Сын миллионера - Марта Ливингстон-Муди
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Выждав несколько минут и убедившись, что все в доме спят, мальчик, словно маленькое привидение, прошмыгнул в картинную галерею и невольно вздрогнул, услышав, как за панельной обшивкой стены что-то грызет мышь. Яркий свет луны заливал таинственным блеском изображенные на картинах лица. Казалось, они строгими взглядами провожают крадущегося мимо них Реджинальда, и высеченный из мрамора мальчик тоже казался живым на своем каменном ложе. Даже мышка перестала шуршать за стеной и прислушивалась к тихим шагам, нарушавшим привычную в этот час тишину дома.
«Здесь точно в зверинце!» — подумал Джим.
Миновав галерею, мальчик приподнял свою длинную рубашонку и стал подниматься по спиральной лестнице. Время от времени его окутывал яркий свет луны, проникавший из узких окон, и серебрил его золотистую головку и голые ножки. Поднявшись наверх, он тихо толкнул дверь и остановился на пороге, озаренный с ног до головы волшебным лунным светом.
Джим увидел из своего темного угла таинственное привидение и мгновенно вскочил с кровати.
— Джейми, это ты? — спросил он шепотом, в котором слышалась неизъяснимая радость.
— Ш-ш-ш-ш… — прошептало привидение, приложив палец к губам. — Это я, Реджинальд…
— А-а-а… — разочарованно вздохнул Джим, падая назад на подушки.
Реджинальда обидел этот холодный прием.
— Я уйду, если ты не хочешь меня видеть, — сказал он, опускаясь на колени, чтобы прикрыть голые ноги. В эту минуту он походил на молившегося ангела.
— Джейми точно так же читал свои молитвы, — прошептал Джим, пораженный этим зрелищем.
— И я тоже молюсь, хотя я и не всегда добрый, — простодушно ответил Реджинальд.
Миновав галерею, мальчик стал подниматься по спиральной лестнице.
— Малыш всегда молился за меня. А теперь уже некому это делать…
— Я буду молиться за тебя! Это мне больше нравится, чем просить за себя. Ты ведь знаешь, у меня все есть, мне ничего не надо.
— Ну хорошо, — согласился Джим, сердце которого нуждалось в утешении.
— «Господи, благослови и помилуй меня, не отврати лица Своего от меня…» — начал Реджинальд.
— Ты, кажется, только за себя молишься, — перебил его Джим.
— Эта молитва так начинается, — возразил Реджинальд, — но я сейчас прибавлю: «Господи, помилуй Джима и не отврати лица Своего от него. Аминь».
— Аминь, — повторил Джим. — Я думаю, что Господь услышит твою молитву… Зачем ты пришел сюда? — спросил он уже более дружелюбно.
— Джим, я не мог уснуть и все время думал о тебе. Мне казалось, что тебе скучно, вот я и пришел.
— Так иди ко мне под одеяло, — предложил Джим. — Я вижу, ты озяб!
Реджинальд юркнул в постель и прижался к Джиму.
— Как в мезонине хорошо и прохладно! — заметил Реджинальд. — У меня-то в комнате горит лампа и занавески все задернуты, так что совсем не похоже на ночь. А, оказывается, на небе ярко блестят луна и звезды… Я прежде никогда не замечал их! Знаешь, Джим, — сказал он после минутного молчания, — мне кажется, что я тебя больше люблю, чем ты меня.
— Я не знаю, насколько ты можешь любить других, — ответил Джим, — но мне кажется, у тебя так много родных и других добрых людей, которых ты обязан любить, что ты никого не любишь от всего сердца.
— О, Джим, как ты можешь так думать?! — воскликнул Реджинальд. — Я очень люблю маму, кузена Чарли. И мадемуазель тоже.
— А они знают об этом?
— Ну да, как же им этого не знать! Ведь потому они и делают все для меня.
— Ну, не мешало бы тебе почаще напоминать им о том, что ты их любишь. Да и делом доказывать это!
— Я стараюсь. Только быть добрым, оказывается, довольно трудно! — вздохнул Реджинальд. — Как ты думаешь, Джим, можно ли в школе научиться быть добрым?
— Как тебе сказать… Не знаю, — признался Джим, — но там, говорят, мальчиков перевоспитывают.
— Перевоспитывают, если они недобрые? Как же это делается, Джим?
— Их отучают от дурных привычек.
— Скажи мне, Джим, если бы ты был сыном моей мамы, а я оказался на твоем месте, была ли бы между нами какая-нибудь разница?
— Разумеется! Тогда я был бы миллионером.
— А ты был бы добрым?
— Не знаю… Может быть, я сделался бы морским разбойником.
— Что ты говоришь, Джим! Ведь тогда ты был бы гораздо хуже меня?
— Не знаю, но думаю, что ты на моем месте не сделался бы негодяем. Ты и сейчас неплох, только испорчен.
— А что меня испортило, Джим? — спросил озабоченно мальчик.
— Деньги!
— Ну вот, то же самое мне сказала и миссис Дове! Что мне делать, Джим? У меня слишком много денег! — вздохнул Реджинальд.
— Ну, от этого добра избавиться нетрудно! Разбросай их вокруг: охотников найдется много — живо подберут.
— Благодарю тебя, Джим, — Реджинальд горячо обнял друга. — Я раздам их другим мальчикам. А что, если эти деньги их тоже испортят? — спросил он после минутного раздумья.
— Ну, об этом не беспокойся, такой риск они охотно возьмут на себя.
Наступила полная тишина. Луна величественно продолжала свой обход и озаряла один за другим предметы в мезонине, пока, словно бы посылая прощальный привет, не добралась до подушки, на которой покоились невинным сном две детские головки.
Глава XXI
Про то, что обнаружилось утром
Проснувшись на рассвете, Реджинальд обнаружил себя рядом с крепко спавшим Джимом.
«Я должен поскорее вернуться в свою постель, — подумал он, — ведь мама каждое утро приходит, чтобы меня поцеловать!»
Чтобы не разбудить спящего товарища, он осторожно слез с кровати, крадучись спустился вниз по лестнице и, найдя дверь в свою комнату полуоткрытой (так он оставил ее ночью) юркнул в постель, где тут же крепко заснул.
Когда он снова открыл глаза, в окно уже вовсю светило солнце и мать, сидя у изголовья, ожидала его пробуждения.
— Я думал, что все еще сплю в мезонине! — удивился Реджинальд, совсем забыв, как на заре вернулся в свою комнату.
— Ты видел это во сне, мой дорогой, — нежно ответила ему мать.
— О, нет, мама! Я в самом деле спал в мезонине.
— Да нет же, мой милый. Я сама уложила тебя спать здесь, — улыбнулась миссис Лоренц.
— Нет, мама, я спал там! Видишь ли, я долго не мог уснуть и пошел к Джиму, а потом боялся возвращаться один и остался у него до утра.
