Отрешенные люди - Вячеслав Софронов

- Да нет, я... - попыталась возразить мигом оробевшая Наталья, но отец лишь махнул рукой и сгреб ее в охапку, усадил в санки, отвязывая застоявшегося Валета, вывел его на дорогу.

- Через Абрамовский мост поедем? - спросил Зубарев-старший.

- Давай через него и махнем, - отозвался Василий Пименов. - Догоняй! и, щелкнув кнутом, направил своего Валета в сторону реки.

Василий Павлович на ходу запрыгнул в санки, слегка придавив сидевшего посредине Ивана.

- Подвинься, - коротко бросил ему и поддал вожжами нетерпеливо вздергивающего головой Орлика. - Пошел! - громко свистнул так, что из-за соседних ворот затявкали обеспокоено собаки, вскочил на ноги, перехватил вожжи в левую руку, а правой защелкал в воздухе плетеным кнутом и погнал вслед за уже поворачивающим на Абрамовскую улицу Пименовым.

На реку они выехали почти одновременно, остановились возле штабелей леса, стасканного на берег еще летом и оставленного до распиловки на лесопильне, стоявшей неподалеку. Сегодня, в праздничный день, она была закрыта, и лишь сторож в большом тулупе с колотушкой под мышкой пританцовывал подле ворот, поглядывая на крестьянские обозы, едущие через реку. Пологий берег был сплошь укатан полозьями многочисленных саней, а дальше, по льду, тянулись две дороги: одна на ту сторону к деревеньке Савиной, а другая уходила, извиваясь широкой лентой, вниз по Иртышу, сворачивала вправо у Базарной площади, шла дальше возле крутоярья городского холма, нависшего над ней хищно, как зверь перед броском; далее, ближе к сизой дымке горизонта, ледовая дорога терялась, поблескивая издалека сине-зелеными искорками накатанного льда, словно по замерзшему оконному стеклу прошел острый отчерк алмазного камня.

Пименов дождался, когда санки Зубаревых остановились рядом с ним и, весело подмигнув, спросил:

- До Глубокого буерака погнали? Идет?

- Идет, - согласился Василий Павлович, прикидывая на глаз расстояние, версты с две будет...

- А сколь не будет - все наши, - засмеялся Васька Пименов, - трогаем?!

- Айда! - щелкнул кнутом Зубарев, свистнул по особенному, с переливом, да так, что оба жеребца прижали уши, вздрогнули и рванулись вперед, широко выбрасывая ноги, и кося друг на друга налитыми кровью глазами.

Орлик оказался более резвым, проворным и с ходу обошел пименовского Валета, вылетел на середину ледяной дороги, мерно пошел, набирая ход легко и непринужденно. Иван оглянулся и увидел, как Пименов, так же, как и отец, стоявший на ногах во весь рост, что-то кричит и охаживает кнутом вытянувшего шею Валета. Проскочили поворот на Базарную площадь, дорога дальше пошла чуть уже, и Орлик несся по ней стрелой, не оставляя сопернику ни малейшего шанса на успех. Вот уже показалась темная впадина Глубокого буерака, куда уходила ответвленная от основной дорога. Зубарев-старший время от времени поглядывал назад, уже предвкушая победу над другом, как навстречу им из-за поворота показались крестьянские розвальни, с мерно бредущей каурой с длинной шерстью по бокам лошаденкой, покрытой густой изморозью поверх наброшенной на нее рогожной попонки.

- Эй, - закричал призывно Василий Павлович, - берегись! - Но лошадь как шла им навстречу, так и продолжала идти. - Спит он там что ли? - выругался Зубарев-старший и начал понемногу натягивать поводья, боясь на полном ходу сшибиться с встречными санями. Орлик сбавил шаг, и Пименов тут же нагнал их, закричал что-то сзади. - Вот паскудство какое, объезжать их придется, чертыхнулся Василий Павлович и направил жеребчика с накатанной дороги по целине, чтоб избежать столкновения. В это время возница проснулся, закрутил головой, увидев несущегося прямо на него взмыленного жеребца, дернул поводья и тяжело съехал в сторону, сняв при этом шапку с головы и на всякий случай поклонившись встречным.

- Черт бы тебя побрал, засоню! - Зубарев зло сверкнул глазами на растерявшегося мужика, направил Орлика обратно на санный путь, но было поздно. Пименовские санки проскочили по освободившейся дороге прямо у него под носом и без остановки пошли дальше. Иван увидел смеющееся лицо Натальи, повернувшейся назад и возбужденно размахивающей руками, видно, и ей передалось чувство азарта, радости и пьянящего восторга победы. И столько блеска было в ее широко распахнутых глазах, что Иван, никогда прежде не видевший ее такой, удивился, и даже горесть поражения скрасилась от открывшейся ему красоты девушки...

-- А я думал, уже все, не догоню тебя, - возбужденно кричал Пименов, ай нет, обошел!

Василий Павлович лишь кисло улыбнулся на бахвальство удачливого соперника, что поджидал их у поворота, приплясывая на утоптанном снегу.

- Случай помог, - отмахнулся Василий Павлович.

- Случай-то случай, да запросто так он не каждому дается. Оно и в жизни так поставлено: одному удача сызмальства светит, а другой, сколь ни ломается, ни горбатится, а все нужду одолеть никак не может. Так говорю, дочка? - обратился к улыбающейся из санок Наталье. - Магарыч с тебя, Палыч. Не откажешься?

- Давай-ка еще на обратном пути потягаемся, - предложил тот, - мой-то все одно ровней идет, и не эти чертовы сани, так сидел бы ты у меня в хвосте, не радовался сейчас, - не сдавался Зубарев.

Ивану интересно и весело было смотреть на отца, который, вырвавшись из домашних повседневных забот, мигом преобразился, помолодел, даже походка стала иной - твердой, легкой. Смешило, как он переживал за случайный проигрыш, пытался доказать преимущество Орлика, размахивал руками, даже притоптывал ногой в расшитом праздничном валенке. И долго еще, может, до самого лета, а то и до следующего года будет вспоминать неудачу, искать виноватых, будучи в душе незлобивым и отходчивым человеком, но всегда остающимся при своем мнении, неуступчивым в малом, пустяшном, и горячим спорщиком по любому поводу. В то же время Иван понимал: проиграй отец в чем-то более важном, что по-настоящему задело бы его, он снес бы все молча, без слов и крепких выражений пережил случившееся, никому не показав кипящих внутри чувств и волнений. Уж так он был устроен, воспитан своим отцом казаться на людях откровенным донельзя, даже чуть простоватым, незамысловатым мужиком, для которого вся жизнь - масленица, а частые неудачи - всего лишь мало значащие неприятности, которые рано или поздно заканчиваются, уходят, и опять горизонт чист и безоблачен. Зато, когда Ивану случалось без предупреждения заходить в комнату к отцу, он видел совсем иного человека: жесткого и напряженно-сосредоточенного, с узким прищуром суровых, не мигающих глаз. Иван даже пугался его такого и, смешавшись, старался быстрее уйти, отложить необходимый разговор на другой раз. Он знал, насколько отцу трудно вести дела, когда каждый, как сегодня на этих скачках, старался обойти, обставить другого, не испытывая угрызений совести, когда, разоряя, пускал по миру такого же купца, как он сам. Таковы были правила игры и мира, в котором они жили.

Пименов так и не дал уговорить себя повторить состязание на обратном пути, и они возвращались уже неторопливой рысью.

- Дай и мне, - взял Иван вожжи из рук отца, вставая на ноги, и попробовал также по удалому свиснуть, щелкнуть кнутом в воздухе. Но это у него плохо получилось, хотя Орлик и так понял, что от него требуется, и перешел на крупную рысь, громко фыркая и недовольно тряся головой.

- Устал он, - дернул сына за полушубок Зубарев-старший, - не неволь его.

Орлик легко взял разгон и, как в первый раз, оторвался от Валета, нагнал все те же злополучные дровни, на сей раз мужик заранее съехал в сторону, освобождая дорогу. Зубаревский рысак лихо пронесся мимо понурой лошадки и помчал дальше все той же широкой, крупной рысью, чуть откинув назад голову, покусывая металлические удила. Иван оглянулся и увидел, что Пименов не выдержал, хлестанул своего Валета и погнал следом, возможно, опять надеясь на удачу и новую победу. Но уже перед самым поворотом к городу под копыта Валета попался ледяной катыш, или он оступился и при этом сбоил, перешел с рыси на резвый галоп, нещадно дергая легкие санки, грозя их перевернуть, оборвать постромки, и Василий Пименов что есть сил навалился, натянул вожжи и с трудом сдержал разбежавшегося жеребца, заставил его перейти на шаг.

Теперь уже хохотал Василий Павлович Зубарев, хлопая снятыми рукавицами одна о другую.

- Чего, Васька, - кричал он понуро правившему к ним другу, - получил свое?! Проиграл парню моему! Проиграл! А? Каков у меня Иван?! Теперь тебе придется ему магарыч ставить.

- Да, вишь, Валетка сбоил, запнулся малость. Подфартило тебе, а то бы все одно достал твоего молодчика. Я уже и догонять начал... - оправдывался Василий, отирая взмокший лоб. А Наталья выглядывала из-за отца веселая и озорная, и тоже чего-то выкрикивала, но ее не было слышно за басовитыми, раскатистыми словами Пименова-старшего.

Порешили все вместе заехать в ближайший трактир отобедать, но Наталья наотрез отказалась, стесняясь признаться, что ни разу не бывала в подобном заведении, а потому поехали в дом к Пименовым, где уже стоял накрытый праздничный стол, и поджидали лишь хозяина с дочкой. Через час Иван с Василием Павловичем, изрядно подзахмелевшим, разговорившимся, вспотевшим от домашнего тепла, насилу отнекались от предложения хозяев остаться, посидеть еще, вышли со двора, отвязали нетерпеливо перебирающего ногами Орлика. Как только тронулись, Василий Павлович похлопал сына по широкому, уже почти мужичьему плечу и, кивнув на дом Пименовых, спросил: