Интеллектуальный капитал и потенциал Республики Беларусь - Коллектив авторов

Реализация совокупности отмеченных принципов необходима для успешного осуществления заключительной фазы контроля, а именно – стадии, на которой предпринимаются действия, и, если это необходимо, коррекции серьезных отклонений от первоначального плана. Об этих мерах проверяемый должен быть объективно и своевременно проинформирован и его отношение к ним в той или иной мере учтено.

Таков идеал-типический цикл контроля деятельности организаций, рассмотренный «изнутри». Результативность некоторых идей их субъектов – открытий, изобретений («сумасшедших идей», по Н. Бору) изначально не поддаются контролю. На практике логика и процедуры контроля коррелируются, а нередко и деформируются внешними властно-управленческими факторами. Но главное препятствие эффективного контроля – это незрелость правовых оснований государства, прежде всего – законодательства, и традиционная ментальная привычка работать в соответствии не с опорой на правовые нормы, а «по понятиям».

2.2. Политическая культура управления «совокупным интеллектом» Республики Беларусь

Управление вообще, а в ракурсе нашей монографии – управление интеллектуальной деятельностью – это не только профессиональная, но и политическая деятельность. Поэтому точкой опоры ее адекватного постижения является консенсус о сущности феномена политики. Ее определений достаточно много, но греч. πολιτικε, начиная с Платона и Аристотеля, означает искусство управления государством и его основными подсистемами как целостностью. «Для нас, – заметил Наполеон в беседе с Гете, – уже не существует судьбы, которая подавляла бы людей, и роль древней судьбы теперь играет политика» [Гете Т. 2, с. 70]. Подтверждается предвидение Ф. Энгельса о том, что в будущем «…управлению придется ведать не только отдельными сторонами общественной жизни, но и всей общественной жизнью… во всех направлениях» [Маркс Т. 2, с. 537].

В таком интегральном смысле термин «политика» востребован в интерпретации последователя К. Поппера, английского политолога Р. Берки (в целях методической ясности она представлена в трехчастном виде): «Политика предполагает выяснение смысла существования общности; а) определение общих интересов всех субъектов политики, т. е. участников данной общности; выработку приемлемых для всех субъектов правил поведения; б) определение функций и ролей между субъектами и выработку правил, по которым субъекты распределяют роли и политические функции, наконец, в) создание общепринятого для всех субъектов языка (вербального и символического), способного обеспечить эффективное взаимопонимание между всеми участниками данного сообщества» [Berki 1977].

Решающая роль в реализации отмеченного смысла принадлежит культуре управления интеллектуальными ресурсами, основанной на компетентности политической власти и ее партнерстве с научными и образовательными структурами в контексте модернизации и ее специфики в Беларуси.

Каким образом культура вообще, в том числе и культура управления интеллектуальной деятельностью, соотносится с государством, шире – с политической властью и ее идеологией? Насколько обоснован и справедлив упрек А. Эйнштейна в том, что «в наше время интеллектуальные ценности сами по себе не вызывают такого уважения, как в века интеллектуального возрождения» [Т. 4. 1967, с. 81]? Решение этих проблем связано с длительной традицией, напряженно обсуждается в современных условиях, и здесь устойчиво определились три основные позиции.

Первая из этих позиций сводится к идеологической нейтральности интеллектуальной деятельности. В начале прошлого века тезис о недопустимости смешения научного знания с идеологией был сформулирован М. Вебером. Обстоятельный анализ оснований и механизмов «научной автономии» осуществлен в институциональной социологии науки Р. Мертона и его учеников. Одним из положений их концепции является вывод о том, что подчинение науки идеологизированным политическим или экономическим интересам неизбежно приведет к ее разрушению. «Если при решении вопроса о ценности науки во внимание будут приниматься… вненаучные критерии, наука будет приемлема в той мере, в какой она соответствует этим критериям. Отказ от чистой науки ведет к ее превращению в объект прямого управления со стороны других институтов» [Merton 1972, с. 260].

В этом духе известный науковед Т. Кун в своей книге «Структура научных революций» пытался обосновать автаркическую концепцию науки, необходимость ее максимального дистанционирования от социальных и политически значимых целей. Для него эффективность науки – это следствие «изоляции зрелого научного сообщества от запросов непрофессионалов и повседневной жизни… мы слишком привыкли рассматривать науку как предприятие, которое постоянно приближается все ближе и ближе к некоторой цели… Но необходима ли подобная цель?» [Кун 1975, с. 207, 215].

Проповедь «науки для науки» выражает неспособность и нежелание определенной части научного «цеха» осмыслить противоречивую связь научно-технических и социальных преобразований, осознать свою ответственность в драматическом процессе модернизации общества, стремление уйти от него в башню «чистой», не обремененной назревшими задачами человечества, интеллектуальной работы, встать «по ту сторону добра и зла».

Объективно такая позиция является отказом от высшего принципа общественного блага, и многие критики Т. Куна по достоинству оценили его отречение. Так, известный американский прогнозист Э. Янч пришел к выводу, что с отрицанием зависимости науки от общества «…могли бы исчезнуть многие «тягостные проблемы», например, потребности и чаяния общества, а в конечном счете, пожалуй, и те гуманистические идеалы, которые, как считает сам Кун, он защищает». Янч разделяет критику той части ученых, которым «нет дела до того, что цель культуры опошляется и что происходит распад той целостности смысла, но и самой традиции общества, основанного на сотрудничестве. Если науку будут и далее поощрять следовать нынешним тенденциям, то вскоре может наступить момент, что польза, приносимая ею человечеству, начнет уменьшаться. Как добиться, чтобы она и впредь вносила свой существенно необходимый вклад…» [Янч 1974, с. 60–61, 62].

Характерно, что два выдающихся интеллектуала и авторитета в области создания ядерного оружия – А. Сахаров и Э. Теллер – заняли диаметрально противоположные позиции: первый – отказавшись от лидерства в этой области, но второй – упорно следуя своему «долгу ученого».

Другая крайняя позиция относительно роли интеллектуальной деятельности более узнаваема. Она воспроизводит средневековый статус науки как «служанки богословия» и до сих пор неявно присутствует в установке на так называемое «научное сопровождение» технологически и социально значимых акций. И это в эпоху, когда наука становится если не всеобщей, то, несомненно, главной и непосредственной, революционной, производительной и социально-преобразующей силой.

Означает ли это необходимость растворения научного знания в социально-политическом и экономическом смысло- и целеполагании? Каково «золотое сечение» этой проблемы? Обратимся к традиционной мудрости.

Фома Аквинский в своем труде «Сумма теологии» утверждал, что разум возвышается над волей и должен ею управлять [см.: История… 1994, с. 266].

«Решающим фактором, – писал он, – является то, кому принадлежит распоряжение; в сравнении с этим содержание распоряжения бывает в некотором смысле второстепенным». Субъект «распоряжения» как интеллектуально-волевого акта управления он трактовал в духе своего учения о «двух истинах»: земной – необходимой, но низшей, и божественной, высшей власти, именем которой она реализуется.

Новое время придало самодостаточный смысл рациональности политической власти, ее миссии формирования и развития интеллектуальной деятельности в обществе. Такой стратегический поворот потребовал конкретизации взаимоотношений между политической и интеллектуальной деятельностью, динамичного равновесия между ними. Хотя известный социокультуролог С. Бенхабиб признает, что «власть вездесуща и останется таковой» [2003, с. ХХХI, с. 143], красноречиво название ее книги – «Притязания культуры».

А Р. Проди, бывшего премьер-министра Италии, главы Европейской комиссии, напротив, беспокоит дефицит власти. По его оценке, «мы не проявили должного внимания к одному наиважнейшему элементу, который в результате оказался решающим, – власти» [Цит. по: Колпикова 2013, с. 51]. Даже такой бард либерализма, как Ф. Фукуяма, среди важнейших критериев модернизации называет способность государства реализовать властные функции – от проведения прогрессивной индустриальной политики до обеспечения образования [см.: Fukuyama 2004; см. также: Фукуяма 2005].

В свою очередь, обострилась проблема соотношения политической власти и профессионального управления. Еще русский историк С. М. Соловьев писал: «Жизнь имеет полное право предлагать вопросы науке; наука имеет обязанность отвечать на вопросы жизни, но польза этого решения для жизни будет только тогда, когда… жизнь не будет навязывать решение вопроса, заранее уже составленное вследствие господства того или иного взгляда. Жизнь своими движениями и требованиями должна возбуждать науку, но не учить науку, а должна учиться у нее» [Цит. по: Ключевский 1959, с. 363–364].