Мой муж – мой босс? (СИ) - Белая Яся
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И вот сейчас она, с упорством ледокола, проламывается к середине. Живее всех живых.
Призраки не бывают такими… телесными.
Пошатываюсь, готовая снова упасть.
Она успевает меня подхватить за талию, грозно зыркает на всех собравшийся.
— А ну разошлись! — гаркает, как в былые рыночные времена, когда её боялись даже местные рекэтиры. — Считаю до трёх, а после вам уже и Фотошоп не поможет…
Толпа рассасывается моментально. Остаёмся только мы, Сан, амбалы и Давлат…
— Зинаида Сафроновна, — бормочу, полулёжа в могучих объятиях, — вы… ну как?
— А вот так! — перекривляет она. — Давай, вертикаль принимай. — И на мужчин зло: — Совсем девчонку уездили.
— Так вы живая? — продолжаю я, потому что сложно поверить в реальность человека, которого хоронил.
— Как видишь…
— Но у вас… у вас… руки холодные!
— Это от рыбы, — хмурится она. — Я здесь этот, как его, сушист! — И достаёт из кармана огромный тесак. — Ну, — говорит, потряхивая орудием, — кого первого выпрастываем?
— Зинаида… ик… Сафроновна… ик… — Сан примирительно поднимает руки вверх. — Вы… вы всё не так поняли… Вы должны были появиться в следующем эпизоде…
Но женщина прёт на пролом:
— Щаз ты у меня пожалеешь, что вообще на свет появился…
Амбалы бросают Давлата, который кулем валится на пол, и кидаются на помощь боссу.
Я бы подбегаю к мужу, обнимаю, опускаюсь рядом на колени и шепчу:
— Я тоже… Сильно… С первого взгляда…
Давлат улыбается, гладит меня по волосам и говорит:
— Значит, будет парный стриптиз…
Мы целуемся, а за нашими спинами разворачивается трагедия.
— Не-не, босс, тут вы сами. Мы женщин не бьём! — это амбалы сдают позиции и начальство.
— Это же не женщина, это демон! — икая, верещит Сан.
— Демон! — подхватывает Зинаида Сафроновна. — Это ты ещё демона не видел! — и поудобнее перехватив тесак, прёт на него…
Сан с воплем срывается и убегает прочь, наша женщина-призрак, несётся следом, топоча и матерясь при этом отнюдь непризрачно…
Мы с Давлатом упираемся лбами, переплетаем пальцы и смеёмся…
Глупые…
Стоя на коленях посреди грязного коридора…
Захлебнувшись счастьем…
Смеёмся…
Как хорошо, что я выдержала тьму, не убежала и… попалась.
Кажется, на ближайшие сорок девять лет.
* * *Чувствую себя засушенным цветком — тронь посильнее и рассыплюсь. Внутри пустыня. Выжжено. Сухо.
Наверное, я умерла…
Мы снова в доме Башира Давидовича. Старик сидит в кресле и наблюдает за происходящим. На благородном лице — печать разочарования. Любимый внук подвёл его.
Огромная гостиная полна людей — демонтируют всякую снимающую и записывающую аппаратуру.
Как же гадко. Гадко понимать, что то, что касалось важным, транслировалось в эфир, служило развлечением для пресыщенных снобов.
Там, в клубе, я была счастлива. Мне казалось, что простила Давлата целиком и полностью. Но когда мы приехали сюда и он, выполняя обещание, во всём признался деду, отторжение возникло вновь.
Неверие.
Ощущение предательства.
Я не могла больше доверять. Потому что не знаю, где игра, а где — правда.
Когда, монтажники, наконец, уходят, Башир Давидович вперивает грозный взгляд в понурого Давлата.
Старик качает головой.
— Хорошо, что твоя мать не дожила до этого позора, — поводит сухонькой ладонью, будто очерчивая комнату. — Видимо, дурная кровь твоего непутёвого отца оказалась сильнее…
Давлат только хмыкает, но не отвечает: отца он и сам недолюбливает, я знаю. И даже слышала краем уха почему: Михей пытался втянуть совсем ещё юного Давлата в свои грязные делишки. Тот как-то отвертелся. Но отец и сын рассорились навсегда.
— Ты хоть понимаешь, что твою женитьбу нельзя считать настоящей, — Башир Давидович кивает на меня. — Отпусти девочку…
— Сам решу, — фыркает тот в ответ.
— Решишь, решала, — грустно произносит пожилой мужчина. — Понимаешь же, что я тебе наследство не оставлю… Не заслужил.
— А кому оставишь? Роме? — ехидно интересуется Давлат.
— Никому, — отрезает Башир Давидович. — Не заслужили! — вздыхает. — Оставь нас, нам с Кристиной надо поговорить.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})Давлат кивает и послушно поднимается. Вопрос застаёт его на выходе из комнаты:
— Надеюсь, здесь не осталось больше твоих насекомых?
«Жучков», следилок, догадываюсь я.
Давлат вздрагивает, бросает на меня растерянный взгляд, будто ища поддержки. И мне хочется ему верить, до боли хочется — он всё ещё побитый, в рваном костюме, он честно рассказал дедушке всё, но я не могу. Какая-то стена, блок на веру.
— Не волнуйся, — отвечает грустно, — всё чисто.
И уходит.
Башир Давидович лишь качает головой. Трогает скрюченным пальцем сухие тонкие губы.
— Прости, девочка, что изнанку нашей семьи увидела, и она оказалась такой неприглядной.
Улыбаюсь, пожимаю ему руку.
— Бросьте, у любой семьи есть неприглядная изнанка. Идеальных семей не бывает.
Старик качает головой:
— Всё так, девочка. Только вот скажи мне, как я теперь могу быть спокоен, зная, что внук, в котором я души не чаял, снимал меня, лежащего без сознания, ради… — он уныло машет рукой.
Башир Давидович, разумеется, не знает, что такое хайп… Но это именно он. Ничего святого!
— А если он завтра всадит в меня нож? А если он заодно… с этой? — понимаю, что речь идёт об Элеоноре. — Понимаешь, — горький вздох, — я теперь ни в чём не уверен. Особенно, в своих внуках. И, честно сказать, боюсь их.
Меня продирает жуть. Первая мысль кинуться на защиту Давлата, но… ведь старик может оказаться правым. Однако приободрить я должна.
— Не думаю, что всё так плохо, — говорю, накрывая его ладонь своей. — Давлат очень любит и уважает вас. Не знаю причин, по которым он согласился участвовать во всём этом и ничуть не оправдываю. Однако мне кажется, нужно дать ему шанс…
— Ты очень добрая девочка, — улыбаясь, произносит старик. — Давлату очень повезло с тобой… Хочу, чтобы ты мне помогла…
— С большим удовольствием, — соглашаюсь я.
— Раз уж заговорили о шансе: я пожалуй дам его внуку, но при одном условии — если он сейчас правильно поступит с тобой. Думаю, он ждёт тебя в соседней комнате. Иди, а я буду ждать развития событий, и уже тогда приму решение.
Киваю, наклоняюсь, целую в морщинистую щёку. Получаю грустный лучистый взгляд.
Как Давлат мог так поступить с ним? О каких шансах может идти речь? Но я всё-таки заталкиваю вопящий разум поглубже и позволяю сердцу взять верх. Признаваясь, мой муж был таким потерянным. Он явно сожалел о том, что натворил. И не играл.
Ну что ж, попробуем.
Выхожу следом за Давлатом в комнату, которую здесь называют малой гостиной. Тут уютно. Куда менее помпезно, чем в большой.
Давлат сидит в кресле. Руки безвольно висят ладонями вниз, голова понурена…
Перед ним на туалетном столике я замечаю знакомую коробочку… С неё всё началось.
Муж вскидывается, ловит мой взгляд. В его собственном — бездна эмоций. Он сам себя загнал в этот кокон лжи…
— Возьми, — протягивает мне коробочку. — Оно твоё по праву. Бабуля бы хотела, чтобы оно было у тебя…
Качаю головой:
— Нет, — слова тяжело слетают с губ и падают камнями между нами, — оно принесло слишком много бед. Не хочу. Да и потом… Разве ты не должен подарить его своей единственной. Той, что покорит твоё сердце?
— Так ты и есть она, — говорит он, недоумевая.
— Увы, нет, — качаю головой. — С любимыми и единственными так не поступают. У меня малый жизненный опыт, но всё-таки он подсказывает мне, что их берегут, защищают, ими дорожат…
Говорить всё это сложно. Я ведь хотела быть для него именно такой. И на какой-то момент, там, в клубе, когда переплела наши пальцы, верила в это.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})Он смотрит на меня так, что в душе всё переворачивается — с тоской, отчаянием, ранено…
— Так и есть… — говорит грустно, — вернее, так и должно быть… Но, Кристина… я…
