Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика - Адин Штайнзальц

Цвета в разных культурах имеют разное, порой полярное, значение. Скажем, в Китае белый цвет связан со смертью, а желтый со святостью. Между тем для многих культур желтый цвет амбивалентен и связан скорее с чем-то неприятным. В исламе цвет святости — зеленый. Были времена, когда по этой причине евреям в исламских странах запрещали носить зеленые одежды. В Храме доминантным цветом был голубой (индиго). Кстати, этот цвет — цвет колена Иегуды. Вообще голубое и белое имеет в еврейской традиции глубокие корни. Цвета израильского знамени — цвета талита. В каббале рассматривается смысл цветов. Например, белый — цвет праведности, красный — цвет силы, но силы, скорей, негативной, вызывающей трепет и страх.

После Катастрофы восприятие желтого цвета, который никогда не был особенно любим, еще более усложнилось. Кстати, две тысячи лет назад у желтого цвета вообще не было никакого названия — он считался одним из оттенков зеленого.

— Откуда это известно?

— Во время дискуссии, которая описывается в Мишне. задается вопрос: «Это какой зеленый: цвета травы или яичного желтка?»

— Но отсюда не следует, что куры в те далекие времена несли яйца с зеленым желтком?

— Хороший вопрос, но думаю, что все-таки нет.

— Возвращаясь к красному: ведь это и царский цвет.

— Да, и царский тоже. Я же говорил о неоднозначности. Но проблема все-таки в сочетании с другими цветами, Когда красный доминирует, а уж тем более вытесняет все остальное, то хорошего в этом мало. Мне кажется, опыт России об этом наглядно свидетельствует.

В Библии нет ругательств

Опубликовано в 29 выпуске "Мекор Хаим" за 2000 год.

Когда израильский офицер узнал смысл русских слов, которые он использовал для эмоциональной разрядки, он сказал: «Это чудовищно!»

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

— Когда мне было года три, я повторял дома разные интересные выражения, которые слышал во дворе; я думал, что это вполне пристойные, хотя и непонятные, английские слова, но это были русские ругательства.

— Русская ненормативная лексика ведь и сейчас в Израиле очень в ходу, правда, в гебраизированном виде.

— Мне рассказывал один приятель, выходец из России, про одного своего знакомого израильского офицера, который постоянно употреблял принятые в его среде энергичные русские словосочетания. Он совершенно не понимал, что они значат, но ему нравилось, как они звучат — прекрасное выражение эмоционального выплеска. Мой приятель спросил его: «Тебе перевести?» — «Ну?» Тот перевел.

— И что офицер?

— Офицер сказал: «Это чудовищно!»

— Однако же тонкая внутренняя организация у ваших офицеров!

— Положим, я рассказал только об одном. Впрочем, я думаю, что если бы люди знали смысл некоторых ходовых русских слов и выражений, то многие, подобно этому офицеру, пришли бы в ужас.

— Используя ненормативную лексику, люди обыкновенно не думают о ее смысле, она приобретает в речи функцию восклицании н порой выражает не оскорбление, а одобрение.

— Тем не менее оставаясь ненормативной. Вам, наверное, известно, что русский язык занял эту своеобразную нишу не только в Израиле. Маяковский в своей книге об Америке рассказывает об одном предприимчивом мальчике-эмигранте, который учил желающих ругаться по-русски по пять центов за слово.

— То есть совершенно не помню! И что же, этот юный филолог был успешен?

— По-моему, его бизнес процветал.

— Я знаю, что и арабские ругательства в Израиле востребованы. А что, иврит для этих целей плохо подходит?

— Смотря какой иврит вы имеете в виду. Если нынешний язык улицы, то в нем всякое есть (но тем не менее русские и арабские термины все же приоритетны). Если же говорить о классическом иврите, то Рамбам[16] считал, что в нем в принципе нет и не может быть ругательств, потому что это святой язык. И действительно: в библейском иврите вы их не встретите. Справедливости ради надо сказать, что не все согласны с Рамбамом. Его оппоненты полагали, что такие слова безусловно были, но в силу внутренней цензуры просто не употреблялись письменно, а в устной речи до нас не дошли.

— Так что же, в Библии нет ни одного ругательства?

— Если считать ругательствами специализированные слова или словосочетания, которые используются с единственной целью кого-нибудь оскорбить, то таких действительно нет, хотя в Библии описано множество ситуаций оскорблений. Просто для этого используются нейтральные слова. Правда, можно говорить о словах, которые, не являясь сами по себе ругательствами, звучат тем не менее грубо. Такие есть, но их крайне мало: если искать уж особо тщательно, ну, наверное, три-четыре наберется. В последующие времена эти слова в устной речи заменяли эвфемизмами, так что в конце концов они оказались совершенно неупотребительны. Впрочем, в Средние века одно слово после более чем тысячелетнего забвения было реанимировано. За то время, что его никто не использовал, живые соки в нем совершенно иссякли, оно усохло и стало вполне стерильным. Это слово «мишгаль», оно означает соитие.

В Библии есть множество описаний интимной жизни. Для этой цели употребляются различные слова, но это, как правило, неспециализированные слова. «Мишгаль» — исключение. Как говорится о близости Адама и Евы? «И познал… жену свою». Здесь использован глагол, который и в современном иврите употребляется в тех же самых значениях: «знать» и «вступать в сексуальные отношения». Совершенно нейтральное слово.

— Вы говорили о метаморфозе, происшедшей со словом «мишгаль».

— Три тысячи лет назад оно было грубым и выразительным, сегодня чисто техническим. Теперь его можно встретить разве что в книгах по медицине и психологии, и оно знакомо лишь специалистам. Однажды на лекции одна новая репатриантка из России спросила: что это значит? Вопрос вызвал веселое оживление. Эта женщина очень прилично знала иврит, и уличные слова ее нисколько не затрудняли, но это редкое книжное слово она не знала.

— В Талмуде обсуждение сексуальных проблем занимает большое место. И что, тоже без специальных терминов?

— Да. Такая филологическая особенность. При обсуждении этих проблем используются исключительно эвфемизмы, порой весьма изысканные. Я вам расскажу забавную историю. Однажды ко мне пришла одна девушка обсудить свои проблемы. Она хотела со мной посоветоваться. Девушка очень стеснялась и говорила исключительно эвфемизмами.

— И что же вы?

— Чтобы дать ей совет, в котором она нуждалась, я должен был задавать ей технические вопросы, и я тоже пользовался эвфемизмами.

— А можно было обойтись без эвфемизмов?

— Ну как вам сказать. Она не хотела задеть ухо раввина — я отвечал ей соответственно. Два человека играли в одну и ту же игру по общим правилам. Главное, что мы друг друга понимали.

Проблема в проклинающем

Опубликовано в 31 выпуске "Мекор Хаим" за 2001 год.

Душа болит — это русское хобби

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

— С вашего позволения, я хотел бы продолжить тему нашего прошлого разговора и от ругательств, с которыми, как мы выяснили, в классическом иврите негусто, перейти к проклятьям. Может быть, с проклятьями повезет больше:

— Проклятья так проклятья. Для затравки я вам расскажу историю, которая произошла в конце прошлого века с Ан-ским[17]. Он был ярким человеком — революционером, драматургом, знаменитым этнографом и собирателем коллекций. И вот он решил собрать коллекцию еврейских проклятий. Ему порекомендовали торговцев рыбой из славного города Вильно, который входил тогда в Царство Польское, отнюдь не был столицей Литвы и имел большое еврейское население. Ему сказали: тамошние торговцы рыбой большие в этом деле умельцы. Ан-ский отправился в Вильно, пошел на рынок и выбрал торговку, весь облик которой говорил: эта может, о, еще как может! Ан-ский подошел к даме, и она подтвердила, что проблем с проклятьями у нее нет. Тогда он сунул ей пятерку, достал записную книжку (магнитофонов тогда еще не изобрели) и приготовился записывать народную мудрость. И тут произошла неувязка. Пять рублей в те времена были большими деньгами, и торговка при виде их просто обалдела и лишилась дара речи, чего с ней за всю жизнь еще не случаюсь. Язык у нее присох к гортани, и бедная женщина не могла вымолвить ни единого слова. Ан-ский терпеливо ждал, и, не дождавшись, вырвал у нее из руки деньги. Он был разочарован. Увидев, что денежки уплывают, торговка пришла в себя, и счастливый этнограф с лихвой получил то. что хотел: он едва успевал записывать.