Отрешенные люди - Вячеслав Софронов

- С Федором, братом моим, горе случилось.

- Да что такое? Он, вроде как, с обозом в степь отправился на торги? удивился Василий Павлович.

- Именно так. А вчерась прискакал оттудова верный человек и сообщил, что киргизы его со всем обозом к себе увели и выкуп немалый требуют.

- Да сроду такого не припомню, - всплеснула руками бывшая здесь же в прихожей Варвара Григорьевна.

- Не тронь лиха, пока лежит тихо, - сокрушенно вздохнул Корнильев, присаживаясь на лавку в горнице, куда они прошли для разговора.

- Большой выкуп требуют? - поинтересовался Зубарев, заранее зная, что Михаил впрямую не ответит, уйдет в сторону.

- Солидный выкуп, - уклончиво ответил тот, - да не в выкупе даже и дело...

- Еще чего просят?

- Дело в том, что выкуп тот надобно им в стойбище доставить. Сам я ехать не могу, дел невпроворот, у Алексея стекольная фабрика, не бросишь, Василий, младший наш, - Зубарев кивнул понятливо головой, ему были знакомы приемы младшего Корнильева и его умение выходить сухим из воды, - захворал, занемог, как про то известие услыхал. Дело-то такое, можно и без головы, с такими деньгами едучи, остаться, - провел он ладонью по горлу.

- Так ведь туда полки наши ушли, в степь, - встрял Иван Зубарев.

- Вот из-за них киргизцы как раз и озлились. Солдаты, видать, поразорили их стойбища, скот поугоняли, а, может, еще чего, в общем, киргизцы обещали всех купцов, кто мимо них ехать будет, ловить, у себя держать, пока за них выкуп не дадут.

- Выкуп-то они возьмут, - почесал в затылке Василии Павлович, - а вот отпустят ли Федора с миром? Я их норов давненько знаю, имел дело с ихним братом.

- Вот как тут поступать? - перекрестившись на темные образа, спросил Михаил Яковлевич. - Казаков нанимать, чтоб отбили Федора?

- А чего б не попробовать? - шмякнул кулаком по столу Василий Павлович, которого самого несколько лет назад хорошо пощипали в степи, после чего он более года расплачивался за взятые в долг товары.

- Что ты, Иван, скажешь? - обратился Корнильев к младшему Зубареву.

- Я б не так поступил, - скупо ответил тот.

- Да? И как же? Скажи, послухаем.

- Надо ихнего старшину похитить или кого иного из их знатных людей, а потом и поменять на Федора.

- Ишь ты каков! - покрутил головой Михаил Яковлевич. - Только кто за такое дело рисковое возьмется? Уж не ты ли?

- Возьмусь, - спокойно ответил он, и глаза у него зажглись. Отец, хорошо знавший, что обозначает этот блеск, только крякнул и громко высморкался.

- Чего скажешь? - Корнильев глянул на Зубарева-старшего.

- Ох, и хитер ты, Михаил, - Василию Павловичу подобная затея сына была явно не по душе,- знал, неспроста ты к нам зашел. Опять станешь Ивана сбивать на дурь какую. Все тебе мало... И так едва из острога его выручили. Пущай пожил бы хоть чуток без азарту или не знаешь, каков он? Мы тут собрались было свататься... - на этих словах Василий Павлович прикусил язык, поняв, что сказанул лишку, но было уже поздно, и Корнильев заулыбался и лукаво сощурился.

- А-а-а... вон оно в чем дело? И к кому свататься собрались? Отчего я о том ничего не знаю? Вот молчальники великие! Нехорошо, ой, нехорошо родных людей забывать...

- Зато ты о нас, Мишка, помнишь. Чего Федора не остановил, когда он в такое время в степь поехал? Знал, поди, что солдаты на войну отправились добра не жди, - продолжал выговаривать ему Зубарев-старший, но по тону его было видно, что он уже помягчал, смирился с мыслью, что сыну придется ехать в степь на выручку богатого родственника.

- Ладно, ладно, - примирительно взял за руку разошедшегося хозяина Корнильев, - я же не задаром его об услуге прошу, заплачу за брата родного. Сын у тебя, Василий Палыч, вон каков, башковитый, за печкой его не упрячешь, - и он похлопал по плечу Ивана, который засмущался, потупил глаза, так, что легкий румянец окрасил его смуглые щеки.

- Чего ты, отец, испугался? Не впервой мне, вывернусь...

- Ага, вывернешься. Тулуп выворачивали, выворачивали, пока на две половины не разорвали. Киргизцы, они шутить не станут, пырнут ножичком в брюхо, и поминай, как знали. А ножички у них знаешь какие? Во! Наскрось выйдет и еще останется.

- Поди, не дойдет до смертоубийства, - попробовал успокоить Зубарева Михаил Корнильев, - не тот человек у тебя Иван, чтоб пузо свое под нож киргизский подставлять. Так говорю?

- Решайте сами, - махнул расстроенный Василий Павлович и пошел из горницы, - но чтоб через месяц был тут, а то ... - и, не договорив, ушел к себе в кабинетик.

Двоюродные братья, оставшись одни, переглянулись, и Михаил, который был на добрых полтора десятка лет старше Ивана, подмигнул тому и, перейдя на шепот, спросил:

- Значит, под венец идти собрался? Набегался по девкам уже? Гляди, не прогадай. Жена как голова, одна до самой смерти дается.

- Все одно, рано ли, поздно ли, жениться надо, - отвел глаза в сторону Иван, - вернусь, и поженимся.

-- То тебе решать. А теперь о деле. Дам тебе с собой в помощь двух человек своих: Никанора Семуху и Тихона Злыгу. Оба парни крепкие, крученые, с нашими обозами везде хаживали. Деньги как соберу на выкуп, то сразу дам знать тебе. Запрячешь их хорошенько, ладом, чтоб не сыскали при случае. Подскажу, как лучше сделать, через недельку и выступите.

-- А лошадей? Не пехом же топать.

-- То само собой. Каждому будет по паре, чтоб подменять могли.

- А с оружием как?

- Пару пистолей дам, - неохотно согласился Корнильев.

- Там пистолями не обойтись, мушкеты или фузеи нужны.

- Ты, впрямь, как на войну собираешься. Где я тебе их возьму?

- Найдешь, коль захочешь. Без мушкета не поеду. И по сабле каждому, а лучше, так тесаки. Крупы, солонины, сухарей не забудь, а то придется с половины пути возвращаться. Сам вон чего не едешь?

- Я же говорил, дела, - набычил свою крупную голову Корнильев.

- Смотри, у меня ведь тоже дела найтись могут, если голыми нас спровадишь.

- Найду все, о чем просишь, - вздохнул, вставая, Корнильев, - дорого же мне выкуп братца родного встанет, угораздило его в переделку попасть...

Варвара Григорьевна, проведав о поездке сына в степь, разволновалась, заголосила, кинулась уговаривать, чтоб отказался, но Иван стоял на своем крепко и не сдавался на уговоры матери, не отвечал на попреки отца.

Через четыре дня, на пятый, явился посыльный от Михаила Корнильева, сообщил, что все к поездке готово и завтра можно выступать. Иван отправился к двоюродному брату и застал того разглядывающим старенький побитый мушкет, который явно кто-то поспешил сбыть с рук за самую незначительную цену. Но препираться с Михаилом было бесполезно, и Иван взял оружие, надеясь, что, может быть, пользовать им и не придется. Тут же он познакомился со своими попутчиками. То были здоровенные парни, ростом с него и не уступающие, видать, по силе. Тот, что назвался Никанором, был рус и конопат, а Тихон носил расчесанные на прямой пробор волосы и небольшие черные усики, которые смотрелись довольно нелепо под его большим мясистым носом. Отозвав Ивана в сторонку, Михаил вручил ему увесистый кошель с деньгами и посоветовал зашить его в седло или сшить специальный карман в заплечной суме. Иван обещал подумать и отправился домой, чтоб отоспаться перед дорогой. На другой день еще в темноте в окно к нему постучались, и, выйдя на крыльцо, он увидел взнузданных коней и двух всадников, поджидающих его. Едва простившись с родителями, он вскочил в седло и, ощущая радостное и щемящее чувство дороги, изо всей мочи хлестнул своего коня, направив его вскачь по бревенчатой мостовой.

13.

Когда в Петербурге чуть растеплило и весело зачирикали уцелевшие после лютых зимних морозов неунывающие воробьи, братья Шуваловы собрались в воскресный день для празднования именин двоюродного брата, Ивана Ивановича, носившего, к прочим, звание российского президента Академии. Из всех гостей приглашен был лишь граф Михаил Илларионович Воронцов, сидевший на почетном месте, справа от виновника торжества. Он и руководил застольем, произнося шуточные тосты и здравицы имениннику. Правда, пили мало, а больше разговаривали о делах, об императрице, которая, следуя давней традиции, неизменно дарила на именины близким ей людям какую-нибудь дорогую безделушку. На сей раз Иван Иванович восседал в тонкой шелковой рубашке, воротник и рукава которой были расшиты бисером. Именно эта рубашка и была преподнесена накануне собственноручно Елизаветой Петровной в качества подарка имениннику.

- Цены нет твоей рубахе, - в который раз начинал Петр Иванович Шувалов, оглаживая рукой императрицын подарок, - я то уж знаю, что, коль матушка дарит кому чего из одежды, то особое расположение к тому человеку питает. Гордись, брат.

- Да чего там, - смущенно отвечал тот, но по тому, как он демонстративно отставлял то одну, то другую руку, демонстрируя бисерные узоры, ярко вспыхивающие при свете многочисленных свечей, было видно, что он страшно доволен подарком. - Я думал орден получу, а тут... рубаха.