Темный орден (Оболенский, том 3) - Алекс Хай
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я застыл над лежавшим навзничь Вергилием.
— Ты что наделала, мать твою?!
«Убей его… Сейчас. Забери его силу…» — ласково, но настойчиво шептал голос Тьмы.
Странно, но раньше я не задумывался о нем. Даже не замечал, что почему-то слышал его женским. Может потому что «сила» и «Тьма» были словами женского рода, может потому, что Тьму представляли коварной, как иные дамы-злодейки из сказок и фэнтези… И сейчас этот тембр, этот голос убаюкивал меня, тек плавным и нежным ручейком, словно мать поглаживала по волосам.
«Он нужен НАМ», — продолжала увещевания Тьма. — «НАМ нужна его сила. Забери ее, и станешь могущественнее. Больше никто не посмеет указывать тебе место. Ты сам станешь тем, кто решает судьбы других».
— За… замолчи.
«Почему? Считаешь его другом? Союзником? Он печется лишь о том, чтобы сохранить свою шкуру и этот Орден, который оброс преференциями в обществе. Ему плевать на тебя, Хрусталев», — я вздрогнул, когда сила назвала мою настоящую фамилию. — «Он просто использует тебя, чтобы прикрыть свою старю задницу, дитя. Неужели ради этого стоило умирать в старом мире и начинать новую жизнь в этом? Вспомни, кем ты был. На что растратил свою жизнь? Неужели ты был счастлив?»
Нет, не был. Но я был на своем месте и жил так, как считал правильным.
«А стоило ли это „правильное“ того? Зачем ты пытаешься искать справедливость там, где ее нет и не может быть, а, Хруст? Где была справедливость, когда твоему отцу, твоему родному отцу, этому тонкому ученому человеку, пришлось пойти на сговор с ворами и бандитами, чтобы прокормить семью в тяжелое время? Что это за мир и за справедливость такая, если о вас никто не позаботился, а в итоге твоего отца еще и посадили в тюрьму, повесив на него даже чужие грехи?»
Я мотнул головой, почувствовав, как у меня на лбу и спине проступил ледяной пот.
— Он знал, на что шел, — сквозь зубы процедил я. — Он знал, что шел на преступление. И понимал, чем все это могло закончиться.
«Именно», — отозвалась Тьма. — «Он решил действовать сам, против правил, даже понимая, что сломает этим свою жизнь. Он принес свою жизнь в жертву вашего с матерью будущего. Ведь она тогда нашла тот тайник, правда? Да только грянул „черный август“, и все то, ради чего он так старался, обратилось в фантики. Он принес себя в жертву зря, Хруст. Никакой справедливости для тебя и твоей матери. Ты сам знаешь, ты сам все видел. Ты всегда понимал, что вы оказались лишними на том празднике жизни. Никому не был нужен ты — мальчик, которого заклеймили родством с преступником. Никому не была нужна твоя мать, которую выбросили с работы и заставили крутиться как юлу, чтобы дать тебе хоть какое-то будущее…»
Я слушал Тьму, стиснув зубы до скрежета. Вергилий говорил, что Тьма лжива. Но, черт возьми, она знала меня лучше их всех. Эта сила знала мое прошлое, мои мысли, мои печали… И я не мог заглушить ее голос. Словно завороженный, я продолжал ее слушать. Слушать и пропитываться ненавистью.
«Вы стали просто мусором. До вас не было дела властям, занимавшимися переделом собственности, друзьям, соседям, коллегам — ведь вы были пятном позора. И ничего хорошего вам бы не светило. Скажу честно, Хруст. Не погибни ты в том офисе, ты бы еще много раз пожалел о том, что это не случилось. В том мире тебя ожидало безрадостное будущее. Но я даю тебе возможность наконец-то все изменить. Мой выбор пал на тебя не просто так».
— Почему? — шепнул я. — Потому что умер в удачное время?
«Не ты один погиб в ту секунду. Миров много, миры большие», — улыбнулась Тьма. — «Почему Евдокия стала проводником? Ты ведь знаешь, через что ей пришлось пройти. По той же причине выбор пал и на тебя».
Значит, Тьмы выбирала отчаянных. Тех, кто считал, что потерял все или почти все. Что это? Сострадание? Но была ли сила, этот непостижимый эфир или как его можно было назвать, была ли она способна на сострадание и жалость?
Или все дело было в том, что отчаявшуюся душу гораздо проще соблазнить?
«Договор честный, Хрусталев», — чуть тверже заявила Тьма. — «Я не разбрасываюсь подарками просто так, и не потому, что мне жаль, а потому что сейчас у меня попросту не хватает могущества одаривать всех. Но мы друг другу нужны, и твой наставник смог раскрыть мои намерения. Таиться и наводить туман я не стану. Это непочтительно по отношению к тем, кто мне помогает».
Я не выдержал и нервно рассмеялся. Непочтительно? Мне думалось, я был просто инструментом для достижения цели. Какое почтение может быть у руки к молотку? Разве что ухаживать за инструментом, чтобы не сломался да прослужил подольше.
— Ну и?
«Мне действительно нужен этот мир. Именно этот, а не какой-либо другой. Здесь самая тонкая завеса, что отделяет его от прочих. Потому ты смог оказаться здесь, потому здесь работают дары и то, что ты называешь колдовством. Просто здесь все немного иначе устроено, хотя и привычно твоему глазу. И я хочу войти сюда, остаться здесь».
— Зачем?
«Затем, что это моя природа и моя суть. Я преобразовываю вещи и упорядочиваю их в соответствии с тем, что во мне заложено. Твои наставники называют меня Тьмой, но я всего лишь обладаю собственной волей. Часто — строптивой. Орден — это наследие тех, кто посчитал, что вправе использовать меня, эту силу, по своей воле и в своих интересах. Они получили право управлять тем, о чем не имеют истинного представления. Но у них получилось это лишь потому, что силы в этот мир пришло слишком мало. Слишком мало для того, чтобы упорядочивать, но достаточно для того, чтобы чувствительные к ней люди смогли использовать ее как им угодно».
— Так ты что, у нас из себя еще и жертву строишь? — усмехнулся я. — Несчастная силушка, все тебя дербанят и пользуют.
«Мне не нужно твое сочувствие, Хрусталев», — равнодушно отозвалась Тьма, видимо, не считав моего сарказма. — «Лишь помощь. Ты хотел знать, почему все получилось именно так — и я говорю. Теперь, когда ты знаешь,
