Лучшее средство от любви (СИ) - Чередий Галина Валентиновна

— Оу, а по нечетным?

— Что? — не понял шутку бармен.

— Ну, по четным — поцелуй, а по нечетным?

— А по нечетным кого-то слишком разошедшегося относят в люлю бай, — снова злой шепот в ухо.

— Да что ты там все шипишь и шипишь? — возмутилась я и развернулась на табуретке, снова допустив опасный крен в опасную сторону. Слишком опасную. Для меня. Потому что эти сердито поджатые мужские губы вкупе с широкими ладонями, крепко страхующими меня, создавали совершенно взрывоопасную ситуацию в моих мозгах. Вот убить хочется, а расстаться и больше никогда не увидеть его снова — не-а. Что-то невыносимо притягательное есть в этих ярких голубых глазах, в этих выгоревших на солнце отросших до плеч прядях, в этой загорелой коже с тонкими лучиками в уголках глаз…

— Что? — приподнял он бровь.

— Да вот, думаю…

— И о чем же? — вторая бровь присоединилась к той, что удивилась первой.

— Всю жизнь терпеть не могла блондинов. А ты какой-то…

— Какой? Притягательный? Прекрасный? Сногсшибательный? Умопомрачительный? Обладающий самым красивым членом из всех, виденных тобой? — А губы все ближе и ближе, а взгляд все…

— Пи*дабол всея Сейшел — вот ты кто, — внезапно рассердилась я. Не, ну правда, такой момент испортил своим дурацким тарахтением. Ну скажите мне, разве мужчина не должен быть молчуном? Суровым брюнетом, коротко стриженым, с пронзительным взором зеленых глаз? Вот с какого лешего мне вдруг так запал этот врун, болтун и хохотун — голубоглазый блондин к тому же!

— К… кто-о-о? — аж поперхнулся воздухом Марк.

— Кто слышал, — глянула я досадливо, но вот же черт, как объяснить тот феномен, что смотреть на это трепло мне в любом состоянии духа нравится. — Хотя знаешь, так даже лучше.

— Для чего лучше?

— Для кого. Для меня. Вся эта твоя болтовня хвастливая позволяет мне не забывать, какой ты и зачем ошиваешься рядом. И знаешь что? Я на все согласна. Все равно, стоит тебе опять открыть рот — и мое сердце будет в безопасности.

— Так, погоди, что-то я не успеваю за полетом твоей мысли под допингом. На что это ты согласна и при чем тут твоя кардиобезопасность? — нахмурился профи-соблазнитель. Хотя что-то я уже прямо начинаю сомневаться в его квалификации. Ему тут все прямым текстом, а он…

— Согласна… эм-м-м… погрязнуть в пучине сиюминутного разврата с тобой, так что веди… куда там ты меня в первый раз звал? В логово порока, в общем.

— Мама дорогая, — закатил глаза Марк. — Патрик, «Поцелуй» же у нас вроде как безалкогольным задумывался?

— Так и есть, — кивнул с любопытством наблюдающий за нами бармен, явно не понявший половину слов, но, судя по смешливому блеску в темных глазах, уловивший основной смысл.

— Ясно, значит, кто-то просто уже перегулял. Белоснежка, а как насчет пойти в мое бунгало тут неподалеку, вместо… как его бишь там? Логова порока, ага, и уложить тебя в удобненькую постельку проспаться, а ни в каких пучинах не погрязать, тем более в сиюминутных. Как-то именно продолжительность меня особенно смущает.

— Нет, без разврата никак, — отрезала я. — Я решилась.

— Будешь жалеть потом.

— Куда же без этого. Конечно, буду, когда протрезвею и пойму, с кем предавалась гре… да тьфу же! С кем переспала!

— Не-а. Жалеть ты будешь о том, что, пьянь ты такая отчаянная, не запомнишь все в мельчайших подробностях. Но знаешь что? Я повторю на бис и завтра, и столько раз, сколько нужно, чтобы все запомнила. И да, плевал я на придурочное джентльменство. Пошли предаваться греху.

— А что, разве нельзя вызвать такси? — заканючила я, пройдя буквально десяток шагов и осознав, что ноги так и норовят подвернуться, да и вообще откровенно саботируют мое целеустремленное движение к познанию порока.

— Не-а. Тебе пройтись по свежему воздуху сейчас полезно, — ухмыльнулся мой билет в бездну неудержимой похоти.

— Вообще-то, я согласилась на старую добрую классику, ни о каком садизме с твоей стороны речь не шла, — возмущенно засопела, повисая на локте Марка после очередного выверта шпильки.

— Да что ж ты такая… морально неустойчивая, — подхватив меня после «надцатой» подряд попытки падения, Марк крякнул и взвалил мое безропотно повисшее на нем тело на плечо. Разумеется так, как это было удобно ему — то есть разместив свою роскош… скорее, упругу… ладно, просто крепкую мужскую задницу прямо перед моим носом. Ну, или наоборот — мой нос прямо напротив аппетит… короче, вот там. И как мне с ним теперь беседовать? Ой, какие классные ямочки. Можно я потрогаю? Я одним пальчиком всего!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Эй, Белоснежка, ты решила начать практиковать мартимаклию?

— Что, прости?

— Ну, э-э-э, это такая разновидность эксгибиционизма, при которой человек возбуждается при мысли, что его половой акт с партнером могут увидеть другие, — пришлепнул меня мой носильник… э-э-э… потаскун… короче, тот, кто нес и тащил меня в неизвестное далеко. Ой, оказывается, когда тебя шлепают по попе — это прико-о-ольно.

— Не уверена. Пока. А к чему вопрос? — Я с интересом наблюдала за путешествием собственного пальца по категорически невозможно-привлекательным мужским полубулиям и за резво встающими по следу от ноготка светлыми волосками. Ух ты! Прям пЭрсик, а не мужчинка!

— А вопрос к тому, что если ты сейчас же не угомонишь свои шаловливые ручонки, елозящие по моей, несомненно, чертовски привлекательной заднице, то этот опыт получишь прямо сейчас, — рыкнул носильник-потаскун.

— Морти… марти… А какой еще опыт ты можешь мне предложить? — поинтересовалась я у задницы, послушно уперев в нее руки и постаравшись там же расположить голову. Не. Неудобно. Волосы болтаются, мешают все как следует рассмотреть.

— Вообще-то, мы в принципе не обсуждали эти немаловажные, между прочим, подробности. Очень легкомысленно с твоей стороны. А вдруг я сейчас как накинусь на тебя, сверну крендельком, свяжу, кляпом рот заткну и давай издеваться по-всякому!

— Что-то мне подсказывает, что кляпа как раз не будет, — фыркнула я и вздрогнула. Конечно же, от вечерней прохлады, а не от предвкушения оказаться беспомощной и не способной отказаться от любого удовольствия, которое Марк захочет заставить меня испытать.

Ну и мыслишки у вас, мисс Полина Осипенкофф!

— То есть против крендельков и веревок ты ничего не имеешь?

— Не знаю, не пробовала. А ты?

— Разумно предположу, что рассказ о моем прежнем опыте может сейчас сыграть против меня, поэтому промолчу. И мы пришли. То есть я пришел. И тебя донес. Уф-ф, слазь, пушинка.

Марк слегка присел, и я стекла по его крепкой руке, неуверенно оглядываясь. Мы стояли перед входом в прелестный домик — вроде, здесь их принято называть бунгало — невысокий, покрытый какими-то то ли листьями, то ли камышами, стоящий в окружении буйной тропической растительности, от ярких красок которой у меня в очередной раз слегка закружилась голова. Входную дверь предваряла просторная веранда с беспорядочно, на первый взгляд, расставленной легкой плетеной ротанговой мебелью и полупрозрачными шторами типа льняных, что едва колыхались от вечернего бриза.

— Ух ты! Потрясающе! — искренне восхитилась я. Ну просто картинка с рекламного проспекта, ей-богу.

— Снимай уже свои ходули, — присел Марк передо мной на корточки, прежде чем мы ступили на настил террасы. — Теперь можно и босиком. Обопрись мне на плечи, алкодайверша ты моя.

— Мне кажется, или вы, сударь, пытаетесь меня устыдить? — с невсамделешной обидой поджала я губы.

— А? — встрепенулся Марк, отрываясь от созерцания вида, что ему открылся, когда он водрузил мою ступню в босоножке на свое колено. А что поделать, его рубашка была не намного длиннее моей юбки-провокации.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Что вы, сударыня, и в мыслях не было. У меня на уме одни только разнузданные непристойности, так что взывать к вашей совести не в моих интересах. Наоборот, готов этой самой совести и морали спеть колыбельную.

Не торопясь расстегнуть ремешки, он провел легонько кончиками пальцев по своду моей стопы, пристально глядя теперь в глаза, точно убеждаясь, что я слежу за ним, едва ощутимо коснулся губами колена. Мой рваный вздох прозвучал слишком громко даже для меня самой, а со всей кожей, похоже, опять произошла некая волшебная метаморфоза. И не только с кожей. Со всеми нервными окончаниями, которые прямо-таки сделали стойку, устремив всю возможную чувствительность в места касаний Марка. А этот мерзавец, продолжая наблюдать за мной неотрывно, избавился от одной босоножки, но ногу не отпустил. Поставил опять себе на бедро, да так, что мои пальцы очутились в катастрофической близости от его паха, где уже совершенно отчетливо проявилось наличие у него живейшего интереса к… ну, очевидно, процессу избавления меня от обуви.