Власть над водами пресными и солеными. Книга 2 - Customer

И все равно я свободнее амазонки. Свободнее и подлее. Броллахан об этом не знает. Пока. Ничего, пусть это станет для него сюрпризом.

Я сажусь на берегу и смотрю на ивовые ветви, романтически развешанные над черной, бликующей, будто уголь, водой.

— И кого здесь надо убить, чтобы попасть туда, где Дубина? — спрашиваю я деланно безразличным тоном.

— Там, откуда ты пришла, — мягко замечает броллахан, — женщины говорят иначе. С кем, говорят они, здесь надо ПЕРЕСПАТЬ, чтобы получить то, чего я хочу?

— У вас тут что, клуб бестелесных зоогеронтофилов имеется? Всякий желающий со мной переспать, может напороться на дракона или на Черную Фурию — как ему такое понравится?

— А почему ты решила, что уже старуха? — искренне изумляется броллахан.

— Конечно, по сравнению с тобой я даже не дитя. Я эмбрион, — парирую я.

— Нет, не о моем бессмертии речь. Тем более, что никто не бессмертен — ни я, ни держащая нити.

— Вот как? Это надо обдумать на досуге.

— Думай, сколько хочешь. Но мысли о нас тебе ничем не помогут. Ты додумаешься до того, что и прежде нас были… первые. Те, кто лепил этот мир из раскаленного камня и вод, пресных и соленых. И после нас придут они же. Когда не станет ни таких, как я, ни таких, как ты. Но это все… — броллахан делает неопределенный жест, — фитюльки. Игрушки разума. Ты бы лучше к себе обратилась. Вот спроси себя: сколько мне лет?

— Тебе?

— Тебе! Сколько тебе лет, смертная женщина?

— Не помню. Недосуг мне было их считать. Другое на кону стояло.

— Знаю, знаю, как же! Ты берегла свою жизнь, словно свечу на ветру. И потому укорачивала другие фитили — служила в телохранителях, в киллерах, в ландскнехтах, грабила, убивала, воевала… Сколько это длилось?

— Говорю же тебе — не помню!

— А как скоро ты постарела, сбежав от той, кого считала матерью?

— Наверное, довольно скоро… — я задумываюсь. Вспоминаю: чуть ли не через неделю после расставания с «мамочкой» волосы мои были седыми, точно зола в остывшем камине.

— И тогда же у тебя появились морщины, руки-ноги стали худыми и жилистыми, тело высохло, но не скрючилось и не заболело, как у нормальных стариков. Ты не просыпаешься по утрам от ломоты в костях. Ты не боишься сжимать кулаки, тебе не мешают артритные суставы. Зубы у тебя не гниют и не шатаются. И даже волосы твои — это волосы молодой женщины, густые и крепкие. Только седые. Ведь ты сама так решила?

— Что решила-то? — Я действительно не понимаю, к чему он клонит.

— Стать старой. Изгнать из себя молодость. Оставаться молодой было опасно. Твоя мать охотилась за молодостью — и в первую очередь за твоей. Мужчины тоже охотились — на молодых беззащитных девиц. Тебя бы скорее сделали наложницей или шлюхой, чем телохранителем или киллером. У старости есть свои преимущества. Старость — это опыт, это знание, это расчет, это умелая злоба. Юность — это наивность, это доверие, это любовь. И то, и другое, и третье тебе было без надобности.

— Ну и как я, по-твоему, это проделала? Сказала себе: амба, с завтрашнего дня усиленно старею? И обязуюсь в течение месяца превратиться в чертову перечницу с повадками закоренелого убийцы?

— Именно так. Люди не всегда сталкиваются с магией, которая забирает то, от чего они готовы отказаться. Но то, что они отвергают, все равно гибнет. Утекает из ваших тел и ваших умов. Молодость кончается, когда становится не нужна своему обладателю. И неважно, каким путем он идет к цели — плюет на тело или обтесывает разум под старческий идеал. Люди всегда добиваются своего. Правда, они никогда не знают, ЧЕГО хотят.

— Значит, я захотела стать старой — и постарела?

— Ты отдала магии ту часть молодости, которая показалась тебе опасной. Свою красоту…

— Ну, это положим! — я расхохоталась. Смех вышел невеселый. — Красоты там было кот наплакал.

— Если ты не нравилась своей мнимой матушке и смотрела на себя ее глазами… — Броллахан закатывает очи с выражением «Какие дураки эти смертные!»

— Из этого я должна извлечь комплимент: ты была поистине прелестна?

— А ты не заметила? Сегодня, в зеркале?

Действительно. Не далее, как утром в зеркале отразилась вполне привлекательная я. Было жалко потерять этакую пре… пре… премиленькую внешность. Но что поделать. Отданного магии не вернешь.

— Чего теперь об этом говорить! — отмахиваюсь и встаю с земли. — Не вернешь. Ничего. Не. Вернешь.

— Ну это положим! — отвечает броллахан, копируя мой голос.

Теперь мы оба смеемся.

Кажется, он пытается донести до меня, что моя жизнь еще может вернуться в точку разрыва и продолжиться заново. Но я слишком упряма, чтобы купиться на обещания. Сперва надо найти моих подопечных, потом разобраться с псевдомамулей, а там посмотрим.

— Ты быстро соображаешь! — одобрительно кивает броллахан. — Последнее, что скажу: ты ведь СТАЛА драконом? А дракон приходит в мир в том теле, которое ему удобно…

Я замираю. Да. Все так. Моему любовнику всегда на вид было не больше сорока. Или даже меньше. Другие его собратья выбирали кто что — детство, юность, старость. Значит, я… могу…

— Пока ты не вернулась в юные годы и не поглупела на целую жизнь, — усмехается мой бестелесный просветитель, — ты готова подумать о своей главной цели?

Я еще пару минут стою, впивая всем телом запахи теплой земли, сохнущей под солнцем травы и… крови? Речная вода опять пахнет кровью? Знак того, что мне пора опомниться.

— Река времени вернулась… — шепчу я.

— Она всегда была здесь. И она говорит: ты должна вспомнить, о чем думала, когда твой человек ступил в источник.

— Я поняла: время, если дать ему волю, возвращает нас туда, где мы хотим или боимся быть. Если тебя трудно испугать, ты вернешься туда, где был счастлив. Если ты не пережил свои страхи, они утянут тебя в самый ад, — без голоса, одними губами произношу я.

— Правильно. Время — это сны человечества. Его не было и нет для тех, кто ничего не помнит. А вы постоянно дрейфуете по водам времени, тонете в них, захлебываетесь ими. Тебе придется оседлать реку. Иначе ты никогда не найдешь то, чего ищешь. — Броллахан подходит к реке и… идет по воде. Как по черной, сверкающей дороге.

Вот, значит, что делают со временем бессмертные (или почти бессмертные) — скользят по его поверхности. Интересно, а я смогла бы? И если да, то с чего начинать?

Глава 7. «Мою смертную роль не сыграет никто за меня…»

— Я думаю, ты настоящий! — призналась я Дракону, озирая спину уходящего официанта. Никогда не видела такой возмущенной спины. Все сорок (или сколько там?) веков итальянской истории глядели на меня с этой спины. С негодованием глядели, со склочным итальянским негодованием.