Небо остается нашим - Марина Чечнева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Новый, 1943 год наши девушки встречали в станице Ассиновской. Вместе с Валей Ступиной и Катей Доспановой Женя Руднева была в тот вечер почтальоном и разносила поздравления. Девчата с юмором проезжались насчет ее увлечения астрономией, а наш полковой врач Оля Жуковская пожелала Рудневой написать когда-нибудь научный труд «Затмение солнца над Германией»…
2 января тронулся с места и наш Северо-Кавказский фронт. Летчицы и штурманы, техники и вооруженцы тщательно готовились к предстоящим боям. Стояла на редкость плохая погода. Снегопады, туманы и низкая облачность исключали действия авиации. Но и без того обескровленный враг почти не оказывал сопротивления. За четверо суток советские войска продвинулись на 100 километров. Наш полк готовился к перебазированию.
- Ну, дочка, - сказала на прощание моя хозяйка, - желаю тебе удачи. Кончится война, вспомни тогда про нашу Ассиновскую и приезжай в гости.
- Спасибо вам. Спасибо за все.
Мы тепло распрощались, я подхватила свой чемоданчик с немудреным скарбом и зашагала к аэродрому. На повороте дороги обернулась - женщина все еще стояла на крыльце и смотрела мне вслед.
Полк стал гвардейским
Из Екатериноградской, куда мы перебазировались, летать приходилось мало: наступила пора туманов и распутицы. Здесь, в Екатериноградской, нас настигло большое горе. Утром 7 января на общем построении начальник штаба полка Ирина Ракобольская сообщила о гибели майора [92] Расковой. Через несколько дней пришли центральные газеты. Я увидела сквозь слезы портрет Марины Михайловны в траурной рамке. С газетного листа на меня смотрели те же прекрасные глаза, то же милое, знакомое до мельчайших подробностей лицо.
Долго смотрела я на портрет… Перед мысленным взором проходили эпизоды, связанные с именем Расковой. Вот подруги отговаривают меня от встречи с ней, но мне разрешили приехать, и морозным новогодним вечером сломя голову я лечу на улицу Горького. Вот мы беседуем у нее дома. Вот телеграмма о моем вызове в Энгельс и встреча с Мариной Михайловной в штабе женской авиачасти…
В тот день мы написали на бомбах, подвешенных к нашим самолетам: «За майора Раскову!»
Девчата нашего полка дали клятву отомстить за гибель Марины Михайловны. По всей стране начался сбор средств на строительство авиаэскадрильи ее имени.
* * *
Враг откатывался быстро, и нам приходилось часто менять аэродромы. Это сильно изматывало людей. Особенно доставалось техникам и вооруженцам, так как основная тяжесть перебазировки лежала на их плечах. Наши войска, сломив сопротивление фашистов, освободили Благодарное, Петровское, Спицевское. Бои передвинулись на запад. Мы наступали вместе с наземными войсками. И хотя каждый вылет требовал огромного напряжения воли и сил, мы делали все, что было возможно.
Каждую ночь мы выполняли боевые задания, а днем перебазировались на новые точки. Команды, составленные из техников и вооруженцев, обычно заранее выезжали к линии фронта, чтобы подыскать подходящие площадки и оборудовать их для приема наших «ласточек». Но самолеты нередко опережали техников и вооруженцев. Так случилось, к примеру, под Георгиевском: мы приземлились на окраине городка, когда на улицах его еще кипел жаркий бой.
А как доставалось нашим подругам при перевозке имущества! Доверху груженные машины то и дело вязли в грязи.
- Ну вот, опять сели, - точно от зубной боли, морщилась [93] Мария Рунт при очередной такой оказии. - Давай, девчата, качнем.
Она первой вылезала из кабины и вместе со всеми, проваливаясь по колено в жидкую грязь, упиралась плечом в кузов машины.
- Раз-два - ухнем! - командовал кто-нибудь.
- Еще разик! Еще раз! - неслось в ответ. Медленно, словно нехотя, буксуя и надрывно рыча мотором, засевший грузовик выползал на твердое место.
- По машинам! - неслось вдоль дороги. Колонна трогалась, но через некоторое время все повторялось снова.
Проходившие мимо пехотинцы беззлобно подшучивали над девушками:
- Вояки в юбках, не испачкайте хромовых сапожек!
- Помогли бы, чем зубоскалить…
- А что, ребята, и в самом деле, подсобим красавицам!
Пехотинцы забирались в грязь, со всех сторон облепляли машины.
- Навались, хлопцы! - громыхал чей-нибудь бас. - А ну, дружней!
И вдруг над дорогой проносилась резкая, как выстрел, команда:
- Воздух!
Людей сдувало словно ветром. Солдаты и девушки моментально разбегались, падали на землю, инстинктивно закрывая руками голову. Нарастал рев моторов, со зловещим свистом рассекая воздух, на колонну обрушивались вражеские бомбы. Они взметали тонны жидкой грязи, решетили осколками борта машин.
В одну из таких бомбежек погибла механик самолета Людмила Масленникова. Смерть ее подействовала на меня удручающе. Нас не связывала тесная дружба. Я и знала-то ее мало - Масленникова прибыла в полк перед самым наступлением.
Совсем еще девочка, Людмила с восхищением смотрела на ветеранов, с большим уважением относилась к летчицам и штурманам. Как-то во время очередной перебазировки, когда загружали машины, мы с ней разговорились. Узнав, что училась в аэроклубе и летаю уже четыре года, Масленникова робко, словно позволила себе нечто бестактное, дерзкое, сказала, что тоже мечтает стать летчицей. [94]
- Жаль только, что сейчас это невозможно… - с огорчением заметила девушка.
- Напрасно так думаешь, - перебила я. - Можно и сейчас понемногу осваивать азы. Присматривайся, что делает пилот, когда сидит в кабине, расспрашивай подруг. А хочешь, буду с тобой заниматься?
- Что вы! У вас и времени-то нет. Вам и так спать некогда.
- А все-таки давай попробуем. Согласна?
Людмила кивнула, и я была уверена, что научу ее летать. Мне было приятно, что эту простую, милую русскую девушку в самый разгар войны вдруг властно позвало к себе хмурое, опаленное всполохами взрывов фронтовое небо.
И вот теперь она ушла от нас. Когда хоронили ее в Ново-Джерелиевской, у меня было такое ощущение, словно вместе с Людмилой опустили в землю частицу моих собственных надежд…
* * *
Из Екатериноградской полк перелетел в Александровскую. Здесь мы попрощались с бригадным комиссаром Горбуновым. Он уезжал из дивизии на другую работу. Мы с сожалением расставались с этим человеком, который стал нам настоящим отцом и другом.
После первой же встречи осенью прошлого года мы почувствовали к нему глубокое расположение. Горбунов присутствовал тогда на полковом собрании. Он внимательно слушал выступавших, интересовавшее его записывал в блокнот, изредка задавал вопросы. Причем делал это просто, без намека на начальственный тон, словно разговор происходил в тесном кругу друзей. Потом выступил сам. Говорил понятно, тепло, от души.
После этого Горбунов стал частым гостем в полку. Появлялся он всегда незаметно, без шума, бывал на аэродроме, беседовал с людьми, заглядывал в общежитие, столовую. Горбунов старался вникать в каждую мелочь нашей ншзни и боевой деятельности, но делал это спокойно, не навязчиво. Его присутствие никого не смущало и не нервировало, как это нередко случается, когда в часть прибывает высокое начальство.
Перед отъездом бригадный комиссар Горбунов присутствовал на партактиве полка. После собрания завязалась [95] оживленная беседа, и тут он раскрыл нам один секрет. Оказывается, вначале нас просто не хотели брать в дивизию.
- Вы-то, конечно, не причастны к этой оппозиции, - уверенно заметил кто-то.
- А вот и не угадали, - ответил Горбунов. - Я тоже был в числе противников. Знаете, уж очень необычным было ваше появление на фронте. Ну, в тыловых частях - куда ни шло. А тут - боевая, да еще вдобавок ночная работа, бомбежка вражеских войск и различных целей при любой погоде. Да что там объяснять - сами понимаете… Чтобы целая боевая воинская часть, составленная из женщин, наравне с мужчинами била врага… Теперь вижу, крепко мы ошиблись, недооценили возможностей советских женщин.
- Это не ново, - заметила я. - До войны многие летчики-инструкторы тоже не хотели обучать девушек.
- В самом деле?
- Спросите любую аэроклубницу.
- Значит, ошибались не мы одни, - заулыбался бригадный комиссар. - Это хотя и небольшое, но все-таки утешение.
На прощание Горбунов пожелал нам первыми в дивизии стать гвардейцами.
- Это будет последним и сокрушительным ударом по маловерам, - пошутил он.
В то время мы не придали серьезного значения словам бригадного комиссара, во всяком случае никак не думали, что они могут сбыться так скоро. Ведь минуло всего восемь месяцев, как наш полк прибыл на фронт. Правда, за это время мы неплохо поработали, себя не жалели, получили не одну благодарность от командования. Но так действовали и другие. Борьба шла не на жизнь, а на смерть, и каждый вкладывал в нее все свои силы.
