Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика - Адин Штайнзальц

— Напрашивается аналогия с фантомными болями.

— Да, состояния очень похожи. Ноги нет, но она болит, ноет, чешется. Человек умер, но не понимает этого, застревает в фантомном мире. Души праведников могут моментально проскочить это тягостное состояние. Души, не готовые к бестелесному существованию, могут пребывать там бесконечно долго. Пока не проснутся.

— Так, может статься, многие только мнят себя живыми, а на самом деле пребывают в фантомном мире? Может быть, и наш разговор там происходит?

— Очень может быть. В земном мире избавиться от иллюзий трудно, в фантомном — еще трудней. И в том, и в другом случае нужна воля проснуться.

— Значит, наш торговец может веками путешествовать по иллюзорным заснеженным полям, претерпевая фантомные лишения в бессмысленной надежде на будущие награды?

— Ну, раввин все-таки прояснил ему ситуацию.

В поисках национальной идеи

Опубликовано в 33 выпуске "Мекор Хаим" за 2001 год.

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

— Если рядом с одним домом построить другой, третий, сотый — превратится ли автоматически скопление домов в город? Если собрать сто, тысячу, миллион человек — станут ли они единым народом? Вовсе не обязательно. Число не играет тут определяющей роли. И полмиллиона способны стать народом, а сто миллионов — так и остаться толпой.

— Допустим, они стали народом. Вопрос в том — каким? Результат зависит от национальной идеи, интегрирующей отдельных людей с различными интересами в единое целое.

— В связи с тем, что вы сказали, я приведу сейчас классический энтомологический пример. В северной Африки обитают безобидные насекомые, похожие на кузнечиков, они щиплют себе потихоньку травку на одном месте, никого не обижают и не имеют ни малейшей склонности к путешествиям. Но время от времени, в силу различных обстоятельств, эти насекомые начинают интенсивно размножаться. Когда их плотность достигает критического уровня, происходят биологические сдвиги: насекомые изменяют размеры и окраску, меняется и их поведение — они собираются в огромные стаи, и нашествие саранчи повергает земледельцев в ужас. Саранча преодолевает многие сотни километров и опустошает целые страны.

— Нечто подобное происходит и у леммингов.

— Совершенно верно, и у леммингов тоже. Возникает ситуация, когда «индивидуалисты» превращаются в «общество».

— Безобидные индивидуалисты — в опасное общество.

— Ну это же не более чем аналогия. Я просто хотел продемонстрировать, что при образовании общества возникает новое качество. В данном случае — действительно опасное. Но ведь людям совершенно не обязательно превращаться в саранчу или леммингов.

— В истории такое бывало.

— В истории и такое тоже бывало. Но я вам приведу сейчас забавный пример из нынешней израильской жизни. Резервисты у нас регулярно призываются на военные сборы. Этим людям может быть и тридцать, и сорок лет, и они, естественно, сильно отличаются друг от друга. Среди них есть преподаватели, ученые, банкиры — и у каждого свой неповторимый жизненный опыт, способности и интересы. Но, облачившись в военную форму, почтенные отцы семейств дружно свистят вслед каждой девчонке и обмениваются грубыми шутками. Надо полагать, мало кто из них ведет себя дома подобным образом. Что с ними произошло? Какая муха их укусила? Почему бы этим взрослым образованным людям не поговорить о философии, экономике или искусстве?

— А вы действительно полагаете, что многие из них вне армии интересуются философией? Позвольте усомниться.

— Ну почему же, кто-то вполне может интересоваться. Но на сборах у этого интереса мало шансов проявиться. Нечто подобное и в подростковых компаниях. Выйдя на улицу, подросток немедленно напяливает на себя социальную личину, востребованную уличным социумом. Конечно, теоретически тинейджеры могли бы поговорить о поэзии. Но их объединяет вовсе не любовь к литературе. Все они вынуждены принимать готовые правила игры, отыскивать некий интегрирующий «общий знаменатель». Разбившего в школе стекло не станут осуждать, а над тем, кто попробует читать вслух стихи, непременно начнут издеваться.

— Вы привели примеры, когда общество понижает уровень каждого своего члена. Как и в случае с саранчой, тут нет ничего позитивного.

— Верно. Но те же резервисты во время многочисленных войн показали себя с самой лучшей стороны. Объединившая их идея стимулировала мужество и стойкость. Да и компания подростков при определенных условиях вполне способна создать музыкальный ансамбль или спортивную команду.

— В России сейчас существует популярная общественная игра: поиск пропавшей национальной идеи — идеи, которая могла бы интегрировать российское общество. Вчера национальная идея была, а сегодня пропала. Нужда пришла, хватились, а ее нет как нет.

— Вы что же, предлагаете мне принять участие в поисковых мероприятих?

— Ни в коем случае! Ведь если бы вы ее, паче чаяния, обнаружили, она бы тут же оказалась не русской, а еврейской. Я, собственно, в связи с этим хотел вас спросить: как обстоят дела с национальной идеей в еврейском мире? Все в порядке или тоже надо отыскивать?

— Да уж я бы никак не сказал, что все в порядке.

— Вы имеете в виду еврейство в Израиле или в России?

— К сожалению, в обоих случаях картина не слишком утешительная. Если говорить о России, а в более широком смысле — обо всех странах бывшего СССР (ситуация в них примерно одинаковая), создается впечатление, что еврейская национальная идея здесь — это антисемитизм. Именно он главным образом интегрирует еврейство, не скрепленное никаким собственным внутренним клеем и объединенное только благодаря давлению извне.

— Но в Израиле-то этих проблем, надо полагать, нет.

— Как сказать. Израиль ведь тоже в значительной мере сплочен благодаря постоянной внешней опасности. На протяжении вот уже пятидесяти лет, то есть с самого момента создания Израиля, продолжаются неутихающие споры: что, собственно, объединяет граждан сионистского государства? Допустим, я родился в почтенном раввинском семействе выходцев из Литвы, репатриировавшихся из Ковно. И вот я встречаю еврея, в младенчестве привезенного из Марокко. Его отец был кузнецом в Касабланке. Мы оба строим единое общество. Но какое? На какой основе?

В этом-то весь вопрос. Что мы собираемся делать? В какую сторону идти? Будет ли созданное нами общество интегрировать лучшее, что есть в каждом из нас, создавая новое позитивное качество, или же, напротив, понижать уровень каждого? На этим вопросом ломают голову в Иерусалиме, но мне кажется, несмотря на острую национальную специфику, этот вопрос во многих отношениях сходным образом стоит и в Москве.

В фантомном мире

«Здесь» меня пинали ногами — «там» три ангела будут подавать мне пальто

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

— Однажды один еврейский торговец отправился зимой в далекую поездку. Была метель, кони сбились с пути, он целый день не ел, замерз, натерпелся страху. Наконец ночью въехал в незнакомое местечко. Во всех домах темно, только в одном горит свеча — раввин читает Тору. Раввин принял торговца, накормил, обогрел, выпили. И тут у них состоялся такой разговор.

Торговец. Видишь, какая у меня собачья жизнь!

Раввин. Ну а прибыль-то?

Торговец. Какая прибыль! Еле концы с концами свожу, хорошо хоть дети накормлены — одна надежда, что за эти муки получу я награду на небесах.

Раввин. Послушай, ты с утра до вечера в трудах, терпишь лишения, из кожи лезешь вон, чтобы заработать, и при всем при том заработок твой ничтожен, но ведь для той, небесной, жизни ты пальцем о палец не ударил и никаких лишений не претерпел — так с чего же ты взял, что «там» твой заработок будет больше?

— Я бы не назвал слова раввина утешительными.

— Раввин полагал, что его гость нуждается не в утешении, а в назидании.

— Ясное дело, последнее слово остается за назиданием. Это очень удобно. Купец лишается возможности изложить свое понимание. Как бы очевидно, что ответить ему решительно нечего, что он ошеломлен неожиданно свалившейся ему на голову истиной и будет размышлять о ней в своем долгом и трудном пути по заснеженному жизненному полю. Вопрос «с чего же ты взял?» оказывается риторическим.

— Насколько я понимаю, вам хотелось бы ответить на этот вопрос вместо купца.

Первый. Купец вовсе не считае — Скажем так: я могу попытаться. Позиция купца не может быть интерпретирована однозначно. Я могу предложить два варианта. т, что небесная жизнь требует каких-то специальных трудов — они универсальны: что нужно «здесь», нужно и «там». Он берет на себя определенные обязательства и, выполняя их, получает за это положенную плату: сейчас лишь мизерный аванс (хорошо, он готов подождать), основная плата полагается после смерти.