Гастролеры и фабрикант - Евгений Сухов

– А вам… не попадет от него? – осторожно поинтересовался Илья Никифорович. Мало ли…

– Н-нет, что вы, – беззаботно отмахнулся от этого вопроса «граф» Давыдовский. Но потом беспечность сменилась легким сомнением: – Ну, может, самую малость…

– Так, может, не стоит рисковать? – спросил Огонь-Догановский. – Мы с Ильей Яковлевичем не хотели бы оказаться в роли людей, причинивших вам неприятность.

– Да какая там неприятность, – не очень решительно произнес «граф». Но через мгновение уже твердо сказал: – Все. Решено. Едемте!

Глава 10

«Вроде он, а вроде и не он», или Подноготная Ленчика

20 октября 1888 года

Позицию для наблюдения Розенштейн с трактирщиком заняли недалеко от особняка Долгорукова. Встали так, чтобы хорошо было видно всех, входящих в дом и выходящих из него: смотрели не в щель между оконными шторками коляски, а в полное окно.

Часа два просидели совершенно без толку: никто не входил и не выходил. Ближе к вечеру пришел пожилой импозантный господин с тростью и в цилиндре, которого для себя Розенштейн назвал «Стариком». На немой вопрос помощника полицеймейстера трактирщик отрицательно мотнул головой. Нет, дескать, это «не он».

Когда стемнело, встали еще ближе к дому, дабы иметь возможность в неясном свете уличных фонарей все же разглядеть лица гостей Долгорукова. И разглядели: вторым в дом предполагаемого главаря шайки вошел высокий статный господин весьма мужественной наружности с повадками «его сиятельства». Николай Людвигович так и назвал его для себя – «Сиятельная особа».

Самым последним в дом вошел молодой господин, одетый столь изысканно, что с него впору было делать фотографические карточки и выставлять их в витринах модных магазинов как образчик, нет, даже эталон, мужской элегантности и вкуса. На голове молодого мужчины красовалась дорогая заграничная шляпа «Хомбург». Когда носитель «Хомбурга» вошел в полосу света от уличного фонаря, Розенштейну показалось, что трактирщик слегка вздрогнул.

– Он? – коротко спросил трактирщика Николай Людвигович.

– Н-не знаю, – неопределенно ответил тот.

– Как это – «не знаю»? – не очень вежливо произнес помощник полицеймейстера. – Так не бывает, уважаемый. Бывает лишь: «он» или «не он».

– Да не знаю я, – повторился трактирщик. – Не уверен. Вроде он, а вроде и не он. Ведь столько лет прошло!

– Приглядитесь внимательней! – почти зашипел на него помощник полицеймейстера.

– Да гляжу я, гляжу…

– И что?

– Не знаю! – снова повторился трактирщик. – Те оба были деревенские, простые, а этот – господин.

– Обезьяну тоже можно одеть во фрак, но от этого она не перестанет быть обезьяной, – уже прошипел Николай Людвигович. – Так он это или не он?

Но «эталон элегантности» уже скрылся из виду…

Молодого образчика мужской моды и элегантности Розенштейн так для себя и назвал: «Молодой».

Когда стало ясно, что гости остаются у Долгорукова на ночь, они уехали.

– Я заеду за вами утром, часиков в восемь, – сказал трактирщику на прощание Николай Людвигович. – Вряд ли эти господа разойдутся по своим домам раньше. И вы снова посмотрите на этого «Молодого».

– Но мне нужно… – начал было трактирщик, на что Розенштейн, не дав ему договорить, произнес:

– Вам надо посмотреть на «Молодого» в утреннем свете. Чтобы уже наверняка знать, он это был или не он…

Связываться с полицией, господа, это клубок из геморроя, головной боли и лишней заботы, который совершенно не в радость. Силантий Кузьмич Поздняков пребывал в таком вот настроении – не в радость. И когда помощник полицеймейстера заехал за ним (а трактирщик жил на втором этаже того самого дома на углу Гостинодворской и Большой Проломной улиц, где на первом этаже содержал трактир), то Силантий Кузьмич посмотрел на него с тоской и поздоровался неохотно.

– Что с вами? – спросил Розенштейн. – Вы не выспались? Или, может, у вас зуб разболелся?

Не ответишь же помощнику полицеймейстера, что его не хочется видеть, а уж иметь общие дела – так и подавно. Как-то не принято говорить такое полициантам, находящимся при исполнении своих служебных обязанностей. Да и себе дороже может обойтись. Оттого Поздняков буркнул:

– Вполне выспался, – и сел в крытую коляску. – Да и зубы не болят. Излечил!

Они встали на прежнем месте.

– Уж постарайтесь, пожалуйста, Силантий Кузьмич, быть сегодня повнимательнее, – посоветовал трактирщику Розенштейн.

– Постараюсь, – ответил Поздняков.

Первыми из дома, а был уже десятый час, вышли «Старик» и «Сиятельная особа». «Старик» мельком глянул на коляску и что-то сказал своему спутнику, на что тот ответил, похоже, «вижу». Николай Людвигович умел читать по губам, но «Сиятельная особа» находилась к нему боком, поэтому Розенштейн более догадался, нежели буквально прочитал по губам, что человек с осанкой и повадками графа ответил своему спутнику.

– А нас срисовали, – скорее для себя, нежели для трактирщика, сказал помощник полицеймейстера.

«Молодой» у Долгорукова задержался и вышел уже после того, как часовая стрелка перевалила за полдень.

– Внимание! – произнес Розенштейн, как только Ленчик вышел из дома. – Видите его?

– Вижу, – ответил трактирщик.

– Ну и? – нетерпеливо спросил помощник полицеймейстера. – Это он или не он?

– Да вроде похож, – не сразу ответил Поздняков.

– Так он или не он? – начал уже кипятиться Розенштейн. – Что вы, как барышня на первом свидании?

– Вроде он, а вроде и не он, – повторил вчерашнюю фразу трактирщик, выведшую Николая Людвиговича из себя.

Кое-как справившись с собой, помощник полицеймейстера произнес, явно выдавливая из себя слова:

– Представьте его в одежде, в которой они тогда, восемь лет назад, разговаривали с вами в трактире. Ну, представили? – быстро добавил Розенштейн, потому как Ленчик вот-вот должен был скрыться из виду.

– Представил, – ответил Поздняков.

– А теперь скажите, он это или не он?

– Он… – сказал трактирщик нетвердо. И добавил: – Кажись.

– Твою мать! – в сердцах выругался Николай Людвигович. – Вы что, не можете сказать наверняка?

– Не могу! – нервически ответил Поздняков. – Сумлеваюсь я, господин полицейский.

– Но он хоть похож на того парня-«елдыринца»? – теряя всякую надежду получить желаемый ответ, спросил помощник полицеймейстера.

– Похож, – ответил трактирщик, провожая «Молодого» взглядом. – Даже очень…

Конечно, это было не то, что требовалось, но кое-что.

Так Розенштейн и заставил написать Позднякова в своих показаниях, когда привез его в полицейское управление: «очень похож». И отпустил затем его за ненадобностью на все четыре стороны.

Одна улика против Долгорукова была. «Молодой» – человек Долгорукова, и этого «Молодого» опознал трактирщик. Ну или почти опознал. Да и улика была опять косвенной, но все же была! Новая. К прежним остальным. Тоже, черт подери, косвенным…

Когда Розенштейн пришел к Острожскому с докладом, тот принимал рапорт от пристава Мазина. Кивком предложив сесть, исполняющий должность полицеймейстера снова обернулся к приставу:

– Продолжайте.

– Так вот, – Мазин мельком глянул на Розенштейна, – я снял показания с жены Кочемасова. Она заявила, что не знает, кто убил ее мужа и кто нанес ему удар по голове. Мне показалось, что она что-то скрывает и не хочет говорить. Сама она в день, вернее, в ночь убийства мужа находилась дома, что подтверждает их служанка и дворник.

– Соседей опросили? – спросил Яков Викентьевич.

– Да, – ответил пристав. – Кочемасовы снимают квартиру на втором этаже, и соседи у них одни. Это супруги Филимоновы, из обедневших дворян. По показаниям Игоря Игнатьевича Филимонова, Кочемасовы – очень хорошая и дружная семья. А вот его супруга иного мнения.

– Да? – посмотрел на пристава Острожский. – И какого же?

– Она показала, что последнее время Кочемасовы постоянно ругались между собой. Даже скандалили, – ответил Мазин. – И скандалы эти начинала Мария Кочемасова.

– А по какому поводу были скандалы? – поинтересовался исполняющий обязанности полицеймейстера.

– Когда я задал такой вопрос Марии Кочемасовой, она ответила, что по разным поводам. А по каким именно – припомнить не может.

– Ну, это неправда, – заключил Яков Викентьевич. – Правда, женщины, конечно, скандалят со своими мужьями довольно часто, но чтобы без повода – такого не бывает.

– Согласен с вами, – подтвердил мысль начальника пристав Мазин. – Бабы, они народ такой. По любому поводу, стало быть, и начинают. А чтоб без повода – не-е…

– Значит, обе женщины чего-то не договаривают, – в задумчивости протянул Острожский. – Чего? Вам надо это обязательно узнать… Может, наш потомственный почетный гражданин погуливал? Оттого и были у него скандалы с супругой? Опросите насчет этого дворника, старух в доме. Дворники и старухи обычно знают об амурных делах все.