Чужая воля - Наталья Александрова

Так что я решила довериться Эрику, потому что кроме всего прочего, я оценила тот факт, что первым он решил довериться мне.

– Итак, – я подвигалась, стараясь сесть поудобнее.

– Слушайте, что вы все ерзаете? – удивился Эрик.

– Она холодная, – поежилась я.

– А что мы вообще тут делаем?

– Как – что? Я собираюсь рассказать вам очень важные вещи и боюсь, что нас подслушают.

– Вряд ли нас могут подслушать. Видите ли в чем дело, для того, чтобы подслушать, нужно установить специальную аппаратуру, – начал он объяснять мне, как будто я не смотрю боевики, – а для этого нужно войти в квартиру.

– Не обязательно, – живо прервала его я, – микрофон в вентиляционное отверстие…

– Я продолжаю, – сказал Эрик, – так вот, у меня установлена такая сигнализация, которая реагирует даже на малейшее прикосновение ко всем дверям и стенам квартиры. То есть, поставить-то, может, им и удастся, но я обязательно об этом узнаю. И к тому же с чего вы решили, что за мной наблюдают? Потому что мои приступы начинаются в определенное время, после моего прихода?

– Ну, за тем, когда вы приходите, следить не надо, – усмехнулась я. – В восемь тридцать вы выходите из парадной утром, а в семнадцать тридцать входите в нее вечером, плюс минус три минуты. И так каждый день.

– Неужели? – удивился Эрик. – А я и не замечал.

– Но за вами обязательно должны наблюдать, чтобы знать, один вы возвращаетесь с работы или нет. Стало быть, они наблюдают из окна. Или из припаркованной машины.

– Постойте, мы еще не выяснили, что на меня кто-то воздействует, вы меня не убедили, а уже рассказываете про сговор…

– Так я же и хочу рассказать, а вы все время перебиваете! – я уже начала сердиться, потому что машина и правда была холодная и жесткая, и еще мне по-прежнему хотелось есть. – Мы ведь так и не успели поужинать.

– Все же я настаиваю, что в моей квартире нет подслушивающих и подсматривающих устройств, – упорствовал Эрик, – хотя бы потому, что если бы злоумышленники знали, что я не один в квартире, то не стали бы воздействовать на меня при свидетеле. Ведь в конце концов вы заметили платежку.

Он посмотрел на меня с чувством явного мужского превосходства – мол, вот я какой умный, а ты не смогла сообразить элементарные вещи.

– А если такой умный, – сварливо начала я, – то установил бы видеокамеру, она и сняла бы, как ты печатаешь платежки, а потом их сжигаешь. И вовсе незачем было меня звать!

Эрик выглядел таким смущенным, что мне стало его жаль.

– Действительно, – промямлил он, – как это я не догадался.

– Один – один! – весело крикнула я и соскочила с проклятой машины. – Идем ужинать!

И, раздирая зубами зверски пересохшего цыпленка, я поведала Эрику кое-что из записок Валентина Сергеевича о замечательном препарате и о принципе его действия, насколько я смогла это понять.

– Я, конечно, не химик, – задумчиво проговорил Эрик.

– Дело не в химии. В записках сказано, что когда препарат испытывали на добровольцах, то он срабатывал по-разному, в зависимости от индивидуальных особенностей человека. Люди, у которых и так были парапсихологические способности с помощью препарата могли сделать настолько больше, что это казалось чудом. А люди обычные просто угадывали карты Зеннера с меньшим количеством ошибок.

Я постаралась сказать это с максимальной уверенностью, потому что если бы Эрик усомнился и спросил меня, что это такое – карты Зеннера, то я бы имела бледный вид, ибо о Зеннере не имела ни малейшего представления. И что еще за карты – игральные, что ли?

– Пока оставим препарат в покое. Эти записки натолкнули меня на мысль, что над тобой кто-то осуществляет эксперимент, воздействует на твою психику.

Эрик изменился в лице. Еще бы, кому приятно узнать, что у тебе в голове хозяйничает кто-то посторонний, да еще и явно с преступными намерениями.

– Чужая воля, – пробормотал он.

– Слушай, не раскисай, – раздраженно прервала его я, – у меня тоже положеньице – не дай Бог, но я не опускаю руки.

Совместное сидение на стиральной машине очень сближает, потому что мы с Эриком после этого как-то незаметно перешли на «ты».

Далее я весьма подробно, с отступлениями и повторениями рассказала ему про Луизу, про Еремеева, про тетрадку и синий «форд», про итальянского актера Волонте и про то, как мы с Горацием нашли записки Валентина Сергеевича.

– Замечательный был старик! – восхитился Эрик. – Он мне всегда нравился. Но… постой, постой… Значит, сегодня утром вы с Горацием подверглись нападению бандита, потом Гораций его угробил…

– И мы пошли домой. А потом еще раз туда ходили с Олегом, – краем глаза я заметила как Эрик нахмурился при упоминании Олега, – там никого не было.

– Они унесли труп или живого, но раненого, – неуверенно сказал Эрик.

– Правильно соображаешь.

– Трудно поверить, – он смотрел на меня скептически.

– А чужая воля? – прищурилась я.

– Что такое?

– Договорились же: я верю в твою сумасшедшую историю, а ты – в мою. Я считаю, что ты – не врун и не псих, а ты – что я не истеричка и не выдумываю истории от одиночества, чтобы привлечь внимание интересного мужчины.

– Да-да, извини, – он передвинул свой стул поближе ко мне. – Но если все так, как ты говоришь, то что ты теперь собираешься делать? Если записки важны для тех людей, то они не оставят тебя в покое.

– Естественно, – вздохнула я. – Но все произошло так быстро, я не успела ничего решить. Не будут же они брать приступом мою квартиру среди бела дня. И потом… может быть, они не поняли, что это я отобрала у Еремеева чемоданчик? Он сказал по телефону, что он нашел тайник и находится он там-то. А потом разговор прервался, и когда они приехали на указанное место, то увидели, что чемоданчика нет, а Еремеев сломал шею. Как думаешь, неужели они поверят, что слабая женщина могла справиться с таким крепким мужиком? И Гораций вел себя очень аккуратно – не рвал, не кусал его, а только сбросил вниз. Так что следов собачьих зубов на нем нету.

– Но тем не менее ночевать тебе в той квартире нельзя, – решительно сказал Эрик. – Ночью они запросто могут прийти проверить, как и что.

Однако, ну и хватка. Но я тут же поняла, что Эрик ни о чем таком не думает, просто беспокоится за меня.

– И записки нужно перенести сюда, и сам препарат.

– А Гораций?

– Ничего с Горацием не случится.

– Гораций не любит быть один! – воскликнула я. – Он будет тосковать. К тому же они могут забраться в квартиру ночью и причинить ему вред.

– Ага, стало быть, тебе нужно ночевать там, чтобы в случае чего защитить ротвейлера от бандитов, – усмехнулся Эрик.

– Я животное не брошу!

– Ладно, приведем его сюда, места много. Я сам схожу.

С величайшими предосторожностями мы спустились вниз по лестнице, открыли дверь моей квартиры. Гораций лежал в коридоре и тосковал. Он так обрадовался моему приходу, что даже облизал меня, чего раньше никогда не делал. Я чуть не прослезилась. В квартире Эрика Гораций сразу же по-хозяйски устремился на кухню и умильно уставился на холодильник.

– Гораций, ты на двухразовом питании! – строго сказала я.

Он негодующе отвернулся. Эрик с интересом рассматривал содержимое чемоданчика.

– Думаешь, это и есть препарат Валентина Сергеевича? – спросил он.

– А что же еще? Давай читать записки, узнаем, как он попал в подвал дома, который построил Джек.

Мы чинно уселись рядышком за письменный стол, поделили стопку листков – я начала с того места, где остановилась. А Эрик – сначала.

«Горе и одиночество – плохой советчик, – читала я. – Когда прошло время после похорон, я окунулся в работу с головой.

Так мне становилось немного легче. С должности директора института я к тому времени уже давно ушел, еще до смерти жены. Официально считалось, что я заведующий лабораторией, но занимались мы только препаратом В-17. Именно в то время я получил интереснейшее предложение: один из моих старинных знакомых, человек несомненно порядочный, неплохой ученый и блестящий организатор, создал собственную фармацевтическую фирму и пригласил меня возглавить ее научный отдел. Он предложил мне очень высокую оплату, но это не сыграло бы значительной роли в другие времена, однако я думал, что это даст мне возможность уйти из-под контроля тайного ведомства, в особенности – генерала Г. Удержать в институте они меня не могли – возраст давно пенсионный, уйти я мог в любое время. Я держал в тайне свои переговоры о переходе в частную фирму, но либо кто-то сообщил Г. об этом, либо он сам чувствовал, что работа наша может уплыть из его рук, потому что, как я уже говорил, власти этой некогда могущественной организации приходил конец, иву нас в институте, да и в других местах на ее представителей уже смотрели косо. Тогда они решили действовать нагло. Произошел такой случай – из моего лабораторного сейфа неожиданно исчезло большое количество препарата В-17. Все указывало на то, что это дело рук если не самого Г., то его подчиненных, особенно мне не нравилась в этом деле роль той женщины, А. Р. Однако их привилегированное положение не позволяло высказать наши подозрения вслух. История возмутила меня до глубины души: если побочные действия препарата в условиях лаборатории хоть как-то находились под научным и медицинским контролем, то теперь джинн выпущен из бутылки и последствия этого поступка могут быть ужасны. Кроме чисто медицинских аспектов использования препарата меня беспокоили аспекты моральные. И даже, возможно, криминальные. Дело в том, что в последних сериях экспериментов, которые курировала А. Р., она, давая одному из подопытных добровольцев значительно увеличенную дозу В-17, добилась того, что в момент действия препарата этот доброволец мог не только передавать свои мысли второму участнику эксперимента, но внушать их ему и заставлять выполнять свои мысленные приказы. У меня сложилось впечатление, что А. Р. особенно настаивала на продолжении этой серии экспериментов, поскольку они сулили ей возможности обогащения и власти.