Московский Джокер - Александр Морозов

В мозгу Саньки затрепетала мыслишка, что когда денег столько, то дело уже не в них.

«Эх, Мурка, Маруся Климова, прости люби-ма-ва», – замурлыкал Саня про себя, чтобы хоть частично затормозить поехавшую крышу.

Он выключил фонарик и положил его в рюкзачок с остальным инструментарием. В одной руке держа кейс, а в другой рюкзачок, ориентируясь на чуть белеющий прямоугольник проема, подошел к выходу.

Что там снаружи?

В случае чего понадобятся голова-руки-ноги. Все вместе и по отдельности. А вот рюкзачок уже не понадобится. Конец пришел Сане-взломщику, Сане Рашпилю и даже Александру Миронову. Всем этим людским профессиям и обликам не ходить уже больше среди людей и не светиться. Ни здесь, ни под небом чужим.

Перед тем как бросить рюкзачок в проход между стеллажами, Рашпиль еще подумал: «Хороший инструмент. Легко бы загнал». Но тут же вспомнил про содержимое кейса, который был у него в правой руке, и грязно выругался. По отношению к самому себе. Все, Саня, все. Тебе никогда и ничего не придется загонять. Толкать. Впаривать. Только бы спланировать из стратосферы в океан. Только бы перелететь через взрывное мгновение и шлепнуться где-нибудь в тине, в паутине, которую никто уже не будет просвечивать назойливыми прожекторами.

Рашпиль, прижимаясь к открытой в его сторону двери и стараясь не высовываться, цепко обшарил ночной пейзаж перед вагоном. Ничего и никого. Не стал ни прыгать, ни выползать задом, а перевесился всем боком и свалился вниз бесшумным пыльным мешком.

При встрече с землей кейсом чуть не вывернуло кисть руки. Но Рашпиль не издал ни единого звука. Наоборот, уткнувшись носом в пыль и жесткую траву, он прислушался к ночному звуковому фону вокруг себя и постарался профильтровать его. Но чужеродных, то есть искусственного происхождения, сигналов не обнаруживалось. Не слышно было даже ровного, гадского жужжания – того фона, что облучал или просто окружал его в вагоне.

Он полежал еще пару минут. Да был ли он там, внутри? А может, выпрямиться во весь рост, как это и пристало богатырю земли Курской, да и зашагать отседова со Старшим к такой-то фене, а конкретнее говоря, к своим девахам в ночных палатках?

Нет уж, фигушки. То раньше можно было. Да еще и как можно! Во всяком случае еще ни одна из тех девах не жаловалась.

Рашпиль ухитрился все тем же бесформенным мешком откатиться от вагона вниз, в ложбинку, где, как он знал, должен был дожидаться его Старшой.

– Ну что? – выдохнул невидимый Старшой ему на ухо. – Ничего, кейсяра. Я знаю место, где у нас такой товар по полсотне баксов за штуку возьмут. Есть там еще такие?

– Навалом, – так же бесшумно прошептал Рашпиль, слишком потрясенный тем, что он видел внутри вагона, чтобы быстро и четко доложить все Старшому.

Впрочем, какие тут теперь Старшие? Саня вознесен на седьмое небо, его подхватили ангелы финансовых потоков, и сквозь разрывы в мути опоясывающего экватор вихря спекуляций ему приоткрылся краешек престола брокера-князя мировой биржи.

– Теперь ты меня прикрой. Я там тоже маленько пощупаю – и назад.

– Не ходи. Если я нарушил сигнализацию, вот-вот должны подойти…

– Ладно. Не первый год замужем. Знаю я эту вохру: пока они там проблюются с перепоя, пока яйца в ширинки уложат… А я мигом. Да в крайностях или отобьемся, или договоримся.

И Старшой, в два прыжка достигнув вагона, подтянулся на руках и исчез в темном проеме.

Хорошо выраженная шизоидность момента на какие-то минуты распластала Саню на дне ложбинки, обесточила его дальнейшие броски по пересеченной местности. На какое-то мгновение ему показалось, что, может быть, и впрямь самое разумное – загнать эти кейсы примерно за полцены, то есть, как и предлагал Старшой, по пятьдесят гринов за штуку. Принимай подарок от Страны советов. А мы, мол, воры честные, что там внутрях – нас не касаемо. Эх, хорошо-то было бы закосить, не я, дяденька, внучку шторил, она сама мне у озера все показала. Но нет уж тех акций у юродивых на Руси. Не слушают долго их баек, даже если и складно выводят, берут их под прицел, как хищную живность какую, а то и начинают палить, как оглашенные.

Из проема показалась фигура Старшого, который явно не собирался следовать примеру Рашпиля, то есть плюхаться на живот, перекатываться через приступку и сваливаться мешком вниз. В каждой руке Старшой держал по два кейса. Он стоял в проеме вагона совершенно не маскируясь, выбирая момент, чтобы спрыгнуть вниз, и помахивал своими четырьмя чемоданчиками, как честный маклер на прогулке.

– Давай-ка вниз. Чего там стоишь? – раздалось над Саниной головой справа.

– Э, знакомые лица, – прозвучало слева.

– Что там у тебя в руках? Кидай вниз, – спокойно посоветовал голос, казалось, прямо из-за спины Рашпиля.

«Ага, первый эшелон прибыл, – подумал Саня, – всего три фуфлыжника, и, судя по их расхлябанности, они, как и Старшой, еще ничего не поняли».

– Всем стоять! – вызверился вдруг на хорошей истерике приказ откуда-то сверху.

«Вот и настоящие хозяева объявились, – понял Рашпиль, – или их гончие. Вот и началось и, пожалуй, сразу и закончится».

– Идет спецоперация. Вы все окружены. Вы, трое, подойдите к вагону.

Трое охранников, как бы сжимая кольцо вокруг стоявшего в дверном проеме Старшого, медленно подходили к вагону. Слышалось только их сопение и хруст пересохшей травы под подошвами их клевых армейских ботинок.

– Стоять! – заорал опять истерический голос, и охранники, не дойдя метров трех до насыпи, остановились. Старшой стоял теперь в проеме вагона, весь залитый лунной обманкой, вытянув прямо перед собой обе руки с двумя кейсами в каждой. Сейчас его расстреляют, понял Саня, знаем мы эти спецоперации. Но парень идет на рекорд, это ясно. Умереть, держа на вытянутых руках четыре миллиона зеленых, – это рекорд. Это бред и абсурд вожделений, легенда на все времена в бандитских притонах от Москвы до Владика.

Раздались один за другим несколько хлопков, и выбеленная луной фигура Старшого качнулась на полусогнутых и затем тяжело рухнула вниз вместе с кейсами. Один из них попал, видимо, под расстрельный огонь, во всяком случае при падении замок вышибло вон, и кейс раскрылся, как пьяная директриса перед старшим ревизорской группы. Трое вохровцев с недоумением и ужасом смотрели на зацеллофанированные пачки, рассыпавшиеся по траве у их ног.

«Теперь немедленно убьют и этих, – опять, как бы даже без всякой паники прикинул Саня, – а если я не рискну, и не пойду на прорыв, то потом быстро обнаружат меня. И заткнут пасть».

Сейчас истекали последние моменты, когда можно было предпринять какие-то действия, хотя бы с минимальными шансами на успех. Пока внимание страшненьких ребят из темноты было приковано к трем охранникам и раскрывшемуся кейсу. Но, покончив с этой троицей, они тут же обратят свое внимание на окружающий пейзаж.

Беги, парень, беги!

И забудь, как тебя зовут.

И где это происходило. И кто в этом участвовал.

Но перед тем, как бежать, сначала ползи. Вспомни, как передвигаются беспозвоночные, и вот так же, втихаря, прочерчивая носом в пыли основательную борозду, исчезай-растворяйся в дальнем конце ложбины.

И когда за спиной замечется снова истерический крик или застучат стальные гвозди выстрелов, несись очертя голову и не оборачивайся. И особо-то не бойся, не изнемогай под холодным потом. Перво-наперво, долларового миллионера редко задевают случайные пули. Это уж так в природе устроено, и, говорят, что еще Архимедом и Ломоносовым за верное было утверждено. А во-вторых, кто теперь может гарантировать, не воткнул ли Старшой тебе жило под левую лопатку еще до того, как ты вошел в открывшуюся дверь.

В этом случае все дальнейшее всего лишь снится тебе. Всего лишь грезится. То ли в предсмертном бреду, то ли в реанимационной палате, от передозировки наркоза. А может, и на Елисейских Полях или иных пажитях небесных.

О спорт, ты – мир! О, бег через барьеры!

Свобода бега-прыжка. Забега в ширину. В перпендикуляр путям, насыпям и рельсам. Взапуски с луной, прыгающей, как заяц, через кусты ветвящихся облаков.

Не удержавшись от скорости на ногах и скатившись кубарем в обнимку с кейсом с очередной насыпи, Рашпиль чуть не уткнулся носом в сторожку дедугана. Протирая засоренные околорельсовой дрянью глаза и продолжая прикидывать, не сдурел ли он уже полностью и окончательно, Рашпиль увидел, как из сторожки выносят обездвиженное тело героя, и решительно задвигают его, как противень в духовку, через заднюю дверь автомобиля.

Окно в сторожке стояло, по теплой летней погоде, раскрытым настежь. Рашпиль поднялся с земли и одним махом перескочил через подоконник.

В сторожке оставался еще один в белом халате. Замешкался мужик маленько, собирая какие-то бумаги со стола. Он обернулся на звук прыжка, когда Саня запрыгнул в комнату, и с испугом на лице начал пятиться к двери. Нельзя было дать ему уйти, но уже никаким броском через комнату Саня его не доставал физически. Оставалось достать морально.