Бахтале-зурале! Цыгане, которых мы не знаем - Дмитрий Фалеев

Жена ему: «Убирайся, не хочу тебя видеть».

Он пошел, взял веревку, повесился в лесу, а утром сын его пошел по грибы, увидел отца и повесился рядом.

Или вот — в том же роде. Шел как-то цыган лудить-паять и остановился на ночлег в одной избе. А была та изба плоха. Каждую ночь туда приходила умершая бабка — она была ведьмой. Хозяин рассказал об этом цыгану.

— Ладно! Ты меня накорми да напои, да дай для жены красивый платок, а я все устрою!

Хозяин накормил и напоил цыгана, и тот вышел во двор, срубил осинку и вытесал из нее кол, и еще палку оставил и ветошкой обмотал.

Вот пришла ночь. Всех разбудил стук двери. В сени кто-то вошел. Потом и в избу. Это была мертвая ведьма.

Цыган быстро сунул палку с ветошкой в печь, и она загорелась. Он ткнул огнем ведьме в лицо. Она закричала. У нее загорелась голова, и она побежала вон из хаты, а цыган потушил палку и снова спать лег.

А утром они с хозяином пошли на кладбище. На одной могиле, с поваленным крестом, трава была черная, сожженная. Цыган и мужик раскопали землю и нашли там ведьму с обожженной головой. Цыган проткнул ее осиновым колом.

Мертвечиха закричала и превратилась в пепел.

Хозяин подарил цыгану красивый платок для жены, и цыган ушел лудить-паять.

Очень похоже на детские страшилки, которыми раньше пугали друг друга в пионерлагерях — про Красную Руку, про Проклятый Старый Дом с Чердачком и Подвальчиком. Цыгане их тоже говорят всерьез. Никто не смеется, своих сомнений выражать не положено — могут обидеться: обидчивы, как дети! Так что закон: вслух не должно быть никакого скептицизма: если скажут «призраки» — значит, были призраки. Если русалки — значит, были русалки. Кивай с умным видом. А думай, что хочешь.

Алексей Царев в своем блоге пишет о том, как однажды спросил у котляров из кумпании в Чудове (Новгородская область) про «страшные сказки»:

«Отвечают наперебой:

— Нет, никогда страшных сказок не слышал.

— Значит, ты вообще никаких не слышал!

— Вообще-то есть очень страшные.

— Нет, Алексей Борисович, у нас никаких страшных историй в таборе не случалось, а вот в Москве, в тамошнем таборе мертвая женщина по табору ходила!

— Да, и в Питере [табор цыган-котляров в Пери во Всеволожском районе] такие случаи были…

— Там тоже мертвые ходили!

— Они даже к нам сбежали.

Удивляюсь:

— Неужто мертвецы из Питера к вам понаехали?

— Да нет, несколько семей, к которым мертвые заходили, испугались и от них к нам переехали!»

В прошлые годы к рассказам о мулях котляры относились с суеверным страхом. Сейчас на смену страху пришла осторожность — не любят говорить про мулéй при чужаках и без лишней надобности.

Другое дело — сглаз. Этого цыгане боятся как огня! Русские тоже иногда боятся. Но у нас обраточка в сравнении с ними: мы ждем подвоха от черного глаза, а они — от голубого. Есть поговорки: «Голубому глаза не доверяйся», «На белых руках грехов больше». Логика простая: цыганам, как и нам, прежде всего страшно то, что непонятно, извне, неродное. Но и спасенье — когда уже понял, что сам ты не справишься, опустил руки, медицина бессильна; спасенье тоже не может быть под боком, не может быть известно. Ибо как же без тайны? Уповают на чудо! И мы идем к цыганкам, потому что цыгане для нас — существа из другого мира. За то им и вера, что темна вода. А они, в свою очередь, ездят лечиться к русским старухам; к своим не пойдут — этих они знают, чай с ними пили… А колдовство должно быть посторонним.

Мустафони возят детей в Ломы. Там живет одна русская знахарка. Она лечит грыжу и боли в животе. Как — непонятно, но эффект присутствует. Иначе бы котляры к ней не катались — с дарами и лестью.

Важно заметить, что сглаз считается причиной не только физических болезней, но и неудач — в коммерческих сделках или личной жизни. С этим не шути.

Вот, например, обжигают таборные мужики двигатели. Дым коромыслом, цыгане, пламя — живопись и только! Хочу их щелкнуть на фотоаппарат, один машет руками:

— Не фотографируй — сглазишь нам дело, работы не будет!

Или в домах — нельзя фотографировать ту посуду, из которой едят.

Сглазить кого-нибудь — пара пустяков. Это можно сделать даже случайно — неосторожным словом, косым взглядом, завистливой мыслью. Старики считают, что, если вслух упомянуть дьявола, или колдуна, или покойника, который «ходил», — это тоже сглаз и может привести на порог беду.

Проверить на сглаз — есть он или нет — довольно легко, но мне этот секрет недешево достался. Его мне продали. Хорошо, что я умею торговаться, иначе бы влетела эта тайна в копеечку. Цыганки всегда назначают цену запредельно высокую, но тут же готовы ее пополовинить, если ты не лопух. Бабушка Брия сперва заломила 3000 рублей! Я говорю:

— Где же мне их взять?

— А люди где берут? Ко мне репортеры с НТВ приезжали. Я один разик в камеру взглянула — пять тыщ мне платят!

Стали торговаться. Брию поддерживали две ее дочки, соседка, а также голопузый праправнук, уморительно корчащий из своих шести лет апломб и категоричность дельца с Уолл-стрит. Этот грудью вставал: «Ни пяди не уступим!» И все же уступили. За десять минут сумма снизилась до трехсот рублей! И тут уж я сдался — пришлось заплатить. Но зато я знаю, как котлярские бабки проверяют на сглаз.

Брия наполнила стакан воды и дала его мне: «Подержи немножечко». Я подержал. Цыганка в это время отсчитала девять спичек и разложила их на столе — по три спички в кучку. «Давай его сюда», — Брия взяла у меня стакан и поставила на стол. Зажгла одну спичку и, бормоча скороговоркой молитву, перекрестила ею стакан. Спичка еще не успела догореть, а Брия бросила ее в воду. Та, почерневшая больше середины, легла на поверхность. Молитва старухи была на цыганском — я ни слова не понял, но мне объяснили, что суть ее сводилась к благим пожеланиям — будь здоров, будь счастлив, силен и богат.

Так старуха повторила девять раз подряд. Все спички на воду легли горизонтально — это значит, что я оказался «чист».

Аналогичным образом Брия проверила своего праправнука. Одна из спичек, брошенная в воду, встала вертикально. «Смотри, — говорит. — Один сглаз есть». Чтоб его не стало, Брия умыла водой из стакана мальчику лицо, тоже с бормотаньями. Потом объявила:

— Теперь он здоров. Когда дети у нас плачут, мы делаем так по три-четыре раза, и все проходит. И взрослым делаем. Только так — девять спичек, понял? Больше не надо. Если беспокойный, если спит кто-то плохо, надо девять спичек — и он будет спать очень хорошо! Найди мне хорошего человека, кому надо погадать.

Воду из стакана выплескивают «там, где никто не ходит», иначе нанесешь кому-нибудь вред.

Сербиянка Маша снимает сглаз другим способом:

— Только верить надо, крещеным надо быть. Кто хочет — приходит. Святую воду он должен принести. Я за него говорю примерно: «Ангелы Божьи! Матерь Божья! Помоги! Если сделано, если спорчено, выходи порча из него, из живота». Если от Бога человек страдает, помочь не могу: выше Бога прыгать не умею.

— А как человек узнает о том, что порча исчезла?

— Он сам все видит. Вода в баночке черной становится! Ему понятно. У него настроение сразу улучшается. Потом приходит — благодарит.

«Благодарит» в переводе на котлярский — «дает деньги». Алчность шагает в ногу с мистикой и суеверием. Это нисколько не мешает котлярам держаться православия. По большому счету искренне верующих в таборах больше, чем в русском социуме, потому что у цыган не было перерыва в четыре поколения на научный коммунизм и теорию Дарвина. Котляры уверены: Бог есть, и он им поможет. Иначе зачем он нужен? Пусть видит и слушает, пусть смекает — раз ты такой знатный, изволь быть понятливым! Ты мне — я тебе. «Боже! Любимый! Дай мне все, чего я хочу!»

Цыгане выговаривают у Бога удачу любыми способами — щедрыми посулами, клятвами, угрозами, развесистой лестью. «Свунтона Девла, хав те кхула, ажютисар мангэ» («Святой Господь, съел бы я Твое говно, помоги мне!»). Это хоть и кажется грубым богохульством, на самом деле принятая форма обращения к Всевышнему. Грубовато — ну что же. Мужики-котляры, выражая свою симпатию друг другу, говорят: «Хав те кар!» («Съел бы я твой член!»). В котлярских диаспорах Восточной Европы эта идиома звучит сплошь и рядом (наблюдение этнографа Л. Н. Черенкова), но у нас в России она считается полуприличной, поэтому чаще ее заменяют на «хав те якхá!» («съесть твои глаза») или «хав те букэ!» («съесть твои легкие»). Лично мне больше нравится: «чюмидáв те илó» — «целую твое сердце». Чистая поэзия. До невесомого.

Где моя Черана?

Снятие сглаза — «чистое» дело. Оно безопасно.

Совсем другое — если ты берешься гадать «по-настоящему». Это — темно. А темные силы могут наказать. Раньше в кумпаниях были колдуньи — гадалки и целительницы. К ним обращались по большой нужде. Они помогали, но сейчас «все умерли, никто не умеет». Это колдовство «сейчас лежит в могилах».