Чужая воля - Наталья Александрова

Я пока решила называть его так, потому что настоящее имя он вряд ли мне скажет.

– Значит, он спрятал это здесь, а мыто искали в квартире старого козла.

– Сам ты козел! – выпалила я машинально. – Не смей так называть приличного человека, ты его ногтя не стоишь.

– Ой-ой-ой, какие мы сердитые! – весело пропел Еремеев.

Затем, не сводя с меня глаз и дула пистолета, он достал мобильный телефон, набрал номер и произнес:

– Шеф, я нашел тайник старика. Ящик у меня. Где нахожусь? Это старые дома на краю парка…

Но закончить фразу Еремеев не успел. Мимо меня пролетело что-то огромное, темное, и Гораций, мой дорогой любимый Гораций, бросился ему на грудь всем своим весом. Еремеев охнул от неожиданности, потерял равновесие и рухнул в подвал. Гораций намылился было за ним, но услышал мой страшный окрик и дисциплинированно подчинился. Он заглянул в темный проем и тут же повернулся ко мне, довольно ухмыляясь своей слюнявой мордой и приглашая меня взглянуть на дело своих лап. Из подвала не доносилось ни звука. И я, движимая любопытством, смешанным со страхом в соотношении три к одному, подкралась к подвальному окну. Вглядевшись в полутьму, я рассмотрела на полу подвала человеческую фигуру. Телефонный мастер лежал, не подавая признаков жизни, и его голова была повернута под таким неестественным углом, что мне стало ясно: он этих самых признаков никогда не подаст. Я жалобно ойкнула и села на первое попавшееся под руку, то есть не под руку, а… ну, вы меня понимаете. Этим первым оказался железный сундучок Валентина Сергеевича. Гораций подошел, очень довольный собой и лег рядом.

– Гораций, – простонала я, – что ты наделал? Получается, что мы его убили.

Гораций посмотрел на меня укоризненно.

– Да-да, конечно, он сам напрашивался, но все же… А откуда ты так своевременно выскочил? Из подвала есть другой выход?

Гораций не ответил мне ничего определенного.

До дома мы летели как по вражеской территории – постоянно оглядываясь и вздрагивая. Сундучок Валентина Сергеевича жег мне руки, к тому же я боялась, что тот шеф, с которым разговаривал Еремеев, уже едет сюда, и меня перехватят, затолкают в машину и увезут куда-нибудь, а там будут пытать. У самого дома я сообразила, что пытать им меня ни к чему, поэтому они просто отнимут сундучок, а нас с Горацием убьют. Однако мы никого не встретили.

Закрыв двери на все замки, я перевела дух и только было собралась приступить к изучению содержимого сундучка, как раздался сигнал домофона. Это был Олег. Ну что ж, из всех зол это было наименьшее, и я впустила его в квартиру, предварительно затолкав сундучок в стенной шкаф.

– Ты, конечно, просила не приходить, но я вчера весь вечер звонил, телефон не отвечал, – начал Олег, но остановился на полуслове: – Парка, что с тобой случилось?

– А что со мной могло случиться? – ответила я вопросом на вопрос, чтобы выиграть время, а сама лихорадочно соображала, что такое Олег мог заметить.

– Да у тебя кровь, вы что, подрались?

– С кем? – холодно осведомилась я. – Кого ты имеешь в виду?

– Ну этого твоего, белобрысого, – в голосе Олега не было теплоты.

– При чем тут Эрик? И вообще он на работе. И не может быть у меня никакой крови.

«Естественно, – добавила я про себя. – Мои руки чисты, это все Гораций».

– Сама посмотри в зеркало, вот тут, на щеке.

Да, действительно, на щеке кровоточила здоровенная ссадина, волосы растрепаны, глаза бегали. Вид был преступный. Видя, что Олег не отстанет, и еще, чего доброго, заподозрит Эрика и полезет выяснять с ним отношения, я решила расколоться.

– Послушай, Олежек, ты только не волнуйся… но кажется, я действительно кого-то убила… То есть не я, а Гораций.

– Нечего на собаку сваливать, животное невиновно, – строго сказал Олег.

– Ты даже не позволяешь мне оправдаться!

Я рассказала ему историю, которую выдумала тут же, сходу. Иногда концы с концами у меня не сходились, но Олег, я думаю, отнес это за счет моего нервного состояния и общей бестолковости, которой по его мнению, я стала страдать в последнее время. Итак, я ни словом не обмолвилась о сундучке. И о том, что человек, сломавший шею в подвале, был мне хорошо знаком. В моем изложении все выглядело так, как будто я влезла в чужой двор в поисках Горация, что было истинной правдой, а там, возле заброшенного дома, на меня напал неизвестный злоумышленник с пистолетом. Чего он хотел – ограбить меня или изнасиловать, – я так и не успела узнать, потому что героический Гораций подоспел вовремя и мощным толчком сбросил злодея в подвал, где тот и сломал себе шею.

Разумеется, Олег выслушал меня крайне недоверчиво. Не то чтобы он не поверил в злоумышленника, думаю, он сомневался, что ленивый Гораций способен хоть куда-то поспеть вовремя. Но, поскольку пес сидел посреди комнаты с видом победителя, Олег заподозрил неладное.

– Ты что, действительно ходила одна в отдаленный район парка?

– Я не одна, а с Горацием.

– И что, действительно у того типа был пистолет? – продолжал допытываться Олег.

– Говорят тебе, что был! – я начинала злиться.

– И он правда упал?

– Послушай, кто из нас бестолковый… – начала было я, но Олег уже направился к двери.

– Ты куда это?

– Иду проверять, что ты там натворила.

– Ты что, с ума сошел? Зачем тебе?

– А если там труп? А если тот тип не убит, а ранен, его же никто не найдет!

– Ну и пусть! – я пожала плечами.

– Я должен посмотреть и вызвать милицию!

Уж очень он правильный, наверное, поэтому мы и развелись. Нельзя его никуда пускать. Я вспомнила, что говорил Еремеев: что он находится на окраине парка, что там заколоченные дома. Определить его местонахождение нетрудно, и после того, как он неожиданно замолчал, его сообщники наверняка заподозрили неладное и уже приехали туда. Надо думать, увидев труп, долго они там не пробудут: ведь они думают, что я сбежала и вызову милицию, а им светиться ни к чему. Может быть, действительно вызвать милицию? Но тогда придется рассказывать милиции про сундучок, а я не могу. Если Валентин Сергеевич придавал ему такое большое значение, значит, в сундучке находится нечто очень важное. Сначала я должна сама во всем разобраться.

Отговорить Олега от проверки трупа я не смогла, зато здорово сумела потянуть время. Сначала я долго умывалась, потом заявила, что мне просто необходимо выпить чашку крепкого кофе, чтобы взбодриться, а потом оказалось, что у меня упадок сил, и мне необходимо съесть легкий завтрак, например, яичницу с ветчиной, два куска хлеба с маслом и сыром и еще одну чашку кофе с молоком и с сахаром. И Гораций тоже перенервничал и проголодался. Словом, через полтора часа экспедиция в составе Олега, меня и ротвейлера отправилась на дело. О том, чтобы оставить нас дома, не могло быть и речи.

Дырка в заборе никуда не делась, мы осторожно пролезли через нее и привели Олега к подвальному окошку. На первый взгляд во дворе ничего не изменилось, только ставня подвального окна была выломана и лежала рядом. Театральным жестом я указала в темноту подвала:

– Он там!

Олег заглянул в подвал и удивился.

– Там никого нет.

– Наверное, он отполз подальше, – неуверенно предположила я.

– Но ты же говорила, что он был мертв!

– Ну, может быть, он собрал последние силы, – продолжала я валять дурочку.

На самом деле я прекрасно поняла, что преступники уже побывали здесь и увезли своего сообщника, живого или мертвого. Об этом говорила выломанная ставня – попробуй-ка, вытащить такого плотного типчика через подвальное окно! Будем надеяться, что они уже убрались подальше.

Но настырный Олег все же полез вниз. Есть в нем такое: обязательно нужно доводить до конца любое начатое дело, даже если это глупо. Очевидно, это тоже повлияло на мое решение с ним развестись.

– Видимо, у твоего грабителя хватило сил на то, чтобы отползти очень далеко. Тут нет ни его, ни пистолета. Не расстраивайся, – утешил меня Олег, вылезая, – по крайней мере, Гораций не будет чувствовать себя убийцей.

Еле-еле уговорила я Олега уйти домой, а сама закрылась на все замки и открыла записи Валентина Сергеевича.

«Не знаю, кто прочтет мои записки. Я еще не нашел человека, которому мог бы полностью доверять и который в то же время был бы достаточно сильным, чтобы не бояться тех, с кем столкнула меня судьба на старости лет. Пока же я спрячу в надежное место препарат, созданный в результате нескольких лет напряженного труда, и эти записки, где я вкратце объясняю причины некоторых своих поступков, которые стороннему наблюдателю могли показаться странными и даже морально небезупречными.

Многие годы я возглавлял крупный научно-исследовательский институт, занимавшейся некоторыми вопросами биохимии. Чисто административная работа никогда не была для меня главной, на первом месте всегда стояла научная деятельность – те работы, которые я проводил с небольшой группой преданных учеников в моей собственной лаборатории. Я знал, конечно, о существовании в моем институте спецотдела – подобные отделы были раньше в каждом НИИ, это было в порядке вещей, но я никогда не сталкивался вплотную с сотрудниками этого отдела: у меня своя работа, у них – своя, мы существовали как бы в разных измерениях. Так было до тех пор, пока начальник отдела, некто Г. (он, естественно, не имел никакого отношения к биохимии, и вообще ни к какой науке, а служил в известном ведомстве и, как я узнал позже, дослужился там до весьма высоких чинов), – пока начальник отдела не пришел ко мне в лабораторию собственной персоной. Он заявил, что проводимые в лаборатории работы с сегодняшнего дня засекречиваются. Он сам лично будет их курировать и следить за строжайшим соблюдением секретности. Он еще много говорил о государственной тайне, о гражданском долге и о подписке о неразглашении. У меня его лекция не вызвала никаких чувств, кроме возмущения: мне, директору института, ученому, достаточно известному и в России, и за рубежом, будет диктовать условия работы какой-то жандарм, человек, не имеющий даже приличного образования… Второе, что расстроило меня еще сильнее, – это вопрос: кто из моих учеников и сотрудников поставил Г. в известность о полученных нами необычных результатах? Я обводил их глазами, вглядывался в их лица – каждого я знал многие годы, некоторых – еще студентами. Каждому я доверял, и вот теперь… Теперь я утратил веру в их порядочность и научную этику. Самое страшное, что сделал подлость кто-то один, а подозревать приходилось всех.