Четыре тануиста и собака - книга 2 - Януш Пшимановский

— Мины, мины, мины... — указывал он пальцем в разные места. — Будет чем обороняться, пока господин Томаш вернется. А этот нельзя! — Он показал на отдельно стоящий детонатор, к которому был подсоединен пучок проводов в водонепроницаемой оболочке. — Не трогать. Вода уничтожит мой дом, другой дом, целый город. Зачем? Ваша победа, а Гитлер капут без того, чтобы уничтожать...

Густлик, слушая все увеличивающийся поток слов, нахмурил брови, подтянулся и вдруг, как учили в вермахтовских казармах, когда его насильно взяли в немецкую армию, рявкнул, оборвав немца на полуслове:

— Обер-ефрейтор Кугель!

Немец замер, вытянувшись в струнку.

— Нидер!

Не задумавшись даже на четверть секунды, сапер упал, не сгибая ног, прямо перед собой смягчив удар руками.

— Ауф!

Немец вскочил, как пружина, движением, заученным во время муштры, и без единой мысли на лице ждал дальнейшего приказа.

— Нидер!.. Ауф!.. Нидер!.. Ауф!..

В такт жестам и приказам Еленя пленный падал на бетон, вскакивал, опять падал. Это продолжалось минуту, может быть полторы. Наконец, когда дыхание сапера стало прерывистым и свистящим, Густлик наклонился над лежащим и уже нормальным голосом спросил:

— Ну что лежишь, как глист на морозе?

— Ир бефель... ваш приказ...

— Бефель, бефель... Видишь, Кугель, какой ты глупый. Будет бефель — пол Польши сожжешь и не спросишь зачем. Я вынужден был прийти сюда, под Берлин, хотя это мне и не по дороге, чтобы ты о людях вспомнил.

— Господин унтер-офицер...

— Мауль хальтен... заткнись... И не учи других мыть руки, если сам в грязи по уши. Ладно, давай ешь свой завтрак, а то остынет, — махнул он рукой.

— Можно мне туда? — спросил Кугель, показывая в противоположную сторону, на другой отсек бункера.

Густлик с недоверием посмотрел на немца и вошел внутрь отсека. Он был пуст: гладкие стены, под потолком с одной стороны кабель, с другой — окошко, узкое, как бойница, выходящее в сторону шлюза; и только пустой деревянный ящик валялся на полу. Елень открыл окошко и выглянул.

— Ладно, заслужил, — немного подумав, сказал силезец, поправляя на плече снайперскую винтовку. — Неси еду сюда.

Кугель моментально все принес и сам помог замкнуть дверь, прислушиваясь к щелчку поворачиваемого ключа. Затем сел на ящик, поставил котелок на колени и начал есть гуляш с хлебом. Откусывая хлеб, он поглядывал на кабель под низким потолком и на открытое окно, через которое виднелся утренний серый рассвет, и грустно улыбался.

В полутора километрах восточное Ритцена, в разломе толстой, выщербленной снарядами стены на расстеленной соломе расположились советские разведчики. Рядом лежала опрокинутая взрывом приземистая стопятка.

Становилось светло, и вот-вот должно было взойти солнце. Одни чистили оружие, другие переобувались или пришивали оторванные пуговицы. Были и такие, кто просто отдыхал, заложив руки за голову и положив ноги на лафет. Однако все с вниманием, улыбаясь, слушали Томаша, который, удобно расположившись между старшиной и санитаркой, рассказывал о своих приключениях.

— ...Как только сержант Кос сказал, что кто-то должен перейти линию фронта с донесением, я сразу понял, что не кому другому, а именно мне придется это сделать. Ведь сам сержант должен был остаться, чтобы командовать. А если выбирать из троих...

— ...То только тебя, — тем же тоном продолжил Черноусов, который в это время сворачивал цигарку, доставая щепотью махорку из плоской завинчивающейся коробки из апельсинового дерева. — Елень и Саакашвили не то чтобы плохие солдаты, но с рядовым Черешняком их, конечно, нельзя сравнить...

Томаш внимательно смотрел на старшину, решая, серьезно говорит усач или с насмешкой. Вверху пролетела мина и взорвалась где-то вдали. Несколько разведчиков прыснули со смеху.

— Служишь мало, а рассказываешь, как старый солдат, — добавил Черноусов.

Только теперь Черешняк сообразил, что старшина посмеивается над ним, и поспешил объяснить:

— Нет. Но всегда всю самую тяжелую работу мне приходилось делать. Так было дома, так и сейчас, в армии.

— Орден получишь.

— Медаль уже обещали.

— За что?

— А мы по ошибке в склад боеприпасов попали...

Все веселее и громче смеялись разведчики. Шарику это не понравилось, и он, приподняв лежащую на коленях у Маруси морду, залаял.

— Обещали, да не дали. Пока только конфеты получрш от сержанта Коса. — Томаш достал из кармана коробку. — Наверно, растаяли.

— Это я ему дала, — улыбнулась Маруся.

— Есть можно, — сказал Черноусов. Он начал раскалывать ножом загустевшую массу. Ломал ее на куски и угощал сидевших поблизости разведчиков.

— Если бы у меня была такая коробка с закручивающейся крышкой, как у товарища старшины, то они бы не слиплись.

— Такая? — с усмешкой спросил Черноусов и, пересыпав махорку в кожаный мешочек, подал ему. — Бери. Вижу, хорошим солдатом будешь.

Подошли два пехотинца. Один нес термос, другой в вещмешке хлеб и пачку сахара. Их привел толстощекий старшина роты.

— Здорово, союзники, — приветливо сказал он разведчикам и, козырнув, представился: — Сержант Константин III а велло. Через два «л».

— Старшина Черноусов, милости просим, — приветствовал его русский.

— Раз вы попали в наш полк да еще языка нам привели, — сказал Шавелло, — такого не должно случиться, чтобы вы ушли, не поев.

Поднялся шум, все задвигались, звякнули котелки. Первую порцию передали Черноусову, а затем Марусе и Томашу. Сержант пожал старшине руку, со старомодной галантностью чмокнул в руку застеснявшуюся санитарку и, узнав Черешняка, раскрыл объятия.

— Матка боска Остробрамска! А что же ты, гармонист, здесь делаешь? Мы думали, что вы уже до Щецина, до самого моря на танке добрались. А где же друзья?

— За линией фронта.

— А гармонь?

— Тоже там осталась.

— Подожди, подожди... Юзеф! — крикнул он, обращаясь к одному из солдат. — Давай к нашим! Чтобы одна нога здесь, а другая там. Неси гармонь! Ну и встреча...

В это время из-за стены появился хорунжий из военной комендатуры и позвал:

— Рядовой Черешняк!

— Здесь, — отозвался Томаш.

Тот подошел, остановился и стал ждать, пока солдат встанет.

— Следует отвечать: «Есть!» Я пришел сообщить вам, что дело частично выяснено. Я связался со штабом армии и установил, что подозреваемый, которого вчера арестовали, действительно сержант Кос и что вы тоже состоите в составе экипажа танка за номером «сто два».

— Это для меня не новость, — кивнул головой Томаш. — Это для вас новость, гражданин хорунжий.

— Не старайтесь острить. До конца действий под Рит-ценом мне приказано наблюдать за вами.

— Пожалуйста, — пригласила Маруся хорунжего в завтраку и рукой сжала морду Шарика, который хотел залаять. — Нам будет приятно.

— Благодарю, — с неохотой ответил офицер.

Улыбка девушки решила дело. Хорунжий сел, взял котелок и начал есть, поглядывая на окружающие его улыбающиеся лица. Только Шарик зарычал, оскалив зубы. С чувством выполненного долга он по знаку Огонька замолк и подставил лоб, чтобы она погладила.

Со стороны фронта доносился перестук пулеметов. Как это обычно бывает во время еды, деловито позвякивали ложки. Молчание угнетало хорунжего, и он решил напомнить:

— Мы уже раньше встречались. Пес узнал меня, а вы нет.

— Ошибаетесь, товарищ лейтенант. Мы тоже узнали, — возразил Черноусов.

— И пригласили?

— Пес, даже самый умный, глупее человека. Кто его хоть раз обидит, на того он и ворчит. А мы знаем, что вы не со зла... Просто по молодости...

— Такая служба...

— Нет, не служба... Если позволите сказать старому солдату, у вас другое — неправильный подход к человеку.

— Ну да, а вы, конечно, знаете, какой нужен подход к человеку, — усмехнулся офицер. — Может, научите?

— Поживешь — сам узнаешь, — усмехнулся Черноусов, кивая головой. — Сколько может быть шпионов? Один на десять тысяч честных людей, а может, и на сто тысяч. Поэтому каждого встречного не стоит хватать. Упаришься, прежде чем поймаешь, кого нужно.

— Благодарю за угощение и науку. — Хорунжий со злостью отставил котелок и поднялся. — Я свое дело и сам знаю.

— Вот и гармонь принесли, — вмешался в разговор сержант Шавелло, которому очень не нравился назревавший международный конфликт. — Разрешите, гражданин хорунжий, разрешите, пани, разрешите, товарищ старшина, — обращался он к ним по очереди, соблюдая субординацию и в то же время выражая уважение к прекрасному полу; правой рукой он показал на рядового: — Сын брата, который от рук фашистов принял мученическую смерть.

— Рядовой Юзеф Шавелло, — вытянулся парень, успев отдать гармонь Черешняку.

— Пожалуйста, садитесь. Послушайте с нами, — пригласила Маруся.

Томаш пробежал пальцами по клавишам. Сержант Шавелло неизвестно с какой целью надел очки в проволочной оправе и попросил: