Отпуск с ворами - Кирилл Казанцев

Вот ведь! Никогда о боге не думал, даже не помышлял о религии, а к старости стал подумывать, что посылает ему кто-то шанс искупить вину. Вроде бы за что? Может, за то, что никогда не предавал друзей, не шел на «мокрое дело», свято соблюдал все законы воровского мира. Хотя богу это не интересно. Тогда за что такая радость, такое утешение на старости лет? Неужто для того, чтобы заставить покаяться? Может, правда священника пригласить?

– Папа, ты как? – сияющая дочь появилась в комнате. – Как ты себя сегодня чувствуешь?

– Не хуже… – проворчал Малахит.

– Не хуже? – немного разочарованно повторила девушка. – Я думала, что, может, получше? Мало ты гуляешь, окна вон заставляешь закрывать. Тебе воздух нужен!

– Ничего мне не нужно, Светочка. Ты вот у меня есть, и достаточно. А то, что «не хуже», так в моем возрасте и при моей болезни и это уже немало. Ты окошко-то прикрой малость, прикрой. Сквозит оттуда.

– А я тебя укрою получше, – нежным голосом сказала девушка, поправляя одеяло, – и ты не замерзнешь. А проветрить комнату надо. Вот минут десять так полежи, а потом я его закрою.

Малахит вздохнул и подчинился. Ему было приятно, что Света сидит вот так на краю его постели, что ее рука лежит поверх одеяла. От этого так спокойно, как не было никогда в жизни. Кровинушка родная.

– Пап, а что это к тебе зачастила Зинаида, соседка наша? И откуда у нее ключ от входной двери?

– Так… так ведь ухаживала она за мной. В магазин сходить, в аптеку, постирать чего. Сам я ей ключ давал, доченька. Ты на нее не смотри, она баба добрая, порядочная.

– Глаза у нее совсем не добрые. Не поверю, что она такая уж сердобольная. А про какую девочку вы с ней тут вчера говорили, за кем она ухаживает?

– Какую девочку? – испугался Малахит. – А… девочку. Родственница, что ли, или просто подрабатывает сиделкой. Я и не знаю. Рассказывала она что-то такое.

– Так она советовалась с тобой про какую-то Африку, не обманет ли. Она кому-то не верит? Опять темные дела? Я думала, ты забросил все это давно, ты же сам рассказывал.

– Что ты, доченька, какие такие дела! Ничего особенного, просто… Ох устал я, подремать бы мне, а? Ты окошко-то прикрой, а то тяжело мне под одеялком, давит оно на грудь…

Малахит закрыл глаза и сделал вид, что хочет в самом деле подремать. Но на душе было скверно. Вот незадача, вот ведь беда! И как это Светочка услышала их разговор? Жадность все это, жадность! Но мозг упрямо возражал, что не жадность, а расчет, что копеечка к копеечке! Что Светочке лишние тысчонки не помешают, когда он помрет. Вот Африка паразит, паскуда. Найди да найди ему бабу надежную, чтоб за человеком поглядела, кормила, стирала. Он и вспомнил про Зинаиду. Только расчет через Малахита идет. Африка положил сиделке восемь тысяч в месяц, а Малахит ее на шесть подбил. Две тысячи, а в карман. Еще месяц скоро закончится и еще две тысчонки туда же.

Юля как чувствовала, что сегодня день непростой. Она сидела в своем углу на кровати, накрывшись одеялом, и смотрела в окно. Осень, ветер, дождь. Но сегодня от всего этого не было тоскливо. И тетка сегодня не такая страшная, как всегда. И на Юлю смотрит нехмуро, и посудой на столе не гремит, а ставит тарелки аккуратно.

Сколько прошло времени, что ее держали в этом доме, Юля не знала. Сначала она сидела в подполе в темноте, а потом ее посадили в этой комнате после того, как тот страшный плохой человек тянул к ней руки.

– Ве-ня-я, – тихо позвала Юля, глядя в сторону окна, – Венечка-а-а. Забери меня отсюда.

Играть в волшебников больше не хотелось, думать о сказочных чудовищах тоже. Она давно остыла к своему выдуманному миру. А так хотелось помечтать о том, как она попросит волшебницу, как та взмахнет в ночи блестящей палочкой, как полетят бесшумные искры и звездочки, а потом рассеется блестящий теплый туман и посреди комнаты возникнет Веня. И она бросится ему на шею, и он унесет ее на руках как маленькую, как когда-то делал это в детстве. А она уткнулась бы ему носом в шею и тихонько плакала от радости.

Голоса за дверью стали громче, а потом Юле показалось… Его голос! Дверь распахнулась мгновенно и нараспашку. Венечка, родной такой, красивый, высокий… Юлю как ураганом снесло с кровати. Она запуталась в одеяле и упала, сильно стукнувшись локтем о пол. Из глаз девушки брызнули слезы, но не столько из-за боли, сколько от того, что она так долго ждала, что он наконец пришел за ней, что больше ничего плохого не будет, все страхи позади…

– Юлька! – с болью в голосе выдохнул Веня и бросился на колени поднимать с пола сестренку. – Юлька, как ты? Юлька, дурочка моя дорогая!

– Веня-я! – в голос зарыдала девушка. – Веня-я-я. Как ты… почему так долго не приходил… Веня, мне так страшно, так страшно… Миленький, забери меня отсюда домой…

Юля захлебывалась слезами. Она рыдала от жалости к себе, от страха, что Веня сейчас уйдет и оставит ее опять с этими… этими страшными дядьками и тетьками. Оттого, что так соскучилась, что ей так долго было страшно.

А Веня гладил сестренку по голове, по плечам, по спине, он шептал ей успокаивающие слова, хотя его самого душили слезы. Он и не подозревал, что Юлька так любит его, что он сам ее так любит. Когда они столько лет жили вдвоем, когда он привык к ней относиться, как к обузе, к бремени, которое он обязан нести до конца дней. Сколько они ругались, чуть ли не дрались, а оказывается, не могут друг без друга… А ведь надо ей еще сказать самое главное, а как его сказать…

Как ей в таком вот состоянии признаться, что еще не все кончилось, что он опять ее оставит здесь, что не заберет пока домой. Что он зависит от этих людей, что ему пришлось согласиться на то, чтобы единственный родной и близкий человек стал заложником. А кто его спрашивал? Ведь его просто поставили перед фактом, ему пригрозили, хотя и была видимость согласия с его стороны. Ну ничего, еще немного, еще чуть-чуть!

– Юлечка, родненькая моя! – шептал Веня исступленно, а сердце сжималось в страшных спазмах. – Юлька, прости меня! Юленька, ну еще немного, ну потерпи, ну пожалуйста.

– Веня-я-я-я… забери меня! Я боюсь, Веня-я-я…

– Юля, тебя никто не тронет, ты не бойся, все скоро кончится, и мы поедем домой и никогда больше не расстанемся…

И тут девочка с нечеловеческой силой оттолкнула его. В глаза Вене смотрели два страшных черных омута, и в них было столько ужаса! Животного ужаса! Веня сразу понял, что Юлька все поняла, что ее никто сейчас забирать не будет. И что он дурак набитый, что вошел в эту комнату, что не ограничился тем, что подсмотрел бы в замочную скважину, убедился бы, что с сестренкой все в порядке. Зачем он ей показался, зачем?

Дикий рев пронесся по дому. Девушка вцепилась пальцами в рукав брата с такой силой, что подоспевшие охранники не могли разогнуть их и отодрать пленницу от Вениамина. Они зажимали ей рот, а Юля билась в истерике. Изо рта девочки пошла пена, глаза бессмысленно таращились в пространство, а тело выворачивалось.

Вбежал какой-то мужик с сизым носом алкаша. В его руке был шприц, но Веня попытался помешать, потому что не знал, что это за инъекция. Он вообще потерял ориентацию и только с ужасом смотрел на сестру. Потом его ударили по голове и оттащили в сторону. Он еще бился, сопротивлялся, но тишина навалилась, как ватная подушка, придавила его.

Потом он открыл глаза. За ухом саднило, в голове гудело, а во рту было сухо, как в пустыне. Африка стоял над ним, зло кусая бледные губы.

– Что вы с ней… – попытался спросить Вениамин, но закончить вопроса у него не получилось.

– Ничего! – раздался сбоку хриплый голос. – Устроили тут… На всю округу! Укол я ей сделал. И еще сделаю, чтобы синдром снять. Чуть эпилептиком девку не сделал. Говорил я, что нельзя разрешать им видеться! Она же того… с головкой у нее беда. Не слушаете меня никогда, а я все-таки врач. В прошлом…

Веня разлепил губы и с большим трудом, но внятно произнес:

– Убью я тебя когда-нибудь, Глобус. Падла ты…

– Я тебе не Глобус, сявка! Я тебе пахан, я тебе козырь, я тебе… Ты мне за должок рассчитайся, а то смотри у меня! Умник…

Мало кто знал, что кличка Африка прилепилась к Яшке еще со школы, когда впервые на уроках географии стали изучать глобус. Тогда кто-то и разглядел, что нижняя часть родимого пятна на его голове, что виднелась из-под волос, здорово напоминала очертаниями нижнюю часть материка Африка. Так и пошло – Африка да Африка.

Потом Яшка возмужал, стал лысеть. И дружки у него теперь были другие. И когда он впервые загремел за грабеж, то приняли его в уголовном мире дружно с погонялом именно Африка. Так он и сам представился, когда переступил порог СИЗО.

«Прописка» у Яшки прошла в камере нормально. Он порадовался, что в свое время много и внимательно слушал тех, кто прошел зону. И свое же предложение по поводу клички и демонстрация родимого пятна прошли. «Канает, – хором заорала камера, тыча пальцем в очертание материка на голове новичка, – Африка!» Но прежде чем дело дошло до этого, Яшка выдержал строгий и изощренный экзамен на сообразительность.