Весь Карл Май в одном томе - Карл Фридрих Май
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он хотел удалиться, но я окликнул его:
— Подожди немного! Я всегда держу слово. Поскольку я обещал тебе два пиастра, то ты их сейчас и получишь. А чтобы скорби бытия не слишком томили тебя, я дам тебе целых три пиастра. Вот они!
Он не верил своим глазам, когда я протянул деньги. Наконец, испытующе посмотрев на меня, он схватил их и сунул в карман. Похоже, тот оказался дырявым, ведь он снова достал оттуда деньги и перепрятал их под свой огромный тюрбан. Затем он взял мою руку и, приложив ее к своим губам, сказал:
— Господин, земные муки и невзгоды сего мира суть преходящи, как и все творения Аллаха. Твоя милость проливает мне на душу бальзам и смачивает чесночным соком глубины моих чувств. Да позаботится судьба о том, чтобы в твоем кошельке не переводились серебряные пиастры!
— Благодарю тебя! Теперь пригласи к нам киаджи.
Тот услышал мои слова и подошел сам.
— Что прикажешь, господин? — спросил он.
— Когда деревенский хавас получает от меня бакшиш, то нельзя, конечно, и киаджи оставаться без него. Надеюсь, ты с этим согласен.
— С удовольствием! — воскликнул он, протянув мне руку. — Твои уста полны благословенных слов, а твоя рука расточает дары богатств!
— Так оно и есть. Ты наверняка не захочешь получить меньше, чем твой подручный?
— Господин, я же начальник. Мне полагается больше, чем ему.
— Верно, он получил восемь ударов и три пиастра; следовательно, я отпущу тебе пять пиастров и двенадцать ударов.
Тут же он мигом приложил обе руки туда, где даже у величайших ученых не сыщешь вместилище ума, и завопил:
— Нет, нет, господин! Не удары, а только пиастры!
— Это было бы несправедливо. Не бывает пиастров без ударов. Или все, или ничего. Выбирай!
— Тогда лучше ничего!
— Тогда твоя вина, если твоя рука не получит того, что я обещал ей.
— Нет, нет! — повторил он. — Получить сразу то и то было бы для меня слишком много!
Он хотел удалиться, но, сделав несколько шагов, обернулся, умоляюще посмотрел на меня и спросил:
— Господин, а нельзя иначе?
— Как это?
— Дай мне пять пиастров, а дюжину моему хавасу. Он уже отведал плетки, так что она его не ужаснет.
— Если он захочет, я соглашусь. Итак, иди-ка сюда, генерал службы общественной безопасности!
Халеф протянул руку к хавасу, но тот быстро отпрыгнул в сторону и крикнул:
— Аллах, спаси и сохрани! Кроткие чувства моего седалища уже вдоволь напряжены. Если ты решишь разделить дары, то дай мне пиастры, а киаджи отпусти удары! Тебе, может быть, и все равно, кому что давать, мне же ничуть нет.
— Верю в это. Но я вижу, что мне не сбыть ни то, ни другое, поэтому позволяю вам удалиться.
— С удовольствием, господин! Поезжай спокойно своей дорогой! Может быть, в другом месте ты найдешь ту душу, что мечтает о побоях, а не о пиастрах.
Он поднял саблю, выпавшую у него, и удалился. Киаджи тоже пошел, но еще раз вернулся и доверительно зашептал:
— Эфенди, а может быть, что-то еще можно сделать? Уж очень мне хочется пиастры получить.
— Ну, так что же?
— Дюжина слишком много. Дай мне пять пиастров и пять ударов; это я еще снесу. Выполни мою просьбу — и мне хорошо будет, и тебе.
Я не мог иначе — я громко расхохотался, и мои спутники поддержали меня. Киаджи обрадовался, видя нас в хорошем настроении, и почти ласковым тоном заговорил со мной:
— Милый мой эфенди, ты сделаешь это, верно? Пять и пять?
Тут из стоявшей рядом толпы вышел длинный, тощий человек с темной бородой и промолвил:
— Послушай меня, чужеземец! Ты видишь здесь свыше трех десятков мужчин, и каждый из них готов стерпеть пять ударов, если получит за это пять пиастров. Если тебе угодно, мы согласны по очереди, лишь бы заслужить такие хорошие деньги.
— Благодарю, покорнейше благодарю! — ответствовал я ему. — Вы не оскорбляли меня, значит, вас не за что бить и потому вы не получите, к сожалению, пиастры.
Он сделал разочарованное лицо и грустно сказал:
— Это нам вообще не нравится. Я — человек очень бедный; сплю я под крышей неба; питье мое сварено из желудей, а голод — единый мой покровитель. Никогда я не получал и удара плеткой, а вот сегодня готов был на пять ударов решиться, чтобы раздобыть пять пиастров.
По этому человеку было видно, что он говорит правду. Нищета сквозила в каждой морщине его лица. Я уже хотел сунуть руку в карман, как подоспел Халеф, достал кошелек и положил ему что-то в ладонь. Когда бедный малый увидел, что получил, то воскликнул:
— Ты ошибся! Этого не может быть…
— Тихо, старик! — перебил его Халеф, одной рукой вновь убирая кошелек в карман, а другой угрожающе помахивая плеткой. — Проваливай-ка отсюда и похлопочи о том, чтобы твои родные когда-нибудь вновь пили настоящий кофе вместо желудевого.
Он оттеснил старика в сторону, и тот торопливо удалился, преследуемый остальными, мечтавшими узнать, сколько денег он получил в подарок.
Наконец, мы собрались ехать. Когда лошади тронулись с места, хавас снова вышел из толпы и крикнул мне:
— Господин, ты осчастливил меня пиастрами. Я дам тебе почетную свиту.
Он поднял саблю и, зашагав с воинственным видом, возглавил нашу процессию. Лишь за околицей он попрощался с нами.
— Сиди, — молвил Халеф, — все же я рад, что не задал ему крепкую трепку. Он — парень неплохой, и мне было бы жаль, если бы я омрачил «кроткие чувства его седалища». В этой прекрасной стране каждый остается героем до тех пор, пока не увидит плетку.
Глава 2
МЕДВЕЖЬЯ ОХОТА
Пребывание в этой нищей деревне вопреки нашим планам затянулось на час с лишним. Я спросил конакджи о том, где мы проведем сегодняшнюю ночь. Он ответил:
— Мы остановимся у Юнака; там вы лучше отдохнете, чем в этой деревне.
— Далеко ли до него?
— Мы попадем к нему в дом еще до наступления ночи. Можете быть уверены, что он тепло вас встретит.
Из благих побуждений я не стал больше его расспрашивать. Нам выгоднее было убедить его в том, что он пользуется нашим доверием.
Мы еще ехали по плоскогорью, но вдали уже показались громоздкие склоны; скоро мы достигли отрогов горного хребта. Справа от нас тянулись на северо-восток кручи Шар-дага.
