Лекарство доктора Сажина - Федора Кайгородова

— Александр Степанович! В лаборатории ЧП!

— Знаю! Это, наверное, какие-нибудь наркоманы… — ответил он, вид у него был заспанный и умиротворенный.

— Но вы здесь ночевали?

— Я ничего не слышал! Я выпил снотворное!

— Я знаю, кто это сделал? — сказал Иванов, оглядывая беспорядок, царивший в кабинете руководителя, который не мог ни о чем говорить, поскольку он стал обычным для последних месяцев.

— У тебя нет доказательств, — спокойно возразил Сажин.

— Послушай, Александр Степанович! Я знаю, что тебе нужна энергетическая масса, не знаю зачем, но ты из-за нее пойдешь на все. Тебе нужна энергетическая масса, полученная в опытах с трансферазами, но в холодильнике у меня хранилась другая масса. Действие ее не проверено, результаты неизвестны…

— Ну да, рассказывай теперь… И вообще, при чем здесь я? Ты меня подозреваешь?

— Саша! Если ты мне друг?

— Был друг, да весь вышел… — ухмыльнулся Сажин. — Слушай, Петр, а чего ты так трясешься над этой массой? Что в ней такого?

— Если ты еще способен соображать, то заклинаю тебя: не вздумай использовать это сырье на живых организмах! Результаты могут оказаться самыми неожиданными.

Он ушел, а Сажин задумался. Он включил телевизор, как будто слушал новости. Он решил не покидать лабораторию, пока препарат не созреет. «Ага, — злорадно размышлял он, — боится, что я помолодею, а ему ничего не достанется! Вот назло ему вырву все страницы в журнале и сожгу!»

Руководство института не стало вызывать полицию, не спеша предавать огласке ситуацию с сырьем. Иванову, который хранил биомассу не в сейфе, а в бытовом холодильнике, был объявлен выговор. Он умолчал о том, что активность массы измеряется в сотнях единиц. На том и закончилось доморощенное институтское расследование.

Доктор Сажин из лаборатории не выходил, охраняя свое сокровище, как зеницу ока. Время от времени он посылал кого-нибудь из лаборантов за продуктами и готовил себе суп на лабораторном оборудовании. Это было запрещено правилами, но руководство давно махнуло рукой на чудаковатого старика.

Вышедший из отпуска Станислав Громов с удивлением созерцал произошедшие перемены и с грустью смотрел на постаревшего Сажина. Однажды спросил об Ирине.

— Какая Ирина? — рассеянно переспросил Сажин, и Стас не стал ничего уточнять.

Несколько раз он звонил Кузьмичевым, но Сашу застать не мог, пока тетя Маша не пригласила их в гости.

Глядя на резвящегося Ромку, она вдруг заплакала:

— А я жду-не дождусь внуков, да видно не судьба…

— Все наладится, тетя Маша, вот увидите, — утешала ее Виктория. — Он просто еще не встретил свою любовь.

— Встретил, второй раз уж встретил, да все что-то не получается. Смотрю на вас со Стасом, веселые вы такие, а он смурной, третий месяц места себе не находит.

— Ссорятся?

— Да не знаю я, на даче у нас жила месяц где-то, а больше не велел ничего говорить.

Кузьмичев, конечно, обрадовался Стасу, но от разговоров про лабораторию и племянницу Ирину уклонился, сказал, что ничего о ней не знает.

На другой день Сажин не вышел из своего кабинета. Сначала никто не обратил на это внимания, потом начали стучать, потом вскрыли дверь. Доктор лежал на диване со счастливым выражением лица, казалось, он ждал чуда. На столе высилась горка пепла.

Вскрытие показало действие яда растительного происхождения. Так как комната была закрыта изнутри, то у следствия не возникли сомнения в том, что произошло случайное отравление или самоубийство. Похоронили его тихо и незаметно, из близких были только сыновья Сажина и молодая девушка, которая безутешно плакала, говорили, племянница.

Глава 22

Застыла спокойная желтая осень, она словно подводила черту под последними событиями.

Катя вернулась домой. Сыновья тоже вернулись.

Когда Сергей узнал обо всем, он сказал:

— Мам, можно я тебя буду звать сестренкой?

— Да конечно, сын мой!

Игорь тоже воспринял события спокойно:

— Какая разница, мам, как ты выглядишь! Главное, что ты жива и здорова! А я всегда верил, что с тобой все хорошо! Я просто не мог представить ничего плохого!

На семейном совете было решено не разглашать сведений, касающихся их лично.

В институте тоже произошли перемены. Саша Кузьмичев вернулся в лабораторию, его назначили руководителем проекта по омоложению.

Стас Громов возглавил собственную лабораторию по биогенной инженерии.

Начальником лаборатории «Биологические катализаторы» был назначен Петр Петрович Иванов.

Энергетическую массу создали заново, но препарат получить не удавалось, исчезли записи в контрольных журналах, по которым опыт мог быть восстановлен. Иванов вспоминал загадочную улыбку умершего Сажина…

То ли он хотел отомстить лично ему, то ли всему человечеству.

Но Саша Кузьмичев, знавший Александра Степановича лучше всех и по-своему любивший его, полагал, что у доктора Сажина, у этого человеческого гения, случилось временное помутнение рассудка, но потом он пришел в себя. У него не хватило мужества, чтобы покаяться публично, и он осознанно ушел из жизни, уничтожив все данные.

Что он хотел сказать этим?

Что человек не должен жить вечно!

Что он не может менять природу так, как ему хочется!

Что бессмысленная погоня за материальными благами не может осчастливить человечество!

И что наука делается чистыми руками и светлой душой — иначе ученый платит своей жизнью, своей судьбой, своим счастьем!

Так считал Саша Кузьмичев, и я с ним согласна!