Гигаполис - Евгений Филенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако же, мне надлежит быть на третьем этаже…
Выясняется, что меня там ждут, и с большим нетерпением.
– Где вас носит? – с ходу получаю я упрек от девицы, закутанной с головы до ног во все белое. Кажется, я видел ее вчера в «Инниксе». – Еще немного, и ваш визит потерял бы всякий смысл!
– Удалось? – спрашиваю я осторожно, между тем как девица влечет меня под руку в разверстые люки, сквозь гармошку бесконечных шлюзов, в которых вразнобой мигают слепящие лампы, гуляют невесть откуда возникающие сквозняки и воняет медициной, но в каждом шлюзе по-своему.
– Увы, увы, – деловито и потому особенно бессердечно отвечает она.
И почему, собственно, ей переживать о безвестном трассере, когда через ее руки ежегодно проходят сотни покойников и большей частью из этих рук ускользают в небытие?..
Жаль. Значит, Гафиев тоже ускользнул. Дьявольски жаль. Во всех смыслах.
– Вышло довольно забавно, – продолжает цинично рассуждать она прямо на бегу. – Пуля пробила сонную артерию и разорвала внутреннюю яремную вену. Поэтому от эмболии наступила скоротечная смерть. Но это было бы не так фатально. Однако убийца оказался предусмотрителен и предварительно отравил пулю.
Все верно. Если этот подонок позаботился о лаптопе, то и про клинику Островерхова с его умельцами тоже наверняка слыхал.
– Какой-то замечательно действующий яд! Систему кровообращения он вывел из строя моментально и необратимо. Поэтому мы ничего и не смогли поделать… Но, с другой стороны, тот же яд подействовал на кору мозга как наилучший консервант. В результате мы имеем прекрасный материал для ментосканирования…
Вот оно что.
Ни черта убийца не предусмотрел. И пулю отравил просто так, для надежности. Чем достиг диаметрально иного эффекта. Не слишком-то логично с его стороны.
(Но почему все и всегда ищут в поступках преступника логику? Не бывает ее там, вот в чем штука! Это только детективщики делают из криминала логическую задачку. И, как правило, делают по-дурацки, в меру своих примитивных представлений о булевой алгебре и человеческой психологии. В реальности все проще и глупее. Девяносто девять процентов злодеев совершают именно алогичные поступки. Дурь, гнусь и грязь. А остальные, если уж и действуют не в ущерб здравому смыслу, то неосознанно…)
Гафиев умер. Но мозг его уцелел. Именно на это я и рассчитывал, идя в клинику.
Медленно, нестерпимо медленно отползает створка последнего шлюза…
Я ничего не вижу, кроме белого саркофага со спускающимися к нему с потолка и тянущимися со всех сторон проводами и гофрированными трубами. Там, укрытый под горло плотным покрывалом, лежит Рим Гафиев. На голове – просторный шлем из зеркального металла. От шлема тоже отходят сотни проводов. Лицо Гафиева отливает неживой белизной и потусторонним покоем.
Мне становится страшно.
– Сюда, комиссар! – дергают меня за рукав.
Выхожу из оцепенения. Выясняется, что в операционной полно народу, и каждый занят за своим собственным пультом. На огромном экране в изголовье саркофага изображена серая пористая масса с красными прожилками. Временами изображение меняет цвет, дробится на фрагменты и претерпевает иные малопонятные метаморфозы.
– Садитесь, – на мое плечо ложится тяжелая ладонь и с некоторым усилием впечатывает в неудобное, жесткое кресло перед подковообразным пультом. – Как у вас с нервами?
– Нормально… кажется.
Лицо моего собеседника едва различимо под наброшенным капюшоном, виднеются только усы и светлые губы.
– Ну, будем надеяться, что вы разумно используете свой шанс… Гафиев умер. Но мозг его будет жить еще какое-то время.
– Как долго?
– Ровно столько, сколько вы ему позволите.
– Я… почему я?
– Потому что нам нет нужды мучить этого человека и не позволять ему уйти. Ведь вы, кажется, что-то хотели узнать?
– Да, – отвечаю я непослушными губами.
– Вот микрофон. Только не следует орать на весь зал. Избегайте заумных формулировок. Задавайте вопросы в простой и лаконичной форме. И не ждите чуда. Вы говорите с мертвецом, у которого – свои заботы… Готовы?
Едва нахожу силы, чтобы уронить:
– Готов.
Усатый коротко хлопает меня по плечу и, отвернувшись, командует в пространство:
– Полное внимание! Включаем трансляцию. Пошло сканирование…
В динамике, напоминающем собой черный шар размером с мой кулак, внезапно зарождается бесцветный, срывающийся голос. Он повторяет одну и ту же фразу, будто заведенный:
– Где я… где я… где я…
В панике оборачиваюсь на саркофаг. Гафиев недвижен, лицо по-прежнему спокойно. А чего я ожидал?
– Не волнуйтесь, – говорит усатый и снова кладет руку мне на плечо. – Обычное ментальное зацикливание.
Я киваю. Проглатываю застрявший в глотке сухой ком. Преодолевая сопротивление одеревеневших мышц, нагибаюсь к микрофону:
– Гафиев, вы слышите меня?
– Где я… где я… где я…
– Здесь комиссар Сполох.
– Где я… где я…
– Он не слышит, – говорю я нервно.
– Слышит, – возражает усатый. – Ему тоже необходимо усилие, чтобы разорвать цикл.
Похоже, все, кто был в операционной, столпились за моей спиной.
– Э-э… вот что, – говорю я. – Если мне удастся привлечь его внимание, персонал должен будет покинуть зал.
– Это невозможно, – мягко произносит усатый. – Но мы просто выключим трансляцию. Вы услышите ответы Гафиева через наушники. А запись диалога на дискете мы презентуем вам. Под честное слово, что нами не снималась копия. Мы же понимаем, не впервые…
– Хорошо, это меня устраивает.
Белые тени разбредаются по углам помещения.
– Гафиев, отвечайте.
– Где я… где я… – И вдруг, словно обрыв бесконечной ленты: – Кто?!
– Выключаем трансляцию! – кричит за моей спиной усатый, и чьи-то руки прилаживают мне наушники.
– Гафиев, это Сполох.
– Кто такой… Сполох?
– Комиссар Сполох, отдел по борьбе с тяжкими преступлениями. Вы помните, что было в «Инниксе»?
– Где я… Что со мной?
– Вы… пострадали, – с трудом рождаю эту подлую ложь. – Вы в клинике. Я веду следствие. Ответьте мне на вопрос…
– Почему так светло?..
Я шарахаюсь от микрофона.
– Он видит?!
– Нет, это ментальные иллюзии. Зрительные нервы заблокированы. Не отвлекайтесь больше, иначе он снова сорвется в цикл.
– Гафиев, – зову я. – Что случилось в «Инниксе»?
– Не знаю… что это?..
– Простите, комиссар, но ваш вопрос чересчур сложен, – вмешивается усатый. – Он требует развернутого ответа. А мозг способен сейчас генерировать лишь простые логические конструкции. Да – нет – не знаю…
– Гафиев, что вы делали… Нет, не так! Вы смотрели на ваш лаптоп после ухода Авилова?
– Малыш… что с Малышом?
Какой еще Малыш?! Может быть, его сын?
– Все хорошо, – говорю наобум. – О нем позаботятся. Вы смотрели на лаптоп?
– Лаптоп… не помню…
– Назовите мне слово!
– Слово… не знаю… Малыш тормознул его?
Теперь ясно. Очевидно, Малыш – это прозвище Авилова.
– Да, тормознул. Что было на экране лаптопа?
– Лаптоп… экран… не знаю… Пусть позовут Машку… где она?
– Хорошо… – я уже по горло переполнен этой ложью и скоро захлебнусь ею! – На экране лаптопа было слово. Какое?
– Слово… на экране… не помню… Скажите Машке… нужно забрать Арслана из садика…
Мне хочется плакать.
Я подонок. Гнусный подонок. Я лезу со своей пошлой ерундой к человеку, который уже переступил порог. Подло обманываю его. Обещаю то, чего никогда не смогу исполнить. А он там, за порогом, все еще думает только о жене и сыне, которого нужно забрать из садика!
Почему в этом кресле сижу я, а не его жена?!
Нет мне прощения…
– Отойдите! – кричу я усатому.
И тот отходит.
– Гафиев, слушай меня. Не могу больше врать… Ты убит, ты умер. Это лишь твой мозг… Помоги мне. Назови слово!
– Убит… неправда… где я?..
– Гафиев, не смей уходить! Мне нужно это слово. Кто-то угрожает Гигаполису. Угрожает Машке и Арслану. Если я узнаю слово, мы спасем всех, клянусь тебе!
– Где я… где я… где я…
– Слово, Гафиев, слово!!!
– Я умер… неправда… слово… не знаю…
– Ты знаешь! Ты видел его!
– Слово… видел… как тяжело…
Он почти с ощутимым для меня усилием проламывает стену могильного беспамятства.
И называет слово.
А затем начинает без конца повторять его.
– Гафиев, – бормочу я. – Прости меня.
Он на мгновение выходит из этого завораживающего пике. Говорит отчетливо и ясно:
– Машка… поцелуй Арслана.
И снова срывается на бесконечное:
– Где я… где я…
Боже, я до конца своих дней буду слышать этот неживой голос!
Сдергиваю наушники и встаю из кресла.
– Можно отпустить его? – предупредительно спрашивает усатый.
– Да, конечно…
Со всех сторон доносятся звонкие щелчки. Что там у них может щелкать?.. Тумблеры какие-нибудь. Гигантский экран гаснет, и в операционной становится темнее. Кто-то заботливо набрасывает белое покрывало на лицо трассера.
