Остап Бендер в Крыму - Анатолий Вилинович

— Мы как Паниковские, Бендер, Адам! Помните, когда Михаил Самуэльевич злодействовал при переходе улицы у «Геркулеса»? Командор?

— То, что он засыпался, и его били, да, но у нас сейчас другая метода, друзья-помощники.

— Я уже отвык по карманам, командор. Дисквалифицировался… — не понимая еще затею своего командора, сказал Балаганов.

— А я никогда и не занимался этим, Остап Ибрагимович, — пробурчал под усы Козлевич.

— А вас никто к этому и не принуждает, голуби вы мои сизокрылые, — засмеялся великий затейник. — Вот каждому зачиненный карандаш…

— Надо что-то писать? — скривил недовольно физиономию Балаганов. — Знаете, товарищ Бендер…

Но Остап прервал его словами:

— Шура, созывая конференцию детей лейтенанта Шмидта, вы чуть было не стали писателем, не так ли? Так почему вас смущает этот карандаш? Но сейчас у меня вопрос к вам обоим: просили ли вы когда-нибудь милостыню у прохожих?

— Никогда, — твердо ответил Балаганов. — Я предпочитал…

— Догадываюсь, что вы предпочитали, братец Вася.

— Я только однажды, на бензин… — стыдливо отвел глаза в сторону Козлевич.

— Ладно, не будем копаться в прошлом, камрады. Хотя могу сказать, что милостыню я тоже не просил, а требовал. — И вдруг Остап бросился к какой-то проходящей паре курортниц с возгласом:

— Давай деньги! Деньги давай!

— Командор!

— Остап Ибрагимович! — бросились к нему компаньоны. — Что с вами? Что с вами?! — тревожно восклицали они.

Курортницы пораженно оглянулись на Бендера и ускорили шаг, переходя на бег.

Великий импровизатор прошлого смеялся, приседая и хлопая себя руками по коленям. Ему вспомнилось, как он с Кисой Воробьяниновым шел пешком в Тифлис и вот такими криками приставал к проезжающим туристам. Успокоившись, великий предприниматель сказал глядевшим на него с испугом друзьям:

— Как-нибудь потом я опишу превратности судьбы, детки. Итак, сейчас каждый из нас идет: Адам Казимирович — к «Интуристу», Балаганов — по набережной, я — в порт. Идем и выискиваем знатоков греческого языка…

— Как это выискиваем, командор?

— Да, как выискивать? — удивился Козлевич. — Что же, у них на лбу написано, что знают греческий?

— А так, вопросом: вы знаете греческий язык? И когда получите ответ «знаю», попросите перевести свою часть записки.

— А не лучше ли все же к переводчикам в «Интурист», командор? — невесело спросил Балаганов.

Козлевич не задавал вопрос, так как он был такого же содержания и ждал ответа Бендера.

— Не лучше, не лучше, — разозлился Остап. — Товарищ Балаганов, я же говорил, что в этом тексте может быть то, чего не должен знать никто другой. А тем более ставленники ГПУ. Поэтому мы и разрезали фото записки на три части. Уразумели, камрады? А когда переведут, то соединим все воедино по смыслу. Неужели не понятно? — оглядел своих нижних чинов глава компании.

— Да, теперь понятно, — вздохнул Балаганов, пробуя острие карандаша на язык.

— Ясная затея, Остап Ибрагимович, — согласно кивнул головой Козлевич. И добавил: — И, как всегда, правильная.

И компаньоны деловито разошлись к своим участкам работы.

Великий комбинатор двинулся стрелковым шагом по набережной мимо магазинов, ресторанов, закусочных и винных ларьков и бочек, возле которых, прямо на улице, продавали сухое и крепленое вино. Обгоняемый и обтекаемый потоком загорелых курортников, Остап вышел к морскому порту Ялты.

Выйдя на пирс, Бендер увидел портовиков, разгружающих бревна и тюки с самоходной баржи. Других судов в порту не было.

— Привет, ребята, как трудимся? — приветливо обратился он к ним.

Стоящий у штабеля бревен докер вяло ответил:

— Трудимся, — и сплюнул сочно. Оглядел Остапа и спросил с надеждой: Что-то надо разгрузить, погрузить?

— Да нет, уважаемый. У меня дело другого плана, но дело платное, товарищ. Кто из ваших знает греческий язык? Не подскажешь? Вы ведь все время общаетесь с командами иностранных пароходов. Прочесть тут надо, несколько слов всего, — показал Бендер кусок фотографии.

— Э-э, спросите что-нибудь попроще. Если по-иностранному еще можем как-то объясняться жестами и прочими морскими словечками, то читать… Эй, Кондрат! — крикнул он зачаливающему груз на палубе судна. — Ты читать по-гречески можешь?

От плечистого голого по пояс Кондрата последовал выкрик:

— Не-е, откуда! Пусть к начальству порта, к тем, кто оформляет бумаги, — посоветовал он.

— А есть кто из команды, товарищи?

Из рубки вышел рослый парень в морской тельняшке и подошедшему к барже Остапу ответил:

— Ну, я из команды, что надо? — перегнулся он через борт.

— Сам капитан, — кивнул на него докер, присаживаясь на причальную тумбу.

— Прекрасно, рад приветствовать, уважаемый капитан. С греческого перевес ти несколько слов надо, уважаемый, — просительно пропел ему Остап.

— С греческого? Ха, не знаю, чтобы перевести. С английского если, то попробовать можно, — ответила тельняшка, закуривая.

— Вот беда, товарищи…

— Правильно вам подсказали, к тем надо, кто бумагами в порту командует, товарищ.

— Ясно, ясно, товарищ, я так и сделаю, — вздохнул искатель.

И Остап пошел к служащим порта с тем же вопросом: кто может перевести с греческого несколько слов?

Но все, к кому он обращался, пожимали плечами и отнекивались. И только один всколыхнул надежду у великого предпринимателя. Он взял фотокарточку, внимательно посмотрел и сказал:

— Тут вообще непонятно… Одно слово по-гречески, другое по-турецки, как я догадываюсь, — и возвратил шифровку недоуменно смотревшему на него Бендеру.

— По-гречески и по-турецки? — переспросил озадаченный Остап.

— Это так, если не ошибаюсь, товарищ, — подтвердил тот.

После этого Бендер начал ловить людей, идущих в морвокзал и выходящих оттуда. Ловил у касс, у багажного отделения, спрашивал всех:

— Не знаете ли греческого языка? Перевести тут надо, всего несколько слов, граждане? — и подносил свою треть фотоснимка к глазам спрашиваемых.

— Не-е… товарищ…

— Не изучал.

— Не ведаю…

— Откуда мне знать!

— К переводчикам обратитесь.

— Не приставайте, гражданин!

Сыпались ответы и многие другие, но все содержали отказ. Наконец один пожилой толстячок в канотье, держа в руке трость с замысловатым набалдашником, участливо ответил:

— Немного знаю в пределах гимназического курса. Что тут? — взял он фотокарточку. — Ага… Первое слово, как я понимаю, звучит… разыскать. Другое слово не иначе как по-турецки… Дальше… Э-э-э, — начал он, экая, разбирать по складам. Дальше я тоже не понимаю… Извините, товарищ, но… хотел помочь… и не могу… — Приподняв канотье, толстячок проследовал от Остапа своим курсом.

— Да, дело осложняется, — сказал вслух сам себе Бендер. — Но продолжим поиск…

А в это время Козлевич охотился у входа в «Интурист» с такими же вопросами. Но результат был такой же, что и у его технического директора. Наконец, одна фифочка, ни тела, ни мяса, как говорится, душа ремнем одна перепоясана, не обошла его вниманием.

— Ну-ка, ну-ка, товарищ, дайте посмотреть, что туту вас, — одернула она гимнастерку с комсомольским значком. — Я знаю немного… А-а… — вернула она второй кусок фотокарточки загадочной записки. — Фотография… — сморщила она свое полудетское личико-яблочко. — Тут вперемешку и по-гречески, и по-турецки, извините, товарищ, — и понеслась дальше.

А потом Адам задел надоевшим ему вопросом парня в кепке, насунутой на самые брови. И тот ему гаркнул:

— Какого ты пристаешь к трудящемуся, усатый бля… — и протопал мимо. А еще один сказал Козлевичу когда посмотрел на фототекст:

— Шифровками занимаетесь, товарищ? — и с подозрением уставился на просителя. — В милицию надо, или в ГПУ, там все знают.

Услышав слова такие, Адам Казимирович выхватил свою треть фото из рук такого умника и быстро отошел от него. Он так и не понял, то ли «шифровку» в милицию и ГПУ надо, то ли его самого.

День клонился к вечеру, и разомлевшие курортники вяло тянулись домой. И когда Адам подплыл к одной такой паре с заветным вопросом, то услышал:

— Гимназии не кончали, греческому и латыни не обучались, — скороговоркой отсыпал ему ответ высокий и худой, как жердь, курортник в панаме.

— Вот именно, — поддакнула его спутница в противовес ему полная в два обхвата, обливающаяся потом.

— Нет, — вслух произнес Козлевич, когда остался один. — Так мыкаться и выслушивать всякое от прохожих ни к чему, уважаемый Остап Ибрагимович.

И Шура Балаганов выслушивал схожие реплики, а один бросил:

— Не приставай, лишенец.

Услышав такое, молочный брат Остапа рассмеялся и спросил: