В воскресенье рабби остался дома - Гарри Кемельман

И все.

Глава XXIV

Мистер Картер медленно оглядел стол, и взгляд его остановился на пустом месте справа от него. Жена в конце стола и дети с обеих сторон — два мальчика с правой и две девочки с левой — все сидели прямо, положив сложенные руки на край стола в ожидании, пока он прочтет молитву.

— Где Мозес? — спросил он.

— Еще не вернулся. Он поехал в Бостон устраиваться на работу. Возможно, ему пришлось остаться и перекусить. Он говорил, что может задержаться.

— Ты что, не говорила ему, что я хочу видеть его здесь за обедом? А сам он этого не знает? И если его задержали, он что, не мог позвонить и сказать об этом? У нас в доме нет телефона?

— Да брось, Па, — сказала жена, — ну зачем постоянно дергать мальчика. Может, телефона под рукой не оказалось, или у нас было занято. С нашими девочками — удивительно, что кто-то вообще может иногда прорваться.

— Я не потерплю, чтобы кто-то приходил когда угодно. Это семья, и она останется семьей. Это принцип. Когда каждый шляется где попало и ест в любое время, когда ему захочется, и в любом месте, где он окажется, семья начинает распадаться. Трапеза — это таинство, и каждый, кто является членом семьи, должен принимать в ней участие.

— Может, попал в грозу, — предположила жена, — и ждал, пока она кончится. Скорее всего, он понял, что опаздывает, где-нибудь перекусил и потом поехал прямо в кегельбан. Кажется, Муз говорил, что по понедельникам ему велели приходить немного раньше.

— Хватит. Больше я не жду, я прочту молитву, и если он придет после нее, он не будет есть. Ни одному члену моей семьи я не позволю принимать здесь пищу, если он не прослушает подобающее благословение.

Оглядев стол, он увидел склоненные головы. Судорожно сжал руки и крепко закрыл глаза. Целую минуту он молчал, мысли его были далеко-далеко. Потом откинул голову к потолку и заговорил.

— Дорогой Господь, благодарим Тебя за то, что в доброте Твоей даешь Ты нам хлеб наш насущный для укрепления тел наших, чтобы мы могли делать работу Твою. Мы соблюдаем Твои заповеди, и на нашем столе нет плоти никакого живого существа, но только плоды Твоей доброй земли. Если мы согрешили в Твоих глазах, это потому, что мы слабы и недостаточно разумны. Прости нас, о Господь, и будь благосклонен к нам. — Затем кивнул и сказал: — Благодарю Тебя, Господь, я слуга Твой, и буду повиноваться.

Он открыл глаза и посмотрел вокруг.

— Теперь мы можем есть.

Семья ела в тишине. Никто не осмеливался сказать что-нибудь, что могло бы расстроить мистера Картера, и все хотели как можно скорее уйти из-за стола. Сам мистер Картер хранил угрюмое молчание, сосредоточенно глядя в свою тарелку. И когда с едой было покончено, а тарелки убраны со стола, дети быстро покинули столовую.

Мистер Картер продолжал сидеть на своем месте, зная по звукам из кухни, что жена и девочки моют посуду. Жена вошла в комнату.

— Все еще идет дождь, Па, и довольно сильный, — сказала она. — Я тут подумала, может, Майклу взять машину и съездить в центр посмотреть, нет ли где-нибудь Муза…

Он посмотрел на нее пристальным взглядом, и она с трудом его выдержала.

— Я поеду и поищу его, — сказал он.

— Ой, я просто беспокойная старуха. Незачем никому ехать. Он скоро придет…

Зазвонил телефон, и Шэрон схватила трубку.

— Вот и Муз, — сказала миссис Картер. Но ошиблась.

— Это из кегельбана. Они хотят знать, где Муз и почему его там нет, — сообщила Шэрон.

Но мистер Картер уже надел плащ и широкими шагами вышел из дома. Он задержался в гараже только затем, чтобы выбрать прут. Хлестнув им пару раз по воздуху, он сел за руль и аккуратно положил прут на сиденье рядом с собой.

Глава XXV

Рабби нужно было время, чтобы собраться с мыслями и решить, что он скажет Мириам или, скорее, как он ей это скажет, когда вернется домой. Дождь начался почти сразу же, как только он сел в машину, и сейчас, когда рабби бесцельно ехал по улицам города, уже лил как из ведра, заливая ветровое стекло быстрее, чем справлялись дворники. Время от времени небо внезапно становилось ярким, как днем, от слепящих вспышек молнии, почти немедленно сопровождаемых раскатами грома. И страшно, и взбадривает — как раз в соответствии с состоянием.

Он хотел обсудить вопрос с кем-нибудь до встречи с Мириам, но в городе не было никого, с кем, по его мнению, он мог говорить свободно и открыто, если не считать — он не сдержал улыбки — начальника полиции Хью Лэнигана, симпатичного краснолицего ирландца. У них были давнишние искренние отношения, возможно, — с иронией подумал он, — потому что им ничего не нужно было друг от друга. В этой ситуации, когда каждый член конгрегации был на одной или другой стороне, рабби вдруг осознал, насколько он одинок. Был, конечно, Джейкоб Вассерман, который по праву старейшего деятеля конгрегации старался стоять выше фракций. Они всегда нравились друг другу, он уважал старика за трезвость ума и проницательность. Импульсивно он направился к его дому.

Заботливая миссис Вассерман, увидев его, убеждала — даже схватив за руку — входить, входить.

— Все в порядке, рабби, ну так коврики станут немного влажными, — говорила она, пока он тер ботинки о циновку.

— Кто это? — крикнул из комнаты Вассерман. — Рабби? Входите, рабби, входите. Что-то серьезное выгнало вас из дому в такой вечер? Но я рад, что вы пришли. В последнее время мы не слишком часто видимся, мне теперь не так-то просто попасть в миньян. Если погода не очень хорошая, я остаюсь в постели немного дольше. Здесь у меня Беккер. Он сегодня ужинал у нас. Если вы хотите поговорить о чем-то личном, он может составить компанию моей жене на кухне. Я не ревнивый. Но если это касается храма, тогда, возможно, вы не против, чтобы он тоже послушал.

— Я согласен.

Старик провел его в гостиную, жена последовала за ними.

— Смотри, Беккер, у меня еще один гость, — сказал он. И обратился к жене: — А почему ты не нальешь рабби чашку чая?

— Я только что видел мистера Горфинкля, — сказал рабби и рассказал им, что произошло. Откровенно говоря, он ожидал, что новость поразит их как громом. Вместо этого его собеседники были удивительно равнодушны.

— Вы хотите сказать, что он угрожал не возобновить ваш контракт осенью? — спросил Беккер, как бы желая удостовериться, что он все правильно понял.

— Нет, что он собирается расторгнуть его сейчас.

— Он не может этого сделать: у вас контракт. Кроме того, по этому вопросу должен голосовать весь состав правления.

— А они выплатят ему остающиеся деньги, — сказал Вассерман, пожав плечами, — и если у Горфинкля большинство, то какая разница, поставит он вопрос перед всем правлением или нет?

Рабби ожидал, что Беккер отреагирует воинственно. Вместо этого тот посмотрел на Вассермана.

— Я расскажу ему?

Старик опять пожал плечами.

— Может ли момент быть более подходящим?

— Между прочим, рабби, — начал Беккер, — это забавно, что вы приехали именно сегодня вечером. Понимаете, сегодня ко мне приходил Мейер Пафф. Похоже, что в храме намечается раскол. И Пафф хочет, чтобы мы с Вассерманом присоединились к нему.

— И вы согласились?

— Для нас это просто, рабби. Как бывшие президенты мы оба постоянные члены правления. Для нас присоединиться к другому храму — просто вопрос еще одних членских взносов. Что-то вроде пожертвования. Даже когда я был президентом, я был членом синагоги в Линне, а Джейкоб и в Линне, и в Салеме. Так вот, пока Пафф излагал свою точку зрения, возник вопрос о вас. Он попросил меня поговорить с вами о переходе на условиях долгосрочного контракта и повышения жалованья. Это мы с Джейкобом и обсуждали прямо перед вашим приходом.

Рабби просмотрел на Вассермана, но лицо старика было бесстрастно.

— Вот уж не думал, что я такой большой любимец мистера Паффа, — сказал он Беккеру.

— Послушайте, рабби, я не собираюсь дурачить вас. Пафф по достоинству ценит вашу работу здесь, уверен в этом, но главная цель его предложения — привлечь людей на свою сторону. Но вам-то что до этого, если свое положение вы улучшите?

— А я улучшу свое положение, мистер Беккер?

— На три тысячи долларов в год больше и долгосрочный контракт! Даже если бы не эта ссора с Горфинклем, у вас не было уверенности, что ваш контракт будет возобновлен. Я думаю, что улучшите. Если вы не уверены, спросите миссис Смолл, которая покупает продукты.

— На сегодня, мистер Беккер, я раввин евреев Барнардс-Кроссинга. Я раввин общины, а не просто отдельного храма. Именно так я думаю о своем назначении. Раввин — не часть храмовой мебели.

— Но кантор…

— С кантором другое. Ему нужен храм или, по крайней мере, конгрегация, чтобы выполнять свои функции. Он не может петь для себя. Но это не относится к раввину. Без сомнения, если община будет увеличиваться, рано или поздно появится храм реформистов, и часть наших членов отколется от нас, чтобы присоединиться к нему. И без сомнения, у них будет раввин. Но это будет разрыв по идеологическим причинам и, следовательно, он оправдан. Их раввин будет раввином евреев-реформистов Барнардс-Кроссинга, в то время как я остаюсь раввином его консервативных евреев.