Возвращение с Западного фронта (сборник) - Эрих Мария Ремарк

Керн пообещал. Потцлох вытер пот со лба и поймал на лету пенсне.

– От одной этой мысли меня в жар бросает! – пробормотал он. – Жена убьет меня! Просто убьет! Это наследственная фамильная реликвия, молодой человек! – закричал он. – Наследственная реликвия! И это в наше-то время, когда утрачены все традиции! Знаете ли вы, что такое наследственная реликвия?.. Ах, оставьте, вы этого не знаете…

Он умчался, как ракета. Керн посмотрел ему вслед.

– Все это не так уж страшно, – сказал Штайнер. – Наши винтовки были изготовлены еще во времена осады Трои. А кроме того, если станет очень туго, Лило всегда поспешит тебе на помощь.

Они перешли к «Панораме всемирных сенсаций». Павильон, к которому вели три широкие ступени, пестрел плакатами. Впереди помещалась кассовая будка в виде китайской пагоды – выдумка Леопольда Потцлоха. Штайнер показал на плакат с изображением мужчины, из глаз которого сыпались искры.

– «Альваро – чудо телепатии». Это я, малыш. А ты будешь моим ассистентом.

Они вошли в павильон, где царил полумрак и пахло прелью. Пустые стулья, беспорядочно составленные в ряды, казались призраками. Штайнер поднялся на сцену.

– Итак, слушай! Один из зрителей прячет у другого какой-нибудь предмет: чаще всего пачку сигарет, спички, пудреницу и, как ни странно, булавки. Одному Богу известно, где это они вечно раздобывают булавки! Я должен найти спрятанное. На сцену приглашается какой-нибудь особенно заинтересованный зритель, я хватаю его за руку и стремительно направляюсь в публику. Если этот зритель – ты, то ты просто ведешь меня куда надо. Чем крепче ты сжимаешь мою руку, тем ближе я от спрятанного предмета. Легкое постукивание средним пальцем означает, что я у цели. Это просто. Я ищу до тех пор, пока ты стучишь. Поднимая или опуская руку, ты указываешь, искать ли мне выше или ниже.

Дверь шумно распахнулась, и в павильон вошел директор Потцлох.

– Ну как, осваиваете дело?

– Мы как раз хотим порепетировать, – ответил Штайнер. – Садитесь-ка, директор, и спрячьте что-нибудь. Есть у вас при себе булавка?

– Конечно, есть! – Потцлох отвернул лацкан пиджака.

– Вот видишь, и у него есть булавка! – Штайнер отвернулся. – Спрячьте ее, шеф! А ты, Керн, поднимись на сцену, возьми меня за руку и веди.

Леопольд Потцлох взял булавку и, коварно оглянувшись, вонзил ее в подошву туфли.

– Давайте, Керн! – скомандовал он.

Керн поднялся на сцену, взял Штайнера за руку и подвел его к Потцлоху. Штайнер принялся искать.

– Я боюсь щекотки, Штайнер, – фыркнул Потцлох и тут же взвизгнул.

Через несколько минут Штайнер нашел булавку. Они повторили эксперимент еще два-три раза. Керн заучил все условные знаки. Время розыска все больше сокращалось. Спичечный коробок Потцлоха был обнаружен совсем скоро.

– Неплохо, – сказал Потцлох. – Потренируйтесь после обеда еще немного. Но главное вот в чем: если вы выступаете как зритель, то вы обязаны как следует «колебаться»! Иначе публика почует неладное. Понимаете, вам обязательно надо «колебаться»! Ну-ка, Штайнер, вызовите зрителя, я покажу Керну, как это делается.

Он сел на стул рядом с Керном.

Штайнер поднялся на сцену.

– А теперь, – рявкнул он громовым голосом зазывалы, – попрошу кого-нибудь из почтеннейшей публики соблаговолить подняться на сцену! Для передачи мыслей и нахождения спрятанного предмета достаточно держать меня за руку! Слова здесь излишни!

Директор Потцлох подался вперед, словно хотел что-то сказать, но тут же принялся усиленно «колебаться». Он ерзал на стуле, снимал и снова надевал пенсне, смущенно оглядывался. Затем, виновато улыбнувшись, он чуть привстал, захихикал, быстро сел обратно на место, сразу же рывком оторвался от него и, серьезный, сконфуженный, полный любопытства и нерешительности, направился к Штайнеру, помиравшему со смеху.

Дойдя до сцены, он обернулся.

– А теперь, молодой человек, проделайте то же самое, – самодовольно подбодрил он Керна.

– Сделать то же самое невозможно, вы неподражаемы! – крикнул Штайнер.

Потцлох польщенно улыбнулся:

– Изобразить смущение крайне трудно. Мне, старому деятелю сцены, это давно известно. Конечно, я имею в виду подлинное смущение.

– Керн робок от природы, – объяснил Штайнер. – У него получится.

– Что ж, хорошо! Пойду к карусели.

Потцлох стремительно удалился.

– Вулканический темперамент! – одобрительно заметил Штайнер. – А ведь ему за шестьдесят! Теперь слушай, как себя вести, если ассистент не ты, а кто-то другой. Здесь у нас десять рядов стульев. Сначала ты проводишь одной или обеими ладонями по своим волосам. По числу выпрямленных пальцев я определяю номер ряда. Вторым жестом ты обозначаешь, какой это по счету стул, если считать слева. Затем незаметно прикасаешься к себе самому, чтобы я приблизительно понял, где спрятан предмет. И тогда я его сумею найти…

– Разве этого достаточно?

– Вполне. В таких делах публика просто на редкость лишена фантазии.

– По-моему, это слишком просто.

– Обман и должен быть простым. Сложные надувательства почти всегда кончаются провалом. После обеда еще потренируемся. Лило будет нам помогать. А теперь я покажу тебе наше древнее пианино. Его бы в музей! Один из первых клавишных инструментов, построенных когда-либо.

– Боюсь, что я играю слишком плохо.

– Ерунда! Подберешь несколько красивых аккордов. При распиливании мумии будешь играть их размеренно и полнозвучно; при выступлениях дамы без живота и ног – быстро и отрывисто. Ведь все равно никто не будет тебя слушать.

– Ладно. Потренируюсь, а потом сыграю тебе.

Керн забрался в закуток на сцене. Пианино-ветеран ухмылялось ему черно-желтым оскалом клавиш-зубов. Подумав немного, Керн решил играть под мумию храмовый танец из «Аиды», а под недостающую половину туловища салонную пьесу «Свадебные грезы майского жука». Барабаня по клавишам, он думал о Рут, о Штайнере, о предстоящих неделях отдыха и об ужине. Ему казалось, что никогда еще он не жил так хорошо.

Неделю спустя в Пратер пришла Рут. Она появилась как раз к началу вечернего представления в «Панораме всемирных сенсаций». Керн усадил ее в первом ряду. Затем, сильно волнуясь, направился к пианино. По случаю такого торжественного для него дня он переменил программу. Под мумию сыграл «Японскую факельную серенаду», а для дамы без живота – «Светлячок, мерцай!». Эти пьесы были эффектнее. Потом, когда выступил «Мунго, человек из австралийских лесов», Керн сверх программы исполнил пролог к «Паяцам». То был его коронный номер – тут можно было блеснуть бравурными арпеджиями и октавами.

Леопольд Потцлох столкнулся с ним за павильоном.

– Блеск! – воскликнул он. – Сегодня у вас куда больше огня, чем обычно! Вы что – выпили?

– Нет, не выпил, – ответил Керн. – Просто такое настроение…

– Молодой человек! – Потцлох поймал свое пенсне. – Кажется, до сих пор вы обманывали меня! Следовало бы потребовать с вас весь гонорар обратно. Отныне вы обязаны всегда быть в хорошем настроении. Артист должен это уметь, понятно?

– Понятно.

– А вместо компенсации отныне будете играть что-нибудь под дрессированных морских львов. Что-нибудь классическое, понятно?

– Хорошо, – сказал Керн, – я выучил отрывок из Девятой симфонии Бетховена. Это подойдет!

Он вошел в павильон и уселся в одном из задних рядов. Далеко впереди, между шляпкой с пером и лысиной, он видел голову Рут в облаках сигаретного дыма. Да ведь это самая маленькая, самая прелестная головка во всем мире, неожиданно решил он. Время от времени, когда зрители смеялись и шевелились, головка скрывалась из виду, потом возникала снова, словно далекое, нежное видение, и Керн с трудом представлял себе, что после представления Рут и он пойдут рядом, будут разговаривать…

На сцену вышел Штайнер в черном трико, разрисованном астрологическими знаками. Какая-то полная дама спрятала свою губную помаду во внутренний карман пиджака юноши, сидевшего около нее. Штайнер предложил кому-нибудь из зрителей подняться на сцену.

Керн начал «колебаться». Сегодня он это делал совершенно мастерски. Уже дойдя до середины прохода, он на глазах у всех едва не вернулся на место. Потцлох бросил ему взгляд одобрения, и совершенно зря, ибо это вовсе не был зрело обдуманный артистический прием. Просто Керн вдруг почувствовал, что не может заставить себя пройти мимо Рут.

Но вскоре он снова разыграл смущение, и все вышло легко и удачно.

После представления Потцлох подозвал Керна.

– Молодой человек, – сказал он, – что это сегодня с вами делается? Вы «колебались» просто первоклассно. От пущего смущения у вас даже пот проступил на лбу. От смущения! Изобразить пот крайне трудно, это мне известно. Как вы это сделали? Задержали дыхание?

– Думаю, это от очень сильного волнения.

– От волнения! – Потцлох просиял. – Наконец-то! Подлинное волнение артиста перед выступлением! Я вам вот что скажу: отныне будете играть и под морских львов, и под лесного человека из Нойкельна, а я повышаю ваш гонорар на пять шиллингов. Согласны?