Небесный суд - Стивен Хант

Всю следующую неделю Уанстэк не выпускал Молли из мастерской. Он велел ей присмотреться к людям, что приходили к нему, чтобы, прежде чем выйти на улицу, побыстрее освоиться, привыкнуть к местным обычаям. То же самое касалось и Слоукогса. Паровик явно не спешил делиться новостями через кристаллическую связь, как бывало раньше, когда он общался с контролером на станции «Гардиан Рэтбоун». Похоже, статус осквернителя сделал Уанстэка нечистым для соплеменников во многих отношениях. Слоукогс относился к нему ровно, без видимого презрения, однако отношение паровика к своему злосчастному собрату отчётливо проявлялось в том, что он предпочитал как можно больше времени проводить в другой комнате, отдельно от Уанстэка. Слоукогс упорно занимался натиркой пола и всех поверхностей в комнатах над мастерской; вскоре те начали блестеть редкой для Гримхоупа чистотой.

Все клиенты Уанстэка были какими-то нервными. У Молли возникло ощущение, будто они изо всех сил стараются ничем не выделяться из толпы. Именно такое запуганное выражение ей часто доводилось видеть в глазах самых слабых детей из работного дома. Тех, кого окончательно сломили суровые жизненные обстоятельства. Страстное желание ничем не выделяться, слиться с улицами Миддлстила, стать невидимкой, призраком, лишь бы остаться незамеченным, избежать наказаний и насмешек. Гримхоуп — город изгоев, свободы и необузданного веселья — превратился в печальное, невыразительное место, где все старательно отводят взгляды, не желая быть узнанными.

Находясь в жилище Уанстэка, Молли ощущала нескончаемый шум и сильные запахи Гримхоупа. Лязг станков и машин на фабриках, гудение бесчисленных дымовых труб. Слоукогс выразил страстное желание осмотреть ближайшую фабрику, чтобы понять, что там производят, однако Уанстэк запретил ему покидать мастерскую, а в качестве предостережения указал на группу рабочих в зеленых плащах. Низко опустив головы, они время от времени проходили по улице, скованные цепью. Их охраняли солдаты в красных плащах — надежда и опора нового режима, которых граждане Гримхоупа прозывали «неустрашимыми».

Молли помогала Уанстэку по мастерской, удивляя его прирожденной ловкостью в обращении с механизмами и техническими приспособлениями.

— Скажи, ты никогда не училась у какого-нибудь мехоманта, мягкотелая Молли? — поинтересовался паровик.

Молли рассмеялась в ответ.

— В Миддлстиле семьи платят мастеру за то, чтобы их дети научились у него тому или иному ремеслу и получили хорошую профессию. Там не берут в ученики детей из работного дома.

— Жаль, что мехоманты не проявляют такой избирательности, когда проводят опыты над моими соплеменниками, мягкотелая Молли.

Молли никогда не обсуждала статус Уанстэка — нечестивца в глазах других паровиков. Она не осмеливалась обсуждать подобные вещи из опасения нарушить табу механической расы.

— Именно поэтому ты и живешь здесь?

— Я не такой, как остальные, мягкотелая Молли, — ответил механический изгой. — Король-Пар использует мою зрительную пластину и слуховой орган, когда ему нужно, однако моя модель не соответствует ни одному из исходных чертежей, созданных королевскими архитекторами в Свободном Государстве Паровиков. Там, наверху, ни один мой собрат ни за что не поделится со мной даже жалкой горстью кокса.

— Тебя построили в Миддлстиле? — спросила Молли.

— Я не был построен с нуля, мягкотелая Молли. Меня склепали из частей других паровиков, — ответил Сильвер Уанстэк. — Ваши мехоманты не могут строить нас, хотя и надеются, что когда-нибудь поймут наше устройство, оскверняя тела умерших. Во мне таятся души скончавшихся паровиков, слитые воедино и составляющие мою душу. Предаваясь размышлениям, я слышу их крики. Мольбу выпустить их на волю.

— Но для этого тебе придется умереть.

— Верно, мягкотелая Молли, — согласился Уанстэк. — Вернуться к великой модели. Я ношу в себе собственных предков, и каждый мой шаг увеличивает их бесчестье, но мне страшно умирать. Ведь жизнь так прекрасна, даже жизнь здесь, под землей. Здесь так красивы потолочные бури. Я восторгаюсь полнотой существования. Мне нравятся запахи леса, когда из грибных деревьев вылетают споры и осыпают землю подобно снегопаду. Поэтому я не умираю, а трусливо и одиноко влачу существование, забившись во чрево земли, опасаясь показаться перед своими металлическими собратьями.

Молли зажгла печку в углу комнаты.

— Как же мехоманту удалось отыскать такое количество железных тел?

— Случилось так, что рухнула одна башня, — ответил Уанстэк. — В башне Блимбер-Уоттс отказала пневматика.

Молли чуть не выронила из рук лопатку для угля.

— Сильвер Уанстэк, я там была! Я застряла в башне, и какой-то паровик спас меня.

— Тогда ты все понимаешь, мягкотелая Молли.

— Да, да, теперь понимаю.

— Паровик, который тебя спас, видимо, искал там останки своих железных собратьев, а также тех из них, кто мог остаться в живых, чтобы дать успокоение их душам, прежде чем мародеры разберут на части тела погибших. Клянусь Стилбала-Уолдо, мы как брат и сестра под одним панцирем. Ты должна увидеть мою работу. Тогда ты все поймешь.

Сильвер Уанстэк приблизился к занавеске — за ней оказалась деревянная дверь.

— Пошли!

Вслед за паровиком Молли поднялась по узкой лестнице на чердак. Расположенная там комната была заставлена холстами картин — все работы были черно-белыми и изображали неземные сюжеты. На них можно было увидеть лес, пронизанный хрустальным светом, и одинокую фигуру со скрещенными ногами, сидевшую под огромным грибом. Эта одинокая фигура присутствовала на всех картинах — возле окна, нарисованного снаружи, на фоне дома или на берегу подземного озера.

Молли провела рукой по поверхности одною из холстов.

— Ты всегда используешь одну и ту же модель.

— Она не модель, — отозвался Сильвер Уанстэк. — Я часто вижу ее, правда, с порядочного расстояния. Я даже не знаю, кто она такая. Может быть, тень какого-нибудь создания, погибшего в башне Блимбер-Уоттс. Или призрачный образ мягкотелого мехоманта, который собрал меня, сохранившийся в моей зрительной памяти.

— Эти картины прекрасны, — с искренним восхищением похвалила Молли.

— Насколько мне известно, я единственный паровик, который когда-либо брался рисовать картины, — сообщил ей Уанстэк. — Если мне когда-нибудь хватит мужества расстаться с жизнью, какие-нибудь из этих работ, возможно, переживут меня. Останется какая-то малая часть меня, которая не была похищена из душ моих соплеменников.

Молли поставила последнюю из просмотренных картин на прежнее место.

— Нет ничего позорного в желании жить, Сильвер Уанстэк.

— Моя жизнь не дает покоя трем мятущимся душам, так что у меня нет иллюзий относительно ее цены.

— Судя по всему, ни тебя, ни меня, Уанстэк, родственники не слишком-то жалуют.

— Верно, — согласился металлический живописец. — Тебе, наверно, тяжело приходилось жить в работном доме, без тех, чья модель соответствует твоей.

Молли вздохнула.

— В Сан-Гейте мы старались относиться друг другу так, будто мы одна семья. Но я не могу обманывать саму себя и не стану утверждать, что это было подобно настоящей семье, где тебя любят, а отец и мать готовы все для тебя сделать. Когда я гуляла по улицам Миддлстила, мне нравилось наблюдать за семьями, в которых есть дети. Я наблюдала за тем, как они прогуливаются, держась за руки, как обмениваются любящими взглядами, смеются. Я всегда задавала себе вопрос, почему у меня нет родителей, почему я такая несчастная. Наверно, со мной что-то не в порядке, раз от меня отказались. А почему ты рисуешь только одним черным цветом, старый паровик?

Сильвер Уанстэк указал на свою серебристую, куполообразную голову.

— Мехомант, который собрал меня, был не очень опытным и сделал что-то с моим зрением. Хотя благодаря частям старых тел я помню, что такое распознавать цвета. Иногда мне вспоминаются некоторые цвета, особенно красный. Яблоки ведь бывают красными, правда?

Молли кивнула. Сильвер Уанстэк открыл железную дверцу в своем сферическом теле, и взгляду Молли предстала мешанина кристаллов, пластинок, силиката и часовых механизмов.

— Я ходил к Королю-Пару и умолял его вернуть мне мой былой облик, но он не захотел. Мол, закон запрещает металлическим людям лишать меня жизни, но при этом он не потерпит, чтобы такому, как я, оказали помощь или ремонт.

Молли подумала, что ей понятно, что же не так внутри паровика. Эту его неправильность она ощущала подобно боли. Засунув руку в разверстые внутренности Уанстэка, она быстро поменяла местами несколько пластинок и переключила пару клапанных систем.

— Молли Мягкотелая, что ты делаешь? Остановись! — запротестовал паровик. — Посторонним запрещено менять что-либо во внутреннем устройстве металлических людей!