Орел и грифон - Андрей Каминский

За ее спиной раздвинулись ветви деревьев — и на берег озера вышла Саломея бат Шломо. Губы ее искривились в понимающей усмешке при виде пленника.

— Я так и поняла, что хазарин тебе понадобился именно для этого. Что же, редко когда твоя богиня получает сына самого джавли-бека.

— Что тебе за дело до меня и моих богов? — огрызнулась ведунья, — или думаешь, я не знаю, что твой народ признает только одного-единственного бога.

— Мой народ много старше чем ты думаешь, — усмехнулась Саломея, — и за годы Галута с ним случалось всякое. Мы слишком долго жили средь го...разных народов, чтобы ничего не перенять у них. Даже в моих жилах, как и в жилах многих здесь течет самая разная кровь — от тавров до гуннов. В Самкерце, когда он еще звался совсем иначе, мои предки молились вместе с эллинами Богу Высочайшему, в котором греки видели Зевса, а мы — Яхве, также как многие из нас, во Фригии, почитали Сабазия-Саваофа.

— Я не знаю о чем ты говоришь, — настороженно ответила волхвиня.

— Об этом мало кто знает и из моих соплеменников, — пожала плечами Саломея, — но я — дочь рабби, мудрейшего из знатоков Закона...

— Закона что считает, что нет иных Богов, кроме вашего....

— Так считал мой отец, — кивнула Саломея, — и иные рабби, что жили в землях Хазарии. Но сейчас все они мертвы, как и мой отец. Знание им Торы и Талмуда не помогло его дочери, когда ее и других иудеек, сам бек велел сделать «общими женами» всех кто принял Белую Веру. Поистине чудом — божьим или чьим-то иным,- стал тот мадьярский набег на Саркел и иные крепости по берегам Бузана. Хазары предали мадьяр на растерзание печенегам — и оставшиеся без жен мадьяры взяли в супруги дочерей Израиля. Я, как дочь рабби, считалась самой родовитой из пленниц — поэтому и стала женой Альмоша. И я же, что тайком от отца, читала его свитки, стала во главе нашей общины, — пусть ни один обычай и не видит женщину как знатока Закона. Но меня признали — не только женщины, но и те мужчины, что избежали Избиения и, со временем, перебрались сюда.

— Зачем ты мне рассказываешь мне то, что я знаю и без тебя, — хмуро посмотрела на нее Мустислава, — думаешь, мне есть дело до того по каким законам живет твой народ?

— Коль уж нам предстоит вместе отбиваться от общего врага, — пожала плечами Саломея, — может и наши веры возможно объединить, как и наши народы. Да, меня прокляли бы все пророки и рабби прошлых времен, но здесь никто не знает Закона лучше меня — и никто не помешает мне размышлять о божественных тайнах, мудрости и магии, что сохранили мои предки еще со времен Вавилона. В мидрашах, что хранились в доме моего отца, говорилось, что есть две пары: наверху Господь и Шхина, его нисхождение в мир, а внизу Самаэль, Князь Тьмы и его жена Лилит. Мне же открылось, что после разрушения Храма Шхина пала в мир, чтобы следовать путями Народа, а Лилит поднялась, чтобы стать супругой Бога. Пророк Иеремия рек, что «жена спасет мужа», а я говорю — наступят времена когда женщина станет держательницей Божественного Света и мужчина будет получать его от него. Не та ли это Первая Женщина, Лилит, которой ведомо Истинное Имя Бога, косматая, кто кричит в ночи, душа зверей полевых, властная над всякой ползучей тварью. Не сродни ли она Моране, Хозяйке Зверей, которую чтит твое племя? Лилит, «конец всех дней» и «конец всей плоти», вечно порождающее Чрево, есть воплощение Матери-Земли, как и Черная Жаба, которую чтит сестра посла аваров.

— Хочешь сказать, что и он послан сюда Богиней? — искоса глянула колдунья.

— Я пока не знаю, — уклончиво произнесла Саломея, — есть лишь догадки и знаки, что я прочла на его лице. Но если ты позволишь мне принести эту жертву — богиня даст знак нам обеим. В крови этого хазарина может быть запечатлена судьба всех Трех Народов.

Словно в ответ ее словам в ночном небе сверкнула молния.

— Видишь, — воскликнула Саломея, — это знак! В безлунные ночи так обозначает свое схождение Лилит, когда Мать Демонов разверзается молнией в ночном небе и истекает менструальной кровью на землю. Есть ли у вас такое поверье?

— Есть, — Мустислава испытующе посмотрела на иудейку, а потом, словно решившись, шагнула в сторону, позволяя жене Альмоша подойти к пленнику. Саломея, достав из складок одеяния резной кипарисовый жезл, простерла его перед собой, нараспев говоря: