Антропологическая поэтика С. А. Есенина: Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций - Елена Самоделова

С. Г. Скиталец (Петров) приводил в своих воспоминаниях есенинские слова о его участии в театральных постановках: «Да ведь я всё-таки был немножко на сцене! – возразил он, – много участвовал в любительских спектаклях, даже в малорусских пьесах героев-любовников играл!..». [2242]

К выразительной жестикуляции Есенин прибегал и в тех случаях, когда требовалось доходчиво объяснить какую-то важную для него мысль собеседнику, не владеющему русским языком (а сам поэт иностранные языки не желал изучать принципиально из верности родному поэтическому слову). Лола Кинел описывала «двойной текст» Есенина – словесный и жестовый, обращенный к А. Дункан и объясняющий невозможность сохранить на века блистательное искусство танца даже самой талантливой танцовщицы (причем применил типично народный жест): «Все это он сказал по-русски, чтобы я <Л. Кинел> перевела, но два последних слова произнес на английский манер и прямо в лицо Айседоре, с очень выразительным жестом – как бы развеивая останки Айседоры на все четыре стороны…». [2243]

О том, что Есенин придавал большое значение смысловой (даже семиотической) сущности жеста, хорошо видно из его строк, посвященных этому динамичному предмету:

Это ничего,

Что много мук

Приносят изломанные

И лживые жесты

(III, 190 – «Черный человек», 1923–1925).

По мнению современного исследователя, «жестово-мимические движения бывают естественными… и условными, смысловая наполненность которых – величина переменная, зависящая от договоренности людей между собой». [2244] (См. также главу 4.)

Типологичность запечатления Есенина в скульптуре

Современники-россияне также описывали характерную жестикуляцию Есенина, нередко относя ее к позиции деревенского бойца. Так, по сведениям звукоархивиста Л. А. Шилова, «С. Т. Коненков рассказал и о характерных жестах Есенина, которыми он сопровождал чтение. Характерный жест поэта и запечатлен на известной деревянной скульптуре Коненкова. Именно так чаще всего Есенин читал стихи: левая рука вскидывалась вверх, ладонь у виска, правая со сжатым кулаком поднималась и опускалась в ритм стиха». [2245] Сам С. Т. Конёнков иначе трактовал запечатленный им жест Есенина – как склонность к глубочайшему лиризму и уход поэта вглубь себя: «Читая стихи, Есенин выразительно жестикулировал. Светлые волосы его рассыпались. Поправляя их, он поднял руку к голове и стал удивительно искренним, доверчивым, милым». [2246] Тем не менее народное понимание знаковой сущности подобного жеста устойчиво раскрывается как склонность к боевому действию, боевитость. Выполненный С. Т. Конёнковым бюст из дерева, датируемый 1920 или 1921 годом, запечатлен на фотографиях: правой рукой Есенин охватывает справа затылок, левая рука заложена за слегка намеченный скульптором левый отворот расстегнутого ворота рубахи. [2247]

Вероятно, именно конёнковский бюст послужил прототипом для последующих работ скульпторов, создававших свои работы уже после смерти Есенина. Особенно близка к нему по композиции воздвигнутая в 1975 г. в парке напротив Рязанского кремля по проекту А. Кибальникова поясная скульптура: Есенин как бы выходит из земли, его правая рука размахнута, а левая согнута в локте и поднята вверх, взгляд устремлен вперед и ввысь – поэт читает стихи. [2248]

В Москве в 1986 г. на Ваганьковском кладбище установлен более самостоятельный по замыслу беломраморный памятник скульптора А. А. Бичукова и архитектора К. Мурашева: на намогильном гранитном столбике покоится глыба земли, из которой как бы вырастает по пояс Есенин со сложенными на груди руками. [2249]

Московский скульптор Н. А. Селиванов создал портрет Есенина: белый гипсовый бюст начат с распахнутого ворота косоворотки, за лицом слева находится пышная растительность, и создается впечатление, что голова поэта неразрывными узами связана с воспетой им цветущей землей. [2250]

Эти композиционные решения объединяет образ родимой земли, которую прославлял поэт. Образ этот архетипический, проходящий через все творчество Есенина и донесенный до его мировосприятия классическими традициями русской литературы и фольклора. Сам факт установки памятника Есенину около Рязанского кремля стал ответом на его поэтическое мечтание и завещание: «И будет памятник // Стоять в Рязани мне» (II, 161).

Вроде бы самое простое – на первый взгляд – решение нашел скульптор Анатолий Бичуков для установленного в Туле горельефа Есенина. Это скульптурное решение также исходит из представлений о родной земле как о глубинном, коренном начале творчества Есенина: его голова изображена на фоне взрытой и уложенной глыбами земли; однако при более пристальном рассмотрении некоторые люди усматривают там дополнительный профиль, как бы отходящий влево от головы поэта и образованный земляными комьями (наблюдение В. В. Пилипенко [2251] ). И видят в этом некое мистическое откровение, идущее из глубин земли постижение тайны творчества и вообще бытия.

На Рязанском бульваре в Москве в 1972 г. установлена парковая скульптура: скульптор В. Е. Цигаль (1916–2005) изобразил Есенина – деревенского парня в косоворотке, будто бы только что пришедшим издалека в город, действительно с рязанского направления. Рядом со скульптурой вдоль аллеи растут березки – воспетые поэтом деревца.

Идея установки памятников в начале ХХ столетия, что называется, витала в воздухе. Велимир Хлебников оставил черновую рукопись под условным названием «Памятники», в которой рассуждал о целесообразности установки скульптур и монументов:

Они должны быть воздвигнуты по всему лицу земли русской.

Они суть персты каменного сторожа, указывающие молодцу, куда идти. Памятники говорят народу, что в бытии есть самоцель.

Памятники служат речью между населением и властью, они суть звуки чугунного разговора власти и народа, они доступны для чтения (на них соединяются взоры всего народа), они носители мысли, будучи чертогом смысла подобно членам письмен и иероглифам. <…>

Так украсится и освятится красотой и лепотой русская земля и великорусский материк, вспоминая и объединяя людей из русского народа. [2252]

Хлебников, в отличие от Есенина, измерявшего величину собственного таланта возможностью постановки памятника себе как награды за поэтический дар (если потомки сочтут возможным), составил целый список персон, достойных монументального увековечения. Некоторые позиции этого перечня вызывают улыбку, так как Хлебников лукаво перемещал прототипы будущих изваяний в несвойственные им территориальные пределы, а также предлагал возвести монументы не только историческим деятелям, но и персонам совершенно нечеловеческого облика: например, установить «памятник орловскому рысаку в Воронеже», «памятник Лопухину в виде дерева, под которым умирал герой» или «в Киеве отцу воздухоплавания Змею Тугариновичу». [2253]

Помимо памятников, монументов, парковых скульптур и бюстов Есенина, которых известно достаточное количество, фигура поэта запечатлена в керамике: «На выставке в Ярославле Валерий Малолетков явил зрителю яркие, одухотворенные цветом скульптуры, которые казались поистине живыми. То были образы трагических поэтов и художников, посвятивших свои жизни духовному величию России: Есенин, Ахматова, Цветаева, Татлин… Объясняя посетителям свой замысел, художник назвал свою новую серию “Великомученики Духа”». [2254]

В 1995 г. была выпущена 1-я юбилейная медаль из металлического сплава серого цвета с надписями: «1895–1925. Сергей Есенин» и «100 лет со дня рождения поэта. “О Русь, взмахни крылами”». [2255] Также известны 2 неофициальных медали: одна, из серебристого металлического сплава, с надписями «1895–1925. Сергей Есенин», «Я думаю: // Как прекрасна // Земля // И на ней человек. С. Есенин», с портретом и пейзажем; другая, из золотистого металлического сплава – с надписями «Липецкому музею С. А. Есенина XV лет. 1976–1991» и «1895–1925», с портретом Есенина и автографом. Инициатором выпуска первой «самодеятельной» подарочной медали был П. Н. Пропалов (г. Вязьма). В 1995 г. была выпущена серебряная монета достоинством 2 рубля. До этого времени выходили значки и почтовые марки с портретами С. А. Есенина.

Многообразие жестикуляции рукой: от целования ручки до угрозы

Жест вытянутой руки амбивалентен. Протягивающаяся рука как самостоятельный персонаж, своеобразный очеловеченный предмет, является сю-жетообразующим стержнем детского фольклорного жанра – «страшных историй». Генезис этого повествовательного жанра не прояснен в достаточной мере, и неизвестно время его возникновения. Можно лишь предполагать, что во времена Есенина «страшные истории» уже существовали как характерное фольклорное явление, хотя стали изучаться лишь в 1970-е годы. Известен целый ряд мотивов с карающей рукой (причем центральных в сюжетике жанра), воплощенных в поэтических клише: 1) «В чёрном-чёрном лесу… (далее следует система ступенчатого сужения образов) стоит чёрный-чёрный гроб» (произносится зловещим шепотом) и далее – громкий выкрик «Отдай мою руку!»; 2) рука душит человека (последовательно умерщвляет родственников); 3) противнику отрубают руку, и нередко она начинает действовать самостоятельно и т. д. [2256]