2009_33 (581) - Газета Дуэль

Пригвоздив одного внука, вы и другого, неназванного по имени, поносите: он-де «заломил за бабкину развалившуюся хибару неслыханную по местным меркам цену — 100 тысяч долларов. Наценка — за громкое имя». Значит, это имя ценится, уважается? Я не знаю, какие цены на дома и на землю в курортных городах на берегу Черного моря, а верить вам и здесь нет никаких оснований. Дом, в котором три комнаты и терраса, находится в центре города и при нём участок в 10 соток. Так что, по мнению некоторых жителей Алупки, нет ничего «неслыханного» в такой нынешней цене.

Но не в этом дело. Вот для чего ей понадобились эти сомнительные 100 тысяч: «Выходит, предприимчивые наследники Морозовых вернулись к тому, с чем больше полувека тому назад боролся Павлик». Ну, во-первых, за «наследников» мертвые сраму не имут. И Павлик никакого иного наследства, кроме честного трагического имени, не оставил. К тому же, увы, иные наследнички ныне действительно вытворяют такое, чего и вообразить не могли бы их отцы и деды. Вот, например, Гайдар. Его дед погиб в боях за Советскую родину, за наш народ. Разве могло придти на ум деду, что внук, член КПСС, ответственный работник «Правды», предаст партию и ограбит народ. А о Чубайсе слышали? Его отец — полковник Красной Армии, мать — советская патриотка, а он — бандит из бандитов, лжец из лжецов, автор книги «Распродажа Российской империи». Ему мало ограбления страны, он еще у полковника Владимира Квачкова и двух его друзей, 5 июня оправданных судом присяжных, а 16 и областным судом, украл по три с лишним года жизни. И заявляет, что мало! Квачков, предъяви ему иск на 90 миллионов долларов. Разве три года жизни трех русских офицеров дешевле?.. А каков Явлинский? Отец — беспризорник, которого приютил и воспитал настоящим советским человеком Антон Семенович Макаренко. Сынок же спит и видит во сне американскую статую Свободы, но — не на острове Айленд перед Нью-Йорком, а у себя под ватным одеялом.

Вот ещё очередная «совесть русской интеллигенции» — 80-летний Вячеслав Иванов, поэт, Академик, знающий сто языков и сверх того — матерный, что убедительно доказал стихами, которые, оказывается, всю жизнь писал, чем недавно дал повод «Литературке» повеселиться. Ну, действительно, старец в академическом чепце, а стихи — с разухабистым матерком, как у давно забытого Баркова или во МХАТе у бесстыдно благоденствующего Табакова. Отец поэта — академика — известный советский писатель Всеволод Иванов (1895–1963), автор знаменитой революционной пьесы «Бронепоезд 14–69» и многих других пьес и произведений прозы, в том числе — посвященных борьбе за Советскую власть. В этой борьбе он сам принимал активное участие с оружием и с пером в руках. Его высоко ценил Горький, содействовал ему, помогал, хвалил, они часто встречались. В 1946 году, к десятилетию со дня смерти самого знаменитого писателя мировой литературы ХХ века, Иванов-отец издал книгу своих воспоминаний о нём. А что же сынок? Мало того, что стал лютым антисоветчиком, но, не боясь прослыть в кругу своих единомышленников Павликом Морозовым демократии, ещё и глумится над благодетелем своего покойного отца. Когда ему было лет пять-шесть, отец иногда брал его с собой, если шел к Горькому. И академик считает, что это — свежесть впечатлений! — даёт ему право, как и отцу, на воспоминания о великом писателе. 5 июля в телепередаче «Линия жизни» он всласть отвел свою антисоветскую душу вздорными байками о Горьком. Например, поведал, что последние две недели перед смертью писателя все газеты печатали бюллетени о состоянии его здоровья. Сталин-де планировал убить Горького, но народ готовили к мысли о его естественной смерти. А Горький, говорит, выписывал 10–12 газет. Так вот, чтобы он не догадался о коварном замысле тирана, ему отдельно изготовляли все эти газеты по одному экземпляру без бюллетеней… Боже мой, академик, сто один язык знает, наша совесть, а не может сообразить, как легко его поймать на убогом вранье: загляни в любые газеты за первую половину июня 1936 года (Горький умер 18-го) — нет там никаких бюллетеней! И ведь заглянуть-то проще простого.

А еще рассказал увлекательную историю о том, как академик Капица во время войны выступал против Берии: наука-де принадлежит всему человечеству, не должна знать национальных границ и ограничений, а мракобес Берия засекретил работу по созданию атомной бомбы. Да неужели Капица не знал, не понимал, что и немцы, и американцы, и мы — все, как мракобесы, тайно мастачат атомную бомбу? И Берия наукой не ведал, а руководил только этим конкретным проектом. И вот, говорит, за такую критику Берия возьми да высели нобелевского лауреата из городской квартиры. Что делать? У Капицы была дача, причём своя, личная, и он стал жить на даче. Но и тут его не оставили: нагрянули энкэвэдешники на дачу и вывезли мебель, поскольку вся она была казенной. Очень впечатляет. Непонятно только одно: почему на личной даче была казенная мебель. Например, у меня на личной даче только электричество да вода казенные. И потом: куда делась мебель из городской квартиры? Разве Капица, покидая её, не захватил на дачу все табуретки? Или и там была казенная? Чудны дела твои, Господи!

Впрочем, нет нужды далеко ходить, оглянитесь вокруг, мадам. Не видите, например, что представляет из себя ваш собрат по редакции Александр Минкин. Его дед тоже погиб в 42-м году на фронте под Майкопом. А внучок напечатал в Германии, потом в США и, наконец, в «МК» статейку, в которой горько сожалеет, что в 45-м мы разбили немцев, а не они нас ещё в 41-м. И это лишь одно из множества его достославных деяний. У меня была об этом статья «Еврей и Гитлер». Прислать? Вы с ним здороваетесь? Я имею в виде не Гитлера, а еврея-гитлеровца.

А другой коллега — Марк Дейч, лауреат премии им. Джабачиева? Когда родители привели его в школу, а потом он окончил вуз, разве они могли предположить, что вырастет такой матёрый лжец! «Разве мама любила такого?..» Да и помянутый начальник ваш Гусев, ныне вместе со Сванидзе и Пугачёвой — член Общественной палаты при втором уже президенте. Ведь он был первым — это ж как усердствовал и карабкался! — секретарём Краснопресненского райкома комсомола, членом его ЦК, занимался воспитанием молодёжи в духе высокой нравственности. А теперь вот уже 25 лет возглавляет самую грязную и малограмотную газету страны, любимый листок московских проституток, для объявлений которых Гусев не жалеет места. Это естественно для газеты, у которой, как выразился в Интернете один читатель, «проститутские взгляды». Какой же вы журналист, если ничего этого даже у себя под носом не видите! А ведь поехала в Крым копаться в делах почти столетней давности.

Да и в собственной статье, как мы уже знаем, автор не видит нелепости. К тому, что уже сказано было, можно добавить. Например, в начале, как помним, автор восклицает: «Раскрыта тайна! Жизнь развеяла миф!» Да какая тайна-то? Какой миф? Но дальше читаем: «Что произошло в глухой деревушке Герасимовка в далёком 1932 году, теперь мы вряд ли узнаем. Семейную тайну мать Павлика унесла в могилу. Не развенчала миф перед смертью, не поделилась даже с близкими». Не поделилась радостью!.. Так что же, «тайна» раскрыта или в могиле зарыта? А дальше приводятся будто бы слова Дины Васильевны Каштановой, которая будто бы сказала, что как раз «незадолго до смерти Морозова разоткровенничалась со мной и поведала иную версию трагедии». С чего бы это разоткровенничалась она перед вовсе не близким человеком? Ведь автор настойчиво утверждает: Татьяна Семеновна «избегала общения с местными жителями, не принимала гостей, не дружила с соседями, боялась случайно выболтать свою тайну», и с ней «никто не общался, даже здоровались редко». И вдруг!.. Но никакой «иной версии» в рассказе и нет. Суть та же: подросток выступил против ненавистного отца и был убит вместе с младшим братом — вот давно известная «тайна».

Тут же и другая несуразность: устами безымянных жителей Алупки автор то уверяет, что Морозова была нелюдима, негостеприимна, на всех «смотрела свысока, избегала общения», была не тем человеком, «к которому хотелось придти ещё раз», была даже враждебна ко всем и никто её не любил, а то теми же устами сообщается: «Как здесь её уважали! Знаменитые писатели, композиторы лично (!) приходили к ней в дом высказать своё почтение». Оказывается, «она была частым гостем школы № 1», даже проводила здесь уроки, принимала школьников у себя в доме, а в палисаднике перед её домом — это была особая честь — принимали в пионеры ребят, которые хорошо учатся. Но, разумеется, с годами старой женщине это могло и надоесть. Мы знаем, что она любезно встретила и совершенно незнакомого Альперовича, неведомого Лезинского и обстоятельно беседовала с ними, с последним — «около трех часов». Да еще и «с иностранными журналистами общалась»… Концы-то с концами у вас, мадам, никак не сходятся. Более того, одно утверждение опрокидывает, уничтожает другое, а вы, ученица Гусева, не видите этого по причине своей полной, круглосуточной бесталанности.