Рабочий день - Александр Иванович Астраханцев

— Ты что, тронулся? — посмотрел на него Правоторов. — Поезжай в гараж, иди домой и забудь про тещу.

— Да тут недалеко, два часа езды, дорога хорошая.

— Брось ты, Дима, от греха подальше. Навернешься ненароком где-нибудь.

— Сергей Иванович! Ну уважь, теща ждет, успею!

— Не могу, Дима.

— Ну, заест Катька совсем, — загоревал Дима. — Я ж не пить, не гулять — Коляню помянуть. А ведь я тебя уважил, Сергей Иванович, черта бы кто поехал! Нет уж, Сергей Иванович, давай будем выручать друг дружку — так меж людей заведено...

Правоторов кусал губы, глянул на часы — около девяти.

— Ладно, давай лист! Только смотри, Дима, осторожней, я тебя прошу.

Правоторов взял лист, продлил в нем время работы и расписался. Пожал руку Зайцеву и вылез из кабины.

МАЗ обдал Правоторова копотью и тронулся с места. Правоторов же, не глядя по сторонам, засунув руки в карманы куртки, пошел домой.

Рабочий день кончился.

МОРГУНОВ ИЩЕТ ЖЕНЩИНУ

Рассказ

Прораб Правоторов вытолкал из своей тесной прорабской вечно толкущийся у него народ и, оставшись один, сел за стол, чтобы начать писать квартальные сдаточные акты. Он уже старательно вывел шапку первого акта, когда хлопнула дверь и перед ним выросла крупная фигура в распахнутом плаще, пиджаке, натянутом на толстый мохнатый свитер, шляпе и грязных резиновых сапогах. Небритое красное лицо улыбалось Правоторову нахально и знакомо. Правоторов присмотрелся и узнал Алексея Моргунова.

— Лешка! — Правоторов вскочил, лицо его расплылось в улыбке.

— Сколько лет, сколько зим, Серега! — Моргунов шагнул навстречу, широким жестом пожал протянутую Правоторовым руку, а свободной рукой хлопнул его по плечу.

— Да зим, кажется, еще не было, а вот лето уже прошло! — засмеялся Правоторов.

— Чего там «прошло»! Пролетело! Прогрохотало! — подхватил Моргунов. Придвинул табурет, с размаху сел на него, сдвинул большим пальцем шляпу на затылок и шумно выдохнул. Помолчали.

— Ну, рассказывай, как ты тут, — начал Моргунов.

— Да как? — пожал плечами Правоторов. — Все так же, как видишь. Наряды, процентовки, материальные отчеты каждый месяц мучают.

— И как всегда, тридцать второго дня в месяце не хватает? — расхохотался Моргунов.

— Естественно. А ты как?

— Строим, брат, село. Коровники, свинарники, клубы, ясли.

— Тоже надо. Кем работаешь?

— Главным инженером СМУ.

— Врешь!

— Лопнуть на этом месте! — Моргунов хмыкнул носом, дернул бровями. — С кадрами — беда. Если уж меня главным ставят, хорошего тут мало.

— Скромничаешь.

— Да уж какая тут скромность? Нет людей. Держимся где на энтузиазме, где на толстом рубле... Брось ты свои акты — теперь ночи длинные, давай лучше поговорим!

— Не могу, Леша. Начальник участка завтра прибьет, если не сдам, и в ОКСе с утра договорился. Ты вот что: жми пока ко мне, побрейся, в ванне полежи, а я часа через два подойду.

— У меня тут еще дела.

— Никаких дел — ты мой гость!

Помолчали.

— Тяжело, Серега, — сказал Моргунов, опустив голову.

— Может, ты забыл, какая здесь работа? — спросил Правоторов.

— А-а, — махнул рукой Моргунов и тяжело хлопнул Правоторова по плечу. — Поехали, Сергей, работать к нам. Ты все еще прораб? Начальником участка станешь. Моего начальника управления забирают в трест. Возьму на свое место главным. Нет кадров: или практики, мхом обросли, или зеленая молодежь. Вот соберу завтра вас всех, мастеров, прорабов, и скажу: кто хочет ломать судьбу, кто любит настоящую работу, кто не боится терять насиженных мест — прошу за мной. Всем места хватит. А?

— Нет, Леша, я так не люблю, — подумав, сказал Правоторов. — Я, понимаешь, не так легок на подъем, как ты, мне трудней привыкать к месту, к людям. Здесь я только-только вхожу во вкус, расправляю крылья, так сказать. Ничего, и здесь я стану и начальником участка, и главным инженером, срок настанет. Не хочу хватать звезды с неба, хочу их завоевывать.

— А я люблю хватать! — бесшабашно сказал Моргунов. — Но это так, между нами пока.

— Так что еще за дела у тебя на сегодня, я не понял.

— Сегодня-то? Да так... В общем-то, может, ничего особенного, — пробормотал Моргунов, вытащил пачку папирос, вынул одну, помял ее, и без того мятую, в пальцах, закурил. Правоторов ждал — Моргунов что-то хотел сказать еще.

— Ты слыхал когда-нибудь такое выражение: «брошенный муж»? — наконец заговорил тот.

— Бросила, что ли? — спросил Правоторов, осторожно взглянув в лицо Моргунову. Тот спрятал свой взгляд.

— Можешь смеяться, сколько влезет, — не вынимая папиросы изо рта, скривив губы, сказал Моргунов.

— Как? Иринка?

— Она самая.

— Странно. Никогда от нее не ожидал. Казалось, такая разумная, серьезная... — говорил Правоторов, наскоро подбирая слова утешения, не зная, как тут быть, чем утешить.

— Сразу, через три недели, как приехали. Квартиры не было. Я тогда еще не был главным. Все время в разъездах — мой участок был разбросан на сорок километров в округе. Да не в этом дело — сейчас мое хозяйство на двести километров растянулось — этакое государство Люксембург. Жили у какой-то бабки, рядом с поросенком. Пристала: уедем да уедем. А как я уеду, если только дела принял? Надулась. Говорит: поеду у матери поживу, пока квартиру не получишь. Ну, уехала. А через месяц — письмо: жизнь, мол, совсем не та, о которой я мечтала, грязь, серость, чувства, мол, в этой серости тускнеют, и так далее в том же смысле, и не пора ли, мол, пока не поздно, нам одуматься и разойтись по-хорошему? Я, конечно, эту нуду тянуть не стал, написал ей сентиментаальное, знаешь, такое письмо: так и так, мол, извини, что наследил грязными ногами в твоей чистой жизни, извини за то, что приняла меня не за того, виноват, мол, полностью я сам, голову, мол, задурил тебе по молодсти, по глупости. Не стал ей портить кровь — я человек не гордый.