаясь к земле, как уж, выползаю за бруствер, чтобы быть поближе к обороне врага. Ползу по высокому бурьяну почти у самого берега реки. Солнце все более пригревает. Камуфляжная плащ-палатка путается под ногами и мешает. Замечаю подснежник. Любуюсь им. Не могу оторвать взгляда от цветка. Вспоминаются родные места, склоны лощин, усыпанные подснежниками.

Стало душновато. Хочу развязать тесемки у шапки-ушанки. Вдруг чувствую будто удар по голове. Почти одновременно слышу выстрел.

«Снайпер стреляет», – искрой проносится в голове. Я мгновенно поворачиваюсь и кубарем качусь к реке. Падаю с обрыва в прибрежный ил.

Ощупываю голову. Жив! Рассматриваю пробоину в шапке. Судьбу решили миллиметры. Вот это выстрел!

Облегченно вздыхаю. Но тут же жгучая обида захлестывает меня: ведь был совсем на полоске от смерти! И от кого? От снайпера, которого добровольно вызвался уничтожить. Во рту сохнет от волнения. А по лицу ползут холодные капли пота. Умереть так нелепо, из-за мальчишеской неосторожности! «Раскис перед цветком, словно девчонка, – ругаю себя. – Вояка!» Волнение постепенно проходит. Раздумываю, как действовать дальше. Говорят, плохое не бывает без хорошего. Этот выстрел вражеского снайпера окончательно убедил меня в том, что он ведет огонь не из общей траншеи, а значительно ниже и ближе ее.

Проползаю к разведчикам, которые вот уже неделя как изучают оборону врага. Нахожу Ваню Гурова. Спрашиваю, знает ли он что-либо о немецком снайпере. И тут же слышу ответ:

– Будь он проклят, этот снайпер! Жизни от него никакой. Наблюдать не дает, гад! А вчера одного нашего разведчика ранил.

Ваня неопределенно показывает место, откуда стреляет снайпер. Его предположения совпадают с моими. На прощание он шутливым тоном предупреждает:

– Не высовывайся без надобности. Пожалей свою буйную головушку, иначе в ней дырку придется штопать.

– Посмотрим, у кого из нас будет эта дырка: у меня или у него, – отвечаю.

На другой день, выбрав подходящее место и замаскировав его, продолжаю изучать передний край врага. Солнце по-прежнему щедро освещает высоту. Из поля зрения не ускользает ни одна деталь. На скате возвышенности тринадцать кустиков. У одного из них темнеет нарытый грунт и консервная банка. Нет, это не снайперская точка. Разве умный снайпер станет возле себя разбрасывать демаскирующие его местопребывание детали? Скорее всего, это ложное гнездо. А может быть… Может быть, хитрец умышленно избрал эту позицию, чтобы дезориентировать нас?

Невдалеке от наших траншей рвутся с равными интервалами мины: одна… вторая… третья… В промежутке между разрывами слышатся два сухих выстрела. (Одним из них был ранен в руку боец-казах Джалдаспеков, прибывший совсем недавно в роту.) Замечаю, как в самой низине у небольшого кустика потемнело, словно кто прикрыл его изнутри. Вспоминаю наставления лейтенанта Штанова: каждый темный куст бери на подозрение и следи зорко – там может быть вражеский снайпер.

Еле заметно мелькнул солнечный зайчик.

– Стоп! – произношу вслух. – Он, снайпер!

Сердце замирает от радостной догадки. Ругаю себя, что ранее не заподозрил этот кустик. А он действительно чем-то отличается от других. Замечаю идущую от куста малозаметную траншейку. Куда она уходит? Никуда. Стало быть, снайпер на рассвете приползает сюда по скату высоты. А траншейка не что иное, как ход к туалету.