В доме своем в пустыне - Меир Шалев

Первые перья морского лука уже торчали в расселинах скал, и Дядя Элиэзер, никогда не упускавший возможности показать, что его не зря прозвали автодидактом, тут же объяснил, как узнать дату по виду семян в луковых соцветиях — выше тех, которые уже осыпались, и ниже тех, что еще не распустились. Маленькие осенние тучки мирно паслись в небесах, и Дядя Элиэзер тотчас предсказал по их виду, что предстоящая зима будет дождливой, а отсюда перешел к истории и сообщил, что «вот здесь поднималась солдатня этого римского злодея Тита[73], чтобы разрушить наш Иерусалим».

Когда маленькая компания проходила вблизи каменоломни в дир-ясинской долине, работавшие там каменщики заметили два красных пятна — головы Элиэзера и его сестры, которые резко выделялись на фоне серых в конце лета окрестных холмов. Они бросили свои баламины[74] и вышли на дорогу, чтобы посмотреть, кто это идет.

Высокий худой каменщик с большой запыленной бородой крикнул идущим:

— Привет, товарищи!

— Привет, — ответили они.

— Может, присядете выпить с нами чашку чая?

Рыжая Тетя, которую никогда не влекло ни к простым рабочим, ни к сидению на земле, поспешила заявить: «Мы торопимся». Но остальные сказали: «С большим удовольствием» — и присели, и тогда каменщики разожгли костер из маленьких веток и поставили на него чайник.

У Отца в рюкзаке было несколько бисквитов и банка сгущенного молока, и он добавил их к хлебу, сыру, луку и маслинам, которые каменщики разложили на расстеленном на земле брезенте.

— Меня зовут Гальперин, — представился бородатый каменщик. Он был в белой, подпоясанной веревкой рубахе на голое тело. Потом он добавил, что все называют его «Борода», из-за почтенного возраста, и спросил каждого, сколько сахара ему положить.

Рыжая Тетя сказала:

— Побольше сахара и поменьше молока, пожалуйста, — и Борода улыбнулся.

— Могу я задать вам личный вопрос, девушка? — спросил он и еще до того, как она ответила, указал на Дядю Элиэзера: — Ты и этот мужчина, этот рыжий, — вы брат и сестра или муж и жена?

— Мы брат и сестра, — ответил Элиэзер.

— Это я его жена, — вмешалась Черная Тетя.

— А вы нахал, — сказала Рыжая Тетя.

Все это время Авраам сидел сзади, молчал и не спускал глаз с Рыжей Тети. Но теперь он вдруг произнес, громко и ясно:

— Хорошая новость.

Его товарищи посмотрели на него с изумлением, потому что Авраам слыл человеком молчаливым и застенчивым и никогда не смотрел женщинам прямо в глаза.

— Что ты сказал, Авраам? — спросил Борода.

— Я сказал: «Хорошая новость».

— Почему?

— Потому что мужа и жену, которые так походят друг на друга, ни за что нельзя разлучить, — сказал Авраам. — Но если они только брат и сестра, может, мне удастся завоевать ее сердце.

Воцарилось молчание, бледность вытеснила краску на лице Авраама, Дядя Элиэзер вытащил блокнот, записал в нем несколько слов и сказал: «Всегда можно узнать что-то новое», — а Рыжая Тетя встала, отряхнула платье и отошла в сторонку, ожидая, пока они кончат есть и пить.

«Что вы скажете на это?» — спросил Отец потом, когда они продолжили свой путь, и Мать ответила, что молодой каменотес прав, трудно разлучить мужчину и женщину, если они похожи, — «как, например, я и ты, два лилипута», — а Черная Тетя все смеялась, плевалась косточками фиников и метко стреляла из пращи по желтой собаке, которая появилась невесть откуда и теперь брела за ними, злобно скалясь и прижав хвост.

Рыжая Тетя промолчала, а две недели спустя, когда все давно уже позабыли всю эту историю, она обнаружила на ступеньках своего дома очаровательный каменный кубик, высеченный и обработанный рукой подлинного мастера. Она подняла его. Сильный жар разлился по ее руке, и странное спокойствие, с примесью страха, вошло в ее кровь.

В моей памяти вдруг всплывает образ продавца сладостей. По четвергам он появлялся в нашем квартале, брел со своей тележкой средь невзрачных серых домов и выкрикивал:

В канун субботы все хотятКупить конфет и шоколад,А кто жалеет детям сласти —Тому не видеть в жизни счастья.

Так он шел и покрикивал, разукрашивая унылую серость квартальных стен красными пятнами своих сахарных петушков, а потом уходил.

— Спой мне еще, — просил я.

— Что тебе спеть?

— Песню продавца сладостей.

— Но я ее только что пела.

— Спой опять.

Она смеялась и пела.

— А сейчас расскажи.

— Что рассказать?

— Про белую крысу Дяди Эдуарда.

— Я уже рассказывала. Она убежала, — сказала Мать. — Когда он упал, она спрыгнула с его плеча, и больше ее не видели.

— Расскажи мне о желтом коте из Дома слепых.

— Об этом коте не надо рассказывать, Рафаэль, его надо убить, и всё.

Мать ненавидела желтого кота из Дома слепых, потому что он то и дело приходил в наш квартал, выискивал котят, которые рождались от других котов, и беспощадно их убивал.

Черная Тетя говорила ей:

— Что ты от него хочешь? У котов так принято. Ты что, хочешь исправить эволюцию, которой уже миллионы лет?

— Почему «исправить»? — спрашивала Мать. — Такого кота не исправляют, его убивают. Или я убью его сама, или Рафи вырастет еще немножко и убьет его вместо меня.

— Хоть ты и маленького роста, а у тебя изо рта выходят ужасные слова, — говорила Черная Тетя.

— Тогда расскажи мне еще раз о свадьбе Рыжей Тети и Дяди Эдуарда, — просил я.

— Мне не хочется.

— Тогда расскажи мне о ней и о дяде Аврааме.

— Что тут рассказывать?

— Своей подружке в Киннерете ты бы рассказала.

— Ей я бы читала. Она была слепая.

Я стиснул глаза так сильно, что в темноте зажглись огненные искры.

— Я тоже слепой!

Она засмеялась.

— Тогда расскажи мне о ней.

— Успокойся, Рафаэль!

— Расскажи, как она поехала к знаменитому доктору в Вену, и как она не вернулась, и как никто не знает, где она сегодня.

— Зачем тебе все эти сказки, Рафаэль, а? Иди лучше, поиграй с ребятами в поле и дай мне спокойно почитать.

Вечерами Большая Женщина сидела в кухне, перебирала воспоминания и загадывала сама себе загадки в духе тех викторин, которые нам устраивали тогда в детские дни рождений и во время соревнований между параллельными классами: «Кто сказал и кому?», «Что было сказано и почему?» и «Закончите предложение». И вот так, не только из рассказов и воспоминаний, но также из этих вопросов и ответов, мне становились известными факты.

Кто сказал и кому: «Сильные души ломаются легче»?

Кто сказал и кому: «Я говорила ему не жениться на вас»?

И кто сказал и о ком: «Я больная, а он себе взял и умер»?

И кто сказал о себе: «У меня иногда так горит внутри, что матка из ушей вылазит»?

Кто сказал: «Рафаэль, слышь, Рафаэль! Я знавал твоего отца»?

Кто сказал и о ком: «Одну из твоих теток воспоминания возбуждают, а другой они причиняют боль»?

И кто та, что кричала: «Но тут темно! Тут темно! Тут темно!»?

И кто: «Он умер! Он умер! Он умер!»?

Помимо всего того, что стоило «уйму денег», вроде электричества, или было «пустой тратой», вроде моих ног, которые каждый год требовали новой, дорогостоящей пары ботинок, у Бабушки были еще два постоянных врага: большой тополь, что рос возле тротуара рядом с северной стеной нашего блока, и огромный камень в центре нашего двора, ближе к его южной стене.

Подобно моим ногам, тополь тоже не переставал расти и расти и вскоре превратился в огромное и злобное существо, которое бросало раздражающую тень на наше кухонное окно и злонамеренные листья на наш тротуар.

Бабушка готова была извести его любыми, самыми злейшими способами, кроме разве того, чтобы просто спилить. Она вырывала его листья, делала безжалостные надрезы на его коре и однажды, когда никто не видел, даже облила дорогостоящим керосином основание его ствола.

«Какой керосин, откуда тут керосин, я не чувствую никакого запаха!» — кричала она, когда Черная Тетя удивленно спросила: «Мама, я не верю… ты выплеснула на него керосин?.. Это же стоит уйму денег!»

Тополь не сдавался. Чем больше Бабушка его мучила, тем энергичней он отращивал ветви и листву, расширялся и поднимался и вскоре усвоил повадки своего врага и стал таким же злопамятным и мстительным. Теперь он уже не ограничивался тем, что усеивал тротуар падающими листьями и пометом птиц, которых приглашал переночевать у себя на ветках, но ухитрился настолько поднять асфальт своими растущими корнями, что тот вспучился и лопнул, и тогда тополь радостно внедрил чудовищный клубок тонких ветвящихся корешков в канализационную трубу, что проходила под тротуаром, и напрочь забил ее, а это позволило водопроводчику — Мама и Черная Тетя пытались сами пробить эту пробку, но безуспешно — потребовать «уйму денег» за свою работу.