Джузеппе Бальзамо (Записки врача) - Александр Дюма

— Что вы отказываетесь, не так ли?

— Боже сохрани!

— Будьте осторожны: вы бросаете на себя тень.

— Мне бы этого не хотелось.

— Он сознался. Он имеет смелость в этом сознаться! — вскричала г-жа Дюбарри.

— Графиня! Графиня! Господин де Шуазёль никогда мне этого не простит.

— А вы уже в хороших отношениях с господином де Шуазёлем?

— Графиня! Графиня! Разрыв поссорил бы меня с ее высочеством дофиной.

— Вы предпочитаете, чтобы мы вели войну порознь и не делили трофеев? Еще есть время. Вы не запятнаны и еще можете выйти из заговора.

— Вы меня не знаете, графиня, — отвечал герцог, целуя ей ручку. — Вы заметили, чтобы я колебался в день вашего представления ко двору, когда нужно было найти платье, парикмахера, карету? Вот так же и сегодня я не стану колебаться. Я смелее, чем вы думаете, графиня.

— Ну, значит, мы уговорились. Мы вместе отправимся на охоту, и под этим предлогом мне не придется ни с кем встречаться, никого выслушивать, ни с кем разговаривать.

— Даже с королем?

— Напротив, я хочу с ним пококетничать и довести его этим до отчаяния.

— Браво! Вот прекрасная война!

— А вы, Жан, что делаете? Да покажитесь же из-за подушек, вы погребаете себя живым, друг мой!

— Что я делаю? Вам хочется это знать?

— Ну да, может, нам это пригодится.

— Я размышляю…

— О чем?

— Я думаю, что в этот час куплетисты города и окрестностей высмеивают нас на все лады, что «Нувель а ла мен» нас разрезают, словно пирог, что «Газетье кюрассе» целит в наше самое больное место, что «Журналь дез Обсерватер» видит нас насквозь, что, наконец, завтра мы окажемся в таком плачевном состоянии, что даже Шуазёль нас пожалеет.

— Что вы предлагаете?

— Я собираюсь в Париж, хочу купить немного корпии и побольше целебной мази, чтобы было что наложить на наши раны. Дайте мне денег, сестричка.

— Сколько? — спросила графиня.

— Самую малость: две-три сотни луидоров.

— Видите, герцог, — графиня обратилась к Ришелье, — я уже оплачиваю военные расходы.

— Это только начало кампании, графиня: что посеете сегодня, то пожнете завтра.

Пожав плечами, графиня встала, подошла к шкафу, отворила его, достала оттуда пачку банковских билетов и, не считая, передала их Жану. Он, также не считая, с тяжелым вздохом сунул их в карман.

Потом он встал, потянулся так, что кости затрещали, словно он падал от усталости, и прошелся по комнате.

— Вы-то будете развлекаться на охоте, — с упреком в голосе произнес он, указывая на герцога и графиню, — а я должен скакать в Париж. Они будут любоваться нарядными кавалерами и дамами, а мне придется смотреть на отвратительных писак. Решительно, я приживальщик.

— Обратите внимание, герцог, — проговорила графиня, — что он не будет мною заниматься. Половину моих денег он отдаст какой-нибудь потаскушке, а другую оставит в каком-нибудь игорном доме. Вот что он сделает! И он еще стонет, несчастный! Послушайте, Жан, ступайте вон, вы мне надоели.

Жан опустошил три бонбоньерки, ссыпав их содержимое в карманы, стащил с этажерки китайскую статуэтку с бриллиантами вместо глаз и величественной поступью вышел, подгоняемый раздраженными криками графини.

— Очаровательный молодой человек! — заметил Ришелье тоном приживала, который вслух хвалит молодого озорника, а про себя желает, чтобы того разразил гром. — Он дорого вам обходится… Не правда ли, графиня?

— Как вы верно заметили, герцог, он окружил меня своей заботой, и она ему приносит три-четыре сотни тысяч ливров в год.

Зазвонили часы.

— Половина первого, графиня, — сказал герцог. — К счастью, вы почти готовы. Покажитесь на минутку своим придворным, которые уж, верно, подумали, что наступило затмение, и пойдемте в карету. Вы знаете, как будет проходить охота?

— Мы с его величеством вчера условились, что он отправится в лес Марли, а меня захватит по пути.

— Я уверен, что король ничего не изменит в распорядке.

— Теперь расскажите о своем плане, герцог. Настала ваша очередь.

— Вчера я написал своему племяннику, который, кстати сказать, должен быть уже в дороге, если верить моим предчувствиям.

— Вы говорите о господине д’Эгильоне?

— Да. Я был бы удивлен, если бы узнал, что завтра мое письмо не встретит его в пути. Думаю, что завтра или, самое позднее, послезавтра он будет здесь.

— Вы на него рассчитываете?

— Да, графиня, у него светлая голова.

— Зато у нас больная! Король, может быть, и уступил бы, но у него панический страх перед необходимостью заниматься делами.

— До такой степени, что…

— До такой степени, что я трепещу при одной мысли: он никогда не согласится принести в жертву господина де Шуазёля.

— Могу ли я быть с вами откровенным, графиня?

— Разумеется.

— Знаете, я тоже в это не верю. Король способен хоть сто раз повторить вчерашнюю шутку, ведь его величество так остроумен! Вам же, графиня, не стоит рисковать любовью и слишком упрямиться.

— Над этим стоит подумать.

— Вы сами видите, графиня, что господин де Шуазёль будет сидеть на своем месте вечно. Чтобы его сдвинуть, должно произойти, по меньшей мере, чудо.

— Да, именно чудо, — повторила Жанна.

— К несчастью, люди разучились творить чудеса, — заметил герцог.

— А я знаю такого человека, который еще способен на чудо, — возразила г-жа Дюбарри.

— Вы знаете человека, который умеет творить чудеса, графиня?

— Да, могу поклясться!

— Вы никогда мне об этом не говорили.

— Я вспомнила о нем сию минуту, герцог.

— Вы полагаете, что он может нас выручить?

— Я его считаю способным на все.

— Ого! А что он такого сделал? Расскажите, графиня, приведите пример.

— Герцог! — обратилась к нему графиня Дюбарри, приблизившись и невольно понизив голос. — Этот человек десять лет тому назад повстречался мне на площади Людовика Пятнадцатого и сказал, что мне суждено стать королевой Франции.

— Да, это действительно необычно. Этот человек мог бы и мне предсказать, что я умру первым министром.

— Вот видите!

— Я ничуть не сомневаюсь. Как его зовут?

— Его имя ничего вам не скажет.

— Где он сейчас?

— Этого я не знаю.

— Он не дал вам своего адреса?

— Нет, он сам должен был явиться за вознаграждением.

— Что вы ему обещали?

— Все, чего он потребует.

— И он не пришел?

— Нет.

— Графиня! Это — еще большее чудо, чем его предсказание. Решительно, этот человек нам необходим.

— Да, но что нам делать?