Статский советник - Борис Акунин

Она открыла массивный гардероб, порылась в нем и достала мужской халат с бархатной оторочкой и кистями. Халат пришелся почти в самый раз, только немножко волочился по полу.

Эсфирь наскоро заглянула в зеркало, провела рукой по черным стриженым волосам. Выглядела она совсем неплохо — даже удивительно, если учесть, что спать довелось недолго. Замечательная вещь короткая прическа. Мало того, что прогрессивная, но насколько упрощает жизнь.

В гостиной творилось вот что (Эсфирь приоткрыла дверь, бесшумно вошла и встала у стены): Фандорин и японец дрались ногами, дико вскрикивая и со свистом рассекая воздух. Один раз хозяин смачно припечатал коротышку в грудь, так что бедняжка отлетел к стене, но не лишился чувств, а сердито заклекотал и снова кинулся на обидчика.

Фандорин крикнул что-то невразумительное, и драка прекратилась. Камердинер лег на пол, статский советник взял его одной рукой за пояс, другой за шиворот и без видимого усилия стал поднимать до уровня груди и опускать обратно. Японец висел смирно, прямой, как палка.

— Мало того, что опричник, так еще и полоумный, — вслух высказала Эсфирь свое мнение об увиденном и пошла заниматься туалетом.

За завтраком состоялось необходимое объяснение, на которое ночью не хватило времени.

— То, что случилось, не меняет сути, — строго объявила Эсфирь. — Я не деревянная, а ты, конечно, по-своему привлекателен. Но мы с тобой все равно по разные стороны баррикад. Если хочешь знать, связавшись с тобой, я рискую своей репутацией. Когда узнают мои знакомые…

— Может быть, им н-необязательно об этом знать? — осторожно перебил ее Эраст Петрович, не донеся до рта кусочек омлета. — Ведь это ваше частное дело.

— Ну уж нет, тайно встречаться с опричником я не стану. Не хватало еще, чтобы меня сочли осведомительницей! И не смей говорить мне «вы».

— Хорошо, — кротко согласился Фандорин. — Про баррикады я понял. Но ты больше не будешь в меня стрелять?

Эсфирь намазала булочку джемом (отличным, малиновым, от Сандерса) — аппетит у нее сегодня был просто зверский.

— Там посмотрим, — и продолжила с набитым ртом: — Я к тебе буду приезжать. А ты ко мне не езди. Распугаешь всех моих друзей. И потом, папхен с мамхеном вообразят, что я подцепила завидного женишка.

До конца прояснить позицию не получилось, потому что тут зазвонил телефон. Слушая невидимого собеседника, Фандорин озабоченно нахмурился.

— Хорошо, Станислав Филиппович. Заезжайте через пять минут. Я буду г-готов.

Извинился, сказал, что срочные дела и пошел надевать сюртук.

Через пять минут (Эсфирь видела через окно) у ворот остановились сани с двумя синешинельными. Один остался сидеть. Другой, стройный и молодцеватый, придерживая шашку, побежал к флигелю.

Когда Эсфирь выглянула в прихожую, молодцеватый жандарм стоял рядом с натягивавшим пальто Фандориным. Смазливый офицерик, с румяной от мороза физиономией и дурацкими подкрученными усишками поклонился, обжег любопытствующим взглядом. Эсфирь холодно кивнула Фандорину на прощанье и отвернулась.

— …Скорость невероятная, — взволнованно дорассказывал по дороге Сверчинский. — Про вчерашнее задержание с вашим участием мне известно. Поздравляю. Но чтобы уже двенадцатичасовым сам Пожарский из Петербурга! Вице-директор Департамента, весь политический сыск в его руках. Большой человек, на подъеме! Во флигель-адъютанты пожалован. Это, выходит, он сразу выехал, как получил депешу из Охранного. Видите, какое в верхах придается значение расследованию.

— Откуда вам известно о его п-приезде?

— То есть как? — обиделся Станислав Филиппович. — У меня по двадцать человек на каждом вокзале дежурят. Что они, Пожарского не знают? Проследили, как он взял извозчика и велел ехать в Гнездниковский. Протелефонировали мне, я сразу вам. Это он у вас лавры хочет похитить, ни малейших сомнений. Ишь как примчался-то!

Эраст Петрович скептически покачал головой. Во-первых, ему случалось видеть и не таких столичных звезд, а во-вторых, судя по вчерашнему поведению арестованного, стяжать легкие лавры флигель-адъютанту вряд ли суждено.

Ехать с Малой Никитской до Большого Гнездниковского было куда ближе, чем от Николаевского вокзала, поэтому прибыли в Охранное раньше высокого гостя. Даже нос Бурляеву утерли, поскольку о приезде начальства подполковник еще не знал.

Только сели впятером — Эраст Петрович, Бурляев, Сверчинский, Зубцов, Смольянинов — определить общую линию, как пожаловал и сам полицейский вице-директор.

Вошел длинный, узкий господин совсем еще небольших лет. Смушковый картуз, английское пальто, в руке желтый портфель. Что в первый же миг приковывало и не желало отпускать взгляд — лицо: сжатый в висках продолговатый череп, ястребиный нос, скошенный подбородок, светлые волосы, черные подвижные глаза. Некрасивое, пожалуй, даже уродливое, лицо обладало редким свойством — поначалу вызывало неприязнь, однако сильно выигрывало от долгого разглядывания.

А разглядывали вновь прибывшего долго. Сверчинский, Бурляев, Смольянинов и Зубцов вскочили, причем двое последних даже вытянулись в струнку. Эраст Петрович как старший по чину остался сидеть.

Человек с интересным лицом постоял в дверях, в свою очередь, рассматривая москвичей, и после паузы вдруг громко, торжественно сказал:

— Приехавший по именному повелению из Петербурга чиновник требует вас сей же час к себе, — и, рассмеявшись, поправился: — Вернее, прибыл к вам сам и требует только одного — чашки крепкого кофе. Знаете ли, господа, совершенно не могу спать в поезде. От сотрясения вагона мозги в голове ерзают, не дают отключиться мыслительному процессу. Вы, разумеется, господин Фандорин, — слегка поклонился гость статскому советнику. — Много наслышан. Рад работать вместе. Вы — Сверчинский. Вы — Бурляев. А вы? — вопросительно взглянул он на Смольянинова и Зубцова.

Те представились, причем на последнего приезжий взглянул с особенным вниманием.

— Ну как же, Сергей Витальевич, знаю. Читал ваши докладные записки. Дельно.

Зубцов порозовел.

— Судя по вниманию, которое оказали моей персоне ваши филеры на вокзале, я опознан. Но все же: Пожарский, Глеб Георгиевич, прошу любить и жаловать. У нас в роду уже триста лет старшие сыновья сплошь Глебы и Георгии — в честь святого Глеба Муромского и Георгия Победоносца, наших покровителей. Что называется, традиция, освященная веками. Итак. Господин министр поручил мне лично возглавить расследование по делу об убийстве генерал-адъютанта Храпова. От нас, господа, ждут быстрых результатов. Понадобится исключительное усердие, особенно с вашей стороны, — со значением подчеркнул Пожарский последние слова и сделал паузу, чтобы москвичи в должной степени осознали смысл. — Время, господа, время дорого. Вчера ночью, когда пришла ваша телеграмма, я на счастье был у себя в кабинете. Собрал вот этот портфельчик, схватил чемодан — он у меня всегда готов на случай неожиданных отъездов — и на поезд. Сейчас десять минут пью кофе и одновременно слушаю ваши соображения. Потом поболтаем с арестованным.

Такого допроса Эрасту Петровичу видеть еще не приходилось.

— Что это он у вас прикрученный сидит, будто на электрическом стуле? — удивился князь, когда вошли в комнату для допросов. — Слыхали про новейшее американское изобретение? Вот сюда и сюда (он ткнул сидящему в запястье и затылок) подсоединяют электроды и пропускают ток. Просто и эффективно.

— Пугать изволите? — нагло улыбнулся скованный, обнажив щербатый рот. — Напрасно. Я пыток не боюсь.

— Помилуйте, — удивился Пожарский. — Какие пытки? Мы ведь в России, а не в Китае. Велите развязать, Петр Иванович. Что за азиатчина, право.

— Отчаянный субъект, — предупредил Бурляев. — Может броситься.

Князь пожал плечами:

— Нас тут шестеро, и все исключительно крепкой комплекции. Пускай бросается.

Пока отцепляли ремешки, петербуржец с любопытством рассматривал пойманного террориста. И вдруг с чувством сказал:

— Боже мой, Николай Иосифович, вы даже не представляете, до чего я рад вас видеть. Познакомьтесь, господа. Перед вами Николай Селезнев собственной персоной, неустрашимый герой революции. Тот самый, что прошлым летом застрелил полковника фон Бока, а потом с пальбой и взрывами сбежал из тюремной кареты. Я его из вашего описания сразу опознал. Схватил досье — и в дорогу. Ради милого дружка шестьсот верст не околица.

Трудно сказать, на кого это заявление подействовало сильнее — на ошеломленных москвичей или на арестанта, застывшего с преглупой миной на лице: губы еще раздвинуты в улыбке, а брови уже поползли вверх.

— А я — полковник Пожарский, вице-директор Департамента полиции. Раз вы, Николай Иосифович, нынче в Боевой Группе, то мы с вами уже встречались, на Аптекарском острове. Незабываемая была встреча.