За гранью - Марк Энтони

— А где Джемис? — с трудом прохрипел он.

— Он уже там, в зале, — ответил Рин, разливая по кубкам вино из глиняного кувшина.

Трэвис протянул руки к пылающим углям. Он изрядно продрог. Туника отсырела от пота, и по спине побежали мурашки. Энергично потерев ладони над жаровней, Трэвис вдруг обратил внимание на комок белых перьев рядом с ней. Голубь. И похоже, мертвый. Странно. Он нагнулся и пальцем перевернул еще не успевшее остыть тельце. Свалился с насеста под потолком? Нет, не может быть. Да и головка болтается. Кто-то свернул голубю шею, и произошло это всего несколько минут назад.

— Сейчас мы тоже туда отправимся, — заметил Рин, не оборачиваясь. — Совсем скоро начнут подавать угощение, а нам еще нужно успеть произнести над пищей название предохраняющей от порчи руны.

Но Трэвис его не слышал. Он не мог оторвать взгляда от мертвой птицы. Внезапно на белоснежной грудке расплылось алое пятнышко. Что это? Кровь? Секунду спустя рядом с первым пятном появилось второе, точно такое же. Трэвис вскинул голову и посмотрел наверх.

Он был привязан за ноги к стропилам. В выкатившихся из орбит глазах застыл смертельный ужас, лицо побагровело, язык вывалился. Из уголка рта капала кровь. Голова старого толкователя рун бессильно болталась: его шея тоже была свернута — как и шея белого голубя у ног Трэвиса. Вот только свернуть шею человеку далеко не так просто, как маленькой птичке. Для этого требуется незаурядная сила и крепкие руки…

— Держи свое вино, Трэвис. — Рин закончил наконец колдовать над кубками и протянул гостю один из них. — Кстати, может, все-таки расскажешь, что происходит?

Трэвис оцепенело уставился на кубок. Даже не на кубок, а на кисти рук Рина — широкие, сильные, привычные к нелегкой крестьянской работе. В этот момент весь мир для него словно сосредоточился на этих руках. А в следующее мгновение он стремительно вскочил, опрокинув кресло, и отпрянул назад. Рин замер, следя за каждым его движением немигающим взором. Затем разжал пальцы, уронил на пол оба кубка и, не обращая внимания на разлившуюся под ногами лужу, шагнул к Трэвису.

— Что… что они с тобой сделали? — пятясь к стене и содрогаясь от отвращения и жалости, прошептал Трэвис.

— Ты глупец, Трэвис, — произнес Рин лишенным всякого выражения голосом. — От Него невозможно скрыться. Сопротивляясь Его воле, ты только обрекаешь себя на лишние мучения. — Он вдруг запнулся, и Трэвису почудилось, что в карих глазах рунного мастера мелькнула затаенная тоска. — Скоро ты сам это поймешь, потому что в конечном итоге Он все равно заставит тебя служить Ему.

— Но почему…

— Почему я пошел на это? Почему остался толкователем? Почему не прикончил тебя сразу, как только понял, что ты умеешь вязать руны? — Губы Рина растянулись в безжизненной усмешке. — Потому что у меня было другое задание. Мне поручили следить за мастерами Серой башни, и я следил. Как следил и за тобой — с самого первого дня, когда Фолкен заявился к нам потолковать о твоем обучении. Мне не приказывали убить тебя; эту задачу Хозяин возложил на других своих слуг. К несчастью, они оплошали, и теперь мне придется исправлять их ошибку. И довольно вопросов, Трэвис! У меня больше нет ни времени, ни желания на них отвечать.

Слушая откровения Рина, Трэвис незаметно смещался в сторону винтовой лестницы, но тот, видимо, заметил его нехитрый маневр, потому что улыбка вдруг исчезла с его лица, а глаза угрожающе сузились.

— Отдай мне Синфатизар, — потребовал Рин. — Тогда у тебя появится шанс сохранить жизнь. 

— Никогда! — решительно покачал головой Трэвис и неожиданно рванулся к ступеням.

Ладонь правой руки больно кольнуло, и в тот же миг он услышал произнесенное Рином имя руны:

— Кронд!

Результат не замедлил сказаться. Атмосфера вокруг него сгустилась и превратилась в подобие раскаленной духовки. Отсыревшая от пота одежда заклубилась паром. Жар продолжал усиливаться. Трэвис понял, что через несколько секунд он сам вспыхнет, как порох.

Разбей ее, Трэвис!

Джек! Снова Джек!

Разбей его руну! Скорее!

Горло и гортань пересохли, как песок в пустыне, язык чудовищно распух и еле помещался во рту, но каким-то чудом он все же умудрился выдавить из себя коротенький звук:

— Рет!

Он не столько увидел, сколько почувствовал вырвавшуюся в момент произнесения разбивающей руны из правой ладони вспышку. Палящий зной моментально схлынул, и в лицо пахнуло блаженной прохладой. Уши резанул быстро оборвавшийся пронзительный вопль, сопровождаемый глухим звуком падения.

Покачиваясь на негнущихся ногах, Трэвис с трудом доковылял до распростертого на полу Рина. Он лежал на спине. Мертвые глаза изменившего клятве рунного мастера смотрели в потолок, а из раскрытого рта поднималась тонкая струйка дыма. Сила ответного заклятия оказалась столь велика, что тунику его буквально разорвало в клочья. Левую сторону обнажившейся груди пересекал длинный уродливый шрам.

Ты молодец, Трэвис! Уничтожив вызванную им магию, ты тем самым уничтожил и его мозг. Просто и элегантно.

Рука его непроизвольно сжалась в кулак, на глаза навернулись слезы. Нет, никакой он не молодец, а самый обыкновенный убийца. Ведь сколько раз зарекался — и опять нарушил обещание. Спотыкаясь, он спустился по лестнице и выбежал во двор. Морозный воздух хлынул в иссушенные жаром легкие, но и он не мог унять неудержимого приступа тошноты. Упершись ладонями в колени, Трэвис согнулся и изверг в окаменевшую от холода грязь содержимое желудка и вместе с ним — хотя бы частично — страх, омерзение и стыд.

Пойми, Трэвис, у тебя не было другого выхода!

Господи, как же он устал от этого голоса! Он больше не желал прислушиваться к его советам. Шатаясь, словно пьяный, из стороны в сторону, Трэвис пересек двор и вошел в парадное. В голове осталась лишь одна мысль, заполнившая, подобно навязчивой идее, все закоулки мозга: добраться до пиршественного зала и найти Фолкена. Бард наверняка знает, что делать. И Мелия тоже. Они обязательно найдут способ спасти всех, в том числе и его, Трэвиса Уайлдера!

Ему не позволили одолеть и четверти пути. Темный коридор, которым он пробирался, вдруг озарился впереди мертвенным холодным сиянием. Трэвис затравленно оглянулся. С противоположного конца на него тоже надвигалось светящееся облако, по краям которого маячили высокие гибкие фигуры, тянущие к нему длинные и тонкие паучьи лапы. Их призывные жесты, казалось, были исполнены любви и сочувствия, но он хорошо знал, сколь обманчивы эти объятия, несущие с собой лишь леденящий холод забвения и смерти. Не рассуждая, Трэвис свернул в узкий боковой проход — последний еще не отрезанный путь к отступлению.