Любовники и лжецы. Книга 1 - Салли Боумен

– Я счастлива, – быстро перебила его Джини. – У меня все прекрасно. Все складывается замечательно. Послушай, Паскаль, мне пора. У нас с тобой есть, чем заняться. Я, наверное, поеду сейчас в ассоциацию прессы и покопаюсь в газетных вырезках, посвященных Хоторнам, а тебе надо бы отвезти вещи в гостиницу. Хочешь, я тебя подброшу?

– Нет-нет, вон такси, я на нем и поеду.

Паскаль махнул рукой таксисту. Джини все еще рылась в набитой разными мелочами сумке и никак не могла найти ключи. Ее пальцы нащупали оберточную бумагу, коробку и холодный металл наручников. А она-то уж и забыла про посылку. Джини снова принялась перетряхивать сумку и, наконец, нашла ключи на самом ее дне. Подняв глаза, она увидела, что Паскаль все еще стоит и, хмурясь, смотрит на нее.

– Как поживает твой отец? Надеюсь, у него все в порядке?

– Он сейчас работает в вашингтонском бюро. Пьет даже больше, чем раньше. Мы редко видимся, так что твоя вежливость в данном случае необязательна.

– А твоя мачеха? Она до сих пор живет в деревне?

– Нет, в Лондоне. Несколько лет назад она снова вышла замуж, причем очень удачно, но год назад ее муж умер. Для нее это был тяжелый удар. Однако она не сдается. Она у меня такая. – Джини помолчала. – Я думаю, Мэри тебе понравится. Тебе в любом случае придется с ней встретиться.

– Придется? Мне? – удивленно переспросил Паскаль.

– Непременно. Она может нам очень помочь. Именно поэтому Николас и привлек меня к этому расследованию. Ведь она и есть тот самый «контакт», о котором он упоминал.

– Твоя мачеха?

– Да. Мэри знакома с семейством Хоторнов по крайней мере сорок лет. Они старинные друзья и очень близки с Джоном Хоторном. Именно через нее я и встречалась с ним: в ее доме, на устроенном ею приеме.

По лицу Паскаля пробежала тень.

– Ну да, конечно, – произнес он. – Все эти твои семейные связи… Доступ повсюду.

– Я не выставляю их напоказ, Паскаль.

– Ясное дело.

– В любом случае, Мэри не такая, как мой отец. А отец… – на секунду она умолкла. – Ты не должен винить его, Паскаль.

– А я его и не виню, – резко ответил он. – Я виню только самого себя.

Таксист нетерпеливо посигналил.

– Черт, он уже дергается! – обернулся Паскаль. – Мне пора. А ты, если хочешь просмотреть вырезки по Хоторну, лучше поторопись. Эти папки, наверное, сантиметров по тридцать толщиной. Так что… – Паскаль повернул голову и взглянул на Джини. – Как мы поступим? Хочешь, встретимся попозже? Может быть, поужинаем вечером?

– Нет, только не сегодня. У меня еще дела. Давай начнем с завтрашнего утра. Позвони мне. У тебя есть мой телефон?

Она замолчала. В ее мозгу всплыло еще одно воспоминание. На секунду она ощутила на своей коже тепло бейрутского лета. Иногда, когда того требовала работа, Паскаль мог отсутствовать всю ночь. Если такое случалось, он обязательно звонил ей на следующее утро в гостиницу. Он всегда звонил ровно в восемь, и она всегда поднимала трубку после первого звонка. Это было их ритуалом. «Милая, ты сможешь сейчас приехать? Я сделал снимки. Со мной все в порядке. Я целехонек».

Паскаль постоял еще немного, словно хотел сказать что-то еще, но, так и не решившись, повернулся и направился к ожидавшему такси. Отойдя на несколько шагов, он бросил через плечо:

– Я позвоню завтра. В восемь.

Внутри маленького «фольксвагена» было холодно, а сиденья казались сырыми. Джини включила дворники и увидела, как отъезжает и растворяется в серой пелене такси. По ветровому стеклу лились потоки воды, дождь барабанил по крыше. Джини припала к рулю и закрыла лицо руками. Ей дорого далась выдержка – все силы ее ушли на то, чтобы держать себя в руках. Если бы она знала, что придется встретиться с ним, ей было бы гораздо легче взять себя в руки. А сейчас Джини испытывала боль оттого, что он поздоровался с ней, как с незнакомкой, которую видит впервые. Если бы только у нее было время подготовиться, если бы она предполагала, что так случится, если бы она знала, чего ожидать…

Женевьева выпрямилась, завела двигатель и окинула взглядом двор, похожий на тюремный. Двенадцать лет прошло с тех дней в Бейруте и пять со дня их последней встречи. Тогда, в Париже, она сидела в кафе на левом берегу Сены. Стоял один из чудесных ярких дней, и солнце слепило глаза. Тогда Джини была не одна, с ней был англичанин, тоже журналист, он был гораздо старше ее. Их связь была не из простых и часто омрачалась ссорами. Даже поездка в Париж не помогла наладить отношения. Большую часть прошедшей ночи и все то утро они выясняли отношения, и вот теперь она сидела и пыталась опровергнуть град обвинений, которые бросал ей ее спутник. «Через секунду, – решила она, – я встану и уйду. И больше никогда его не увижу». Она смотрела на бульвар с его аккуратно постриженными деревьями, разглядывала прохожих и вдруг увидела их.

Эти трое шли неторопливым шагом: высокий темноволосый мужчина, темноволосая женщина и их ребенок. Мужчина обнимал жену за плечи, а та толкала перед собой прогулочную коляску, в которой сидела маленькая девочка. Малышка смеялась и размахивала руками. Джини подумала, что девчушке, наверное, годика два. Невозможно было не заметить спокойный свет счастья, который излучала семья. Она наблюдала за их медленным приближением. На девочке было ярко-голубое платьице и маленький передник. И вдруг до Джини дошло: мужчина, который смеется над какой-то репликой своей жены, это Паскаль! Это Паскаль взял свою жену за руку и ускорил шаги. Это Паскаль остановился в нескольких метрах от нее, повернул к себе лицо своей жены и поцеловал ее.

Джини словно током ударило. Она знала, что он женат, слышала, что у него есть ребенок, но до этого момента она не осознавала, что потеряла.

Быстро отвернувшись, она наклонила голову, моля, чтобы он ее не заметил. Но он уже увидел ее. Чуть поколебавшись, он приблизился к ней и заговорил.

Впоследствии ей не хотелось вспоминать эту сцену. Сухие представления друг друга, обмен ничего не значащими фразами, застывшие искусственные улыбки. В воздухе теснились недосказанные мысли и тщательно скрываемые чувства. У жены Паскаля напряглось лицо, девочка в коляске заплакала. Через некоторое время семья проследовала дальше. Ее спутник отодвинул от себя бокал.

– Так, так, так, – проговорил он, – Паскаль Ламартин собственной персоной. Расскажи-ка мне, когда это ты успела его подцепить. И нечего отнекиваться, Джини. На твоем лицо все было написано. И на его тоже.

Она не сказала ни слова в ответ. Просто встала и ушла. И сделав это, испытала чувство пьянящего облегчения. Почти бегом она вернулась в гостиницу, собрала свои вещи и уехала. Этот мужчина больше для нее ничего не значил. Теперь, сидя в машине в редакционном дворе, она с трудом вспомнила его имя и лицо.