Мирка - Вера Адлова

Мирка в этот момент чувствовала себя как на сцене театра в какой-то неудавшейся пьесе, где каждый знает, что вот сейчас будет решаться очень важный вопрос, как пишут в рецензиях.

— Это я… — заикался Михал.

— Это ты?

— Михал Барта.

— Мирослава Весела.

— Привет, Мирка!

— Привет, Мак!

Мирка тихонько засмеялась. Писк и грохот карлинской «Теслы» скрыли от него ее смех. Она смеялась и при этом немилосердно крутила белые мелкие бусы. Ее ноги непроизвольно — просто так, от радости, — начали вытанцовывать.

Вошел мастер Вацек, как всегда в белом халате, улыбающийся; он, как обычно, осторожно нес перед собой мокрые пленки.

Мирка улыбнулась ему, она вся светилась от счастья.

— Ты не пойдешь с нами в кино на шесть? На Чаплина.

Ноги Михала выдавали нервное напряжение. Он то переступал с ноги на ногу, то стоял просто на одной ноге как аист. В то время как Мирка быстро тараторила, Михал нервно теребил рукой волосы. Его цех придавал ему смелости — своими машинами, запахом металла, керосина и масла, всей своей серьезной деловитостью… Из дома он никогда бы не отважился позвонить.

— Ну, Мак, я не знаю…

— Это великолепно, они бросаются друг в друга сливочными тортами! — Рука Михала продолжала теребить волосы, и ноги в грязных кедах стали наступать друг на друга в каком-то отчаянном танце.

Мирка точно и не поняла, куда ее Мак зовет. Она была счастлива, что он объявился, — значит, ребята не злятся, не считают ее ябедой. Мирке не надо искать новых друзей, она не будет спорить с Михалом из-за разных дурацких вещей, потому что Михал, конечно, понял, что…

— Миша, знаешь что, я пойду, — говорит она в черную трубку.

Мирка удивленно оглянулась. Ей казалось, что она должна находиться сейчас где-то на улице, среди деревьев и цветов, а не здесь, в этой тихой комнате, где слабо пахнет химикалиями.

Ей надо было бы помочь товарищу Вацеку. Он посматривал на нее с другого конца комнаты, но вел себя так осторожно и тихо, будто его там не было совсем.

Мирка повернулась к окну. Ей нужно было время, чтобы успокоиться. Она посмотрела на четкий контур Петршина на фоне синего неба. «Это удивительно, — пришло Мирке в голову. — Мы пережили такие ужасные вещи, столько страху натерпелись, а вокруг ничего не изменилось». Она засмеялась и вынула зеркальце. Увидела знакомое лицо. «Мирослава Весела, Мирка, Дзынькалка. Знакомые черты, и все-таки что-то другое. А глаза могут вырасти? Никогда в жизни у меня не было таких больших и таких серых глаз. Я — другая, другая…»

Она быстро посмотрела на мастера. «Обратил ли он внимание на то, как я разглядываю себя!» Но товарищ Вацек тихонько исчез.

«Теперь я уже могла бы ему все рассказать, он такой хороший. Ничего не выспрашивает, только тихо ходит, словно я больная и он хочет мне внушить, что ничего страшного нет. Я ему все расскажу». Мирка ощутила, что на нее хлынула волна чувствительности. Она поднялась где-то в мозгу, быстро побежала по всему телу. Ее невозможно было удержать, она была непреодолима как тайфун, ураган, метеор или какое-нибудь другое стихийное бедствие.

Мирка знала, что лучше было бы смолчать, но она не могла противиться волне, которая всегда побеждала ее, закручивала в прибое и выбрасывала на берег или относила дальше потоком, в зависимости от того, что было у Мирки на сердце.

Мама сердилась на Мирку за это, говорила, что это ужасное качество, что такая взрослая девушка должна владеть собой. И может быть, она была права.

Мирка умела, как она это называла, вылезти из собственной кожи и посмотреть на себя издали, это нечто подобное аэрофотосъемке. Обычно она видела себя фигуркой из прозрачного стекла. Стоит, сидит и говорит, все о себе расскажет; ей не мешало бы помолчать, но ей это не удается: как бы она ни хотела, она не может не говорить. И сегодня тоже. Она почувствовала, как неудержимая волна докатилась до сердца, которое сжалось, дыхание перехватило.

— Товарищ Вацек, я…

— Да, голубчик. Я загляну в комнату, а ты пока поставь воду для кофе.

— Товарищ Вацек, это вас наверняка заинтересует. Я должна вам рассказать, что не могла вам сказать тогда, в субботу, я тоже ничего не знала, а сегодня я хотела бы вам рассказать… не о Маке и его мотороллере, этого я не скажу никогда и никому, но о моей маме, потому что моя мама…

— И не экономь, голубчик, я вот только это отнесу.

Он исчез, и Мирка вынуждена была замолчать…

Мак стоял перед Миркой. Правой рукой она раскачивала сумку с покупками — благоухал хлеб, кофе, яблоки, — левой она крутила бусы. Мак смотрел на нее как послушная собака, которая ждет ласки от хозяина.

Все окна в их новой и красивой квартире были распахнуты настежь, и они могли слышать рев пароходной сирены, свист паровоза, высокий и жалобный, скрежет тормозов трамвая, ворчащий комбайн, скрип землечерпалки и радио со стройки.

— Вы идете компанией? — спросил Зденек.

— А ты что, сомневаешься? — ответил Мак, но ему было не по себе.

Мирка говорила медленно, тягуче, важно, как говорила иногда мама. И обращалась постоянно к Зденеку, как будто Михала здесь и не было.

— Я купила груши, но не для того, чтобы Пепик их все сразу слопал. А здесь чистое белье для детского сада. Не забудь его!

Зденек удивленно поднял голову от своих любимых радиодеталей. Такой он Мирку не знал.

«Что это за спектакль она разыгрывает? Или еще злится на Мака и набивает себе цену? Никогда не поймешь этих девчонок».

Мак бросил взгляд на часы. «Почему Мирка так медлит? Что она говорит? И так понятно, что за таким ребенком, как Пепик или Андулька, надо следить, но ведь Зденек это знает и без Миркиных указаний. Еще не хватало, чтобы пришел старый Веселы. Старый Веселы — это последний, с кем бы мне хотелось встретиться после всей этой истории.

Ничего бы, конечно, не случилось, когда-нибудь все равно это произойдет. Отец Мирки — хороший человек, но это друг моего отца и он думает, что должен меня опекать. Он бы не упустил случая спросить хотя бы в воспитательных целях: «Мачек, Мачек, так как же это случилось?» Больше бы он ничего не сказал, но и это произнес бы таким тоном, чтобы сразу стало ясно, что Мак совершеннейший щенок.

Нет, Мирке надо бы побыстрее собираться, не то он придет, а зачем ворошить прошлое».

Мирка в гостиной выбирала бусы. Отложила красные, потому что они были на ней в тот понедельник, когда Мак впервые пришел со своей мамой. «Блестящие сегодня не годятся, в них она была, когда поругалась с Мишей наверху, на Вышеграде, когда она думала, что может умереть, и всю ночь не спала. А эти — золотые? Компания — это тоже общество, не так ли? Золотые бусы. У Миши в глазах тоже золотые искорки, и когда он смеется, то золотые точки разбегаются от зрачка как солнечные лучи, как стеклышки в калейдоскопе. Это здорово, что она идет с ребятами, но с одним Мишей было бы лучше, если бы я могла ему рассказать все, что мне пришло в голову в ту субботу в полдень и как я боялась за ребят. Зимой мы вместе будем ходить кататься на коньках, возьмемся за руки — у Миши такие надежные руки, — а весной и летом… Мы должны вместе увидеть уйму вещей!»

Мирка поправила золотые бусы, посмотрела в зеркало: «Весела, Весела, очень грустно, что ты так глупа». Она показала себе язык.

Мак уже в десятый раз смотрел на часы. Время неслось стремительно, ему казалось, что он сидит здесь не менее двух часов, но стрелка почти не двигалась. Как это может быть? Он нервно провел рукой по лицу. Посмотрел на Зденека. Тот пел все время начало одной старой песенки и разбирал при этом радио. Осторожно вынимал миллион деталей, раскладывал их на одеяле, расстеленном на полу, и притворялся, что его ничто не касается.

— Купишь старую развалину, немного ее исправишь, а потом продашь как новейшую модель, правда? — Едва Мак это произнес, как тут же понял всю неуместность своего замечания.

Зденек высунул голову из коробки радиоприемника, насмешливо подмигнул и засвистел старую неприличную мелодию, которая вполне могла заменить ответ, но Зденек еще добавил:

— Знал я одного умника, который купил новый мотороллер, дважды на нем прокатился и потом за полцены продал. — И снова начал высвистывать это противное начало старой песенки.

Мак покраснел. «Значит, не нужно было приходить и старому Веселому! Отделать бы Зденека как следует! И это говорит мой друг…»

— Зденек, прекрати! — крикнула Мирка из комнаты.

— Представь себе, что я не прогадал, изобретатель, — сказал Мак уже стоя.

Он не мог сидеть, земля просто горела у него под ногами, и он чувствовал, что если Мирка в ближайшую минуту не появится, то он убежит. Но Мирка уже стояла в дверях гостиной. Она посмотрела на разозленного Михала, он показался ей немножко смешным — так явно хотелось ему уйти. «Нет, Зденеку следовало бы помолчать».