Лепестки на ветру - Вирджиния Клео Эндрюс

Я сказала именно то, что вернуло его к реальности. Он быстро отпустил меня и отвернулся, так что я не видела его глаз. Я терпеть не могла, когда люди прятали от меня глаза, чтобы я не увидела правды.

– Я думаю, что твои родители очень любили друг друга и были молоды, – сказал Пол странным, напряженным голосом. – Так любили, что не задумывались о будущем и о последствиях.

– О! – закричала я в ярости. – Ты думаешь, дедушка с бабушкой были правы и мы – порождение зла!

Он резко обернулся ко мне, его мягкие, чувственные губы были приоткрыты, он был взбешен.

– Не переиначивай моих слов в угоду своей жажде мести. Никакая причина не оправдывает убийства, если это не самозащита. Ты не порождение зла. Твои дед с бабкой были фанатиками, им следовало научиться принимать все как есть и пытаться сделать все возможное. А им было чем гордиться – четырьмя внуками, которых подарили им твои родители. И если твои родители сознательно вступили в игру, когда решили завести детей, то я считаю, они ее выиграли. Господь был на твоей стороне и дал тебе слишком много красоты и умения ее ценить и, возможно, чересчур много талантов. И вот мы видим юную девушку, которую обуревают взрослые чувства – совсем ей не по возрасту и не по силам.

– Пол?..

– Не смотри на меня так, Кэтрин.

– Я не знаю, как я смотрю.

– Немедленно спать, Кэтрин Шеффилд!

– Как ты назвал меня? – спросила я, когда он уже направлялся к выходу.

Он улыбнулся:

– Это была не оговорка по Фрейду, не думай. Доллангенджер – слишком длинное имя. Шеффилд подходит гораздо лучше. Мы можем официально оформить перемену фамилии.

– О. – Меня замутило от разочарования.

– Послушай, Кэтрин, – сказал Пол, стоя в дверном проеме. Он был такой огромный, что загораживал свет из коридора. – Ты играешь в опасную игру. Ты пытаешься соблазнить меня, а устоять против тебя трудно. Но в моей жизни ты как дочь, и ничего больше.

– В тот день, когда ты хоронил Джулию и Скотта, шел дождь?

– Какая разница? Когда ты хоронишь того, кого любишь, всегда идет дождь.

И он быстро прошел по коридору до своей комнаты и захлопнул за собой дверь.

Итак, я пыталась дважды и оба раза была отвергнута. Теперь я могла вольно идти беззаботным, безоглядным путем дальше и танцевать, танцевать, пока не достигну вершины. И это уж докажет маме, которая умеет только вышивать и вязать, кто умнее и талантливее. Она увидит, кто получает наследство, не продавая себя и не опускаясь до убийства, чтобы его получить.

Обо мне узнает весь мир! Меня будут сравнивать с Анной Павловой и говорить, что я лучше. Мама придет на прием, устроенный в мою честь, и с ней будет ее муж. Она будет выглядеть старой, увядшей, уставшей, а я буду молода и свежа, и ее драгоценный Барт подойдет ко мне, посмотрит на меня с восхищением и поцелует руку. «Вы – прекраснейшая из женщин, которых я когда-либо встречал, – скажет он, – и талантливейшая». И по одним глазам я пойму, что он любит меня, любит в десять раз сильнее, чем любил ее. И когда он будет моим, а она останется одна, я скажу ему, кто я, и он сначала не поверит. А потом поверит. И возненавидит ее! Он отнимет у нее все деньги. На что они пойдут? Тут я задумалась. Куда пойдут деньги, если их забрать от мамы? Обратно к бабушке? Они не достанутся нам – Крису, Кэрри или мне, потому что как Фоксворты мы просто не существуем. Тогда я улыбнулась самой себе, вспомнив о четырех свидетельствах о рождении, которые я нашла зашитыми под обивку одного из старых чемоданов. Я рассмеялась. Ой, мама, какие же ты глупости иногда делаешь! Только представьте себе, спрятала свидетельства о рождении! С ними я могу доказать, что Кори существовал, а иначе бы это было просто ее слово против моего, если только полиция не отправится в Гладстон и не найдет врача, который принимал близнецов. А еще была наша старая няня, миссис Симпсон и Джим Джонстон. Надеюсь, никто из них не переехал и они все еще помнят четырех дрезденских куколок.

Я знала, что была злой, как говорила моя бабушка, с самого начала, рожденная для дурного. Я была наказана еще до того, как сделала что-то плохое, и почему бы преступлению не быть под стать наказанию? Нет никаких оснований, чтобы меня преследовали призраки и вся жизнь моя была порушена только за то, что в давнее горькое время я искала утешения в объятиях брата. Если было злом дать ему то, что отвергали его слова, но о чем молили его глаза, то пусть я буду злой!

Засыпая, я стала представлять себе, как все будет. Барт не отвернется, не отвергнет меня, я сделаю это невозможным. Он не захочет причинять мне боль. Он примет меня, объяснит себе, что должен был так поступить, и не будет чувствовать на себе вины.

Вся вина будет на мне. А Крис возненавидит меня и вынужден будет найти кого-то еще.

Нежней всех роз

В апреле 1961 года мне исполнилось шестнадцать. Я была в самом цвете юности, когда все мужчины, молодые и старые, в основном те, кому за сорок, оглядывались на меня на улице. Когда я стояла на углу и ждала автобус, машины замедляли ход, потому что водители не могли отвести от меня глаз.

И если они были в восторге, то я и того больше. Я крутилась перед многочисленными зеркалами в доме Пола, видела в них, иногда с удивлением, очаровательную, восхитительно красивую девушку и делала поразительное открытие: это я! Я была потрясающа и понимала это. Джулиан часто прилетал, чтобы пожирать меня горящим от желания взглядом, говоря мне, что он знает, чего хочет, пусть я и не знаю. Криса я видела только в выходные и знала, что он все еще меня хочет, все еще любит больше, чем сможет полюбить кого-нибудь еще.

Крис и Кэрри приехали домой в выходные, когда у меня был день рождения, и мы смеялись, обнимались и говорили так быстро, как будто у нас никогда не хватало времени наговориться всласть, особенно мы с Крисом. Я хотела сказать Крису, что мама скоро будет жить в Грингленне, но боялась, что он попытается помешать моему плану, поэтому так и не упомянула об этом. Потом Кэрри оставила нас и сидела, глядя на нашего благодетеля огромными грустными глазами. Этот большой, красивый человек велел мне одеться в самое лучшее.

– Почему бы тебе не надеть то платье, которое ты бережешь для особых случаев? В твой день рождения я приглашаю вас всех отведать изысканнейшие блюда в моем любимом ресторане – «Доме на плантации».

Я тотчас помчалась наверх и бросилась переодеваться. Я хотела получить от дня рождения все. Мое лицо еще не нуждалось в косметике, но я все же сделала полный макияж, даже накрасила иссиня-черной тушью ресницы и потом загнула края щипчиками. Ногти мои сверкали, как жемчуга, и я надела ярко-розовое платье. О, я чувствовала себя такой хорошенькой, вертясь перед псише, купленном в угоду моему тщеславию.

– Моя леди Кэтрин, – сказал Крис, заглядывая в дверь, – ты выглядишь великолепно, но это дурной вкус – восторгаться собой так безудержно, что чуть ли не целовать собственное отражение. Право, Кэти, имей терпение дождаться комплиментов от других, не одаривай ими себя сама.

– Я боюсь, что никто другой мне их не скажет, поэтому и говорю их себе – это придает уверенности. Правда, я красивая, а не просто хорошенькая?

– Ага, – сказал он смешным напряженным голосом. – Боюсь, мне никогда больше не увидеть девушки такой красивой, как ты сейчас.

– Можно сказать, что я с возрастом становлюсь все лучше?

– Больше комплиментов от меня не дождешься! Ничего удивительного, что бабушка разбила все зеркала! У меня самого есть такое желание. Какое тщеславие!

Я нахмурилась: мне не нравились упоминания об этой старухе.

– Ты выглядишь сногсшибательно, Крис, – сказала я, одаривая его нежной улыбкой. – Я не стесняюсь говорить комплименты, когда они заслуженные. Ты такой же красивый, как папа.

Каждый раз, когда он приезжал домой из школы, он выглядел еще красивее и еще взрослее. Хотя, если присмотреться внимательнее, я замечала, что от умудренности у него появляется странное выражение глаз и он начинает выглядеть гораздо старше меня. Еще он казался грустнее, уязвимее меня, и это сочетание было особенно притягательным.

– Почему ты несчастлив, Крис? – спросила я. – Разве жизнь разочаровывает тебя? Разве это меньше, чем ты себе представлял, когда мы были заперты и только мечтали о будущем? Ты жалеешь, что решил стать врачом? Может, ты хочешь танцевать, как я?

Я подошла поближе и заглянула в его глаза, говорящие так много, но он опустил их, и его руки потянулись, чтобы обхватить мою талию, но моя талия была недостаточно тонкая или его руки недостаточно велики. А может, он просто хотел до меня дотронуться? Превращая в игру то, что было всерьез. Может, так? Я заглянула ему в глаза и увидела любовь, в которой так нуждалась, а потом захотела не знать ничего об этом.

– Крис, ты не ответил.

– О чем ты спрашивала?

– Жизнь, занятия медициной – это оправдывает твои ожидания?

– А что оправдывает?