Эклиптика - Бенджамин Вуд

Дождь молотил по крыше у нас над головами, бился о стены особняка.

– Боже правый. Ай да ливень. – Директор с довольным видом огляделся по сторонам. – На большой земле он звучит совсем иначе. У наших дождей своя, особая музыка. Когда остров встречает тебя ею, сердце бьется быстрее.

Так мы сидели, прислушиваясь к звукам, к наслоению мелких шумов, пока Эндер не доложил о телефонном звонке. Собственно, кроме слова telefon я больше ничего и не поняла. Директор вздохнул, поставил чашку на столик и встал. Перед уходом он велел Назар меня охранять.

– Только осторожнее, – прибавил он. – Она кусается.

Но вот уже позвонили к завтраку, и даже собака не могла больше сидеть на месте – вскидывала голову всякий раз, когда раздавались шаги.

А директор все не появлялся.

Подобно аудитору, что призраком бродит по конторским коридорам, директор держался поодаль, но всегда незримо присутствовал среди нас. Мы почти ничего о нем не знали, полагаясь на сведения, выведанные у спонсоров. Говорили, он был сыном турецкого посланника, хотя Куикмен утверждал, что послом во Франции, а Маккинни – что политическим атташе. Говорили, он вел финансовую отчетность компаний по всей Европе (в этом наши спонсоры были единодушны), а должность директора получил, когда после длительной болезни скончалась его жена (относительно диагноза мнения разделялись: одни называли серповидноклеточную анемию, другие – лейкемию). Говорили, он учился в Швейцарии, Англии и Америке, – по прибытии мы сами убедимся, что он владеет множеством языков (и мы убедились). Говорили, он баловался эссе: какие-то его статьи по английской и турецкой литературе были изданы в журналах (что звучало вполне логично, учитывая его тягу к поэзии). Говорили, он пишет учебники по бухучету и получает немалые роялти от продаж (никаких учебников мы не видели, но почему бы им не существовать, к тому же он и впрямь очень радовался, когда Эндер приносил почту).

По словам спонсоров, директора назначал попечительский совет, куда входили пять бывших постояльцев и один бывший директор. Критерии отбора были жесткими, ведь требовалось найти определенный типаж: бездетный холостяк, способный жить в уединенном месте, увлекающийся искусством, трепетно относящийся к художникам, но сам не обладающий талантом. Работа требовала решимости, чувства справедливости и стоицизма. Директор должен был поддерживать связь с попечителями, организовывать приезд и отъезд гостей, планировать расходы, вести бухгалтерию, руководить небольшим штатом прислуги и следить за работой прибежища в целом. Взамен он мог рассчитывать на комнаты с лучшим видом на остров, трехразовое питание, компанию так называемых блестящих умов и бессрочное освобождение от забот большой земли. Мы не знали, сколько в истории Портмантла было директоров, но Петтифер сказал, что особняк был построен в конце девятнадцатого века, а значит, вероятнее всего, не более десяти.

А директор все не появлялся.

Белесый дым плыл из дымоходов сквозь пелену дождя. В дверях домиков нарисовались постояльцы в пижамах. По тропинке к особняку брел человек в ярко-желтом пончо. Кажется, он был французом, а может, франкоговорящим бельгийцем или швейцарцем, а звали его то ли Андерсон, то ли Сандерсон, то ли как-то совсем иначе. Симпатичный, но очень низенький. (Раз прошлой весной он заставил нас всех наблюдать за “маленьким этюдом” – сидя на лужайке, голый по пояс, он вплетал травинки в волосы на животе в некоем подобии пуповины, которую потом обмотал вокруг горла. Сразу после выступления он раздал нам буклеты, где на трех страницах машинописного текста объяснялось значение этюда и его название: L’enfance des autres[16]. “Это одна из тех работ, которые лучше смотреть посмертно”, – заметил Куикмен, пролистав буклет.)

Когда Пончо подошел к крыльцу, Назар содрогнулась всем телом, вскинула голову и зашлась громким лаем. Пончо замер на месте. Капли дождя шлепались о желтый капюшон. Собака заливалась и заливалась, вытянувшись во весь рост. Пончо замахал руками и крикнул мне:

– Эй, сделайте что-нибудь с этой псиной! Она бешеная!

Не успела я встать со стула, как на веранду вышел директор, постукивая тростью по дощатому настилу, и оттащил собаку за ошейник.

– Успокойся, у тебя же сердце не выдержит. (Назар притихла.) Хорошая девочка. Побереги силы.

Пончо взбежал по ступеням, пересек веранду и в дверях остановился:

– Merci, Monsieur. Je ne sais pas pourquoi votre chien me déteste autant. Mais je suis content que vous soyez de retour[17].

– Le jaune la rend de mauvaise humeur[18], – ответил директор. Затем вновь сел на качели и обратился ко мне: – Простите, что заставил ждать. Не перестаю удивляться, как быстро копится работа в мое отсутствие. Столько дел… – Выпив кофе одним глотком, он опрокинул чашку на блюдце и стал следить, как растекается темная гуща. – Вы спрашивали о Маккинни?

– Нет, сэр, я еще с Фуллертоном не закончила.

– Тогда советую спешно сменить тему. – Он постучал по перевернутой чашке пальцем. – Не испытывайте мое терпение.

Поразмыслив, я отступилась.

– Вам удалось что-то сделать для Мак?

– На этом фронте, увы, похвастаться нечем. Не могу вдаваться в подробности, даже не просите, я и так превысил свои полномочия, но у меня было несколько встреч по поводу Маккинни, и, к несчастью, ей придется покинуть нас.

Это было ожидаемо. Чего я не ожидала, так это чувства полной опустошенности внутри.

– Когда?

– Завтра утром, и как можно раньше.

– Вы же знаете, она ничего не доделала. Если вы сейчас ее выгоните, получается, все это время она работала впустую. Вы ведь это понимаете?

– Понимаю. Весьма прискорбно. – Он поднял чашку, и на блюдце показался бугорок кофейной гущи. Добрых полминуты он изучал разводы на ободке чашки. – Я упорно отстаивал ее интересы перед попечительским советом. Возможно, даже слишком упорно. Они были мной недовольны. Беда в том, что имеются прецеденты. Не на моем веку – эти данные я нашел в архивах, – но тем не менее подобные случаи уже были, а мы должны обращаться со всеми одинаково. Я не любитель насаждать правила, Маккинни это знает, но в ее случае у меня нет выбора. – Он сунул чашку из-под кофе мне под нос: – Что это, по-вашему? Военный корабль? – Его палец указывал на темные потеки, но я не различала никаких очертаний, никаких знамений – просто кофейные разводы. – Не берите в голову. Спрошу у Гюльджан.

– Вы правда ничего не можете сделать?

– Я сделал все, что было в моих силах. Мне не хочется вынуждать ее уехать, но мой долг – служить Портмантлу. Бог даст, прибежище будет работать еще долго после того, как Маккинни и мы с вами окажемся в могиле. Вот что я должен учитывать.

– Но Портмантл уже не будет прежним, – сказала я.

– Разумеется, Маккинни будет не хватать. Но вы привыкнете.

– Я не об этом, сэр. Ее отъезд повлияет на всех.

– Не понимаю вас.

– Вы ограничиваете наше пребывание здесь. Умер спонсор – вот и все, время вышло. Неважно, закончил ты или нет, преодолел ли свои трудности. Мы начнем по-другому относиться к работе. С тем же успехом вы могли бы развесить по стенам часы.

Директор слушал меня, то и дело поглядывая на дождь.

– Я предупреждал, что не могу вдаваться в подробности. – Он быстро встал и взял свою чашку. – Пойдем,