В тебе моя жизнь... - Струк Марина

Да, именно все так и есть, решил Загорский. Только вот достойного объяснения тому, что у m-m D éliceон выбрал русоволосую девушку, так похожую фигурой на Марину, он найти не смог, как не пытался.

Тем не менее, Загорский не оставил своих попыток — письма с завидной регулярностью приходили на Морскую улицу, в дом Софьи Александровны. Марина уже настолько привыкла получать их, что ждала их с нетерпением, в котором никогда бы не призналась сама себе. Его письма, его иногда пламенные, иногда нежные признания заставляли ее сердце и разум вступать в борьбу: разум приказывал не вскрывать очередное письмо, сердце же пело от радости, когда Агнешка приносила послание князя, перехватив мальчика-посланца на улице за углом дома, чтобы ни одна живая душа не догадалась о происходящем.

Марину долго томило, что она не может никому открыть то, что живет в ее сердце. Ей хотелось, чтобы хоть кто-то дал ей совет, как поступить, какой путь избрать — путь любви или путь долга.

Долг велел ей подчиниться воле маменьки и выйти замуж за Воронина. Он был прекрасной партией, и никаких препон для их брака не было — представление императорской чете прошло довольно приятно, и, как ей казалось, Их Императорские Величества весьма благосклонно отнеслись к ней, а значит, к возможному сватовству Воронина к ней. Поэтому Марина ожидала предложения от графа со дня на день, но в то же время боялась этого, как огня, — ведь ей придется дать ответ. Долее тянуть не будет ни какой возможности.

Другой путь — Загорский. Принять его ухаживания, дать понять, что он ей небезразличен... Марина не могла поверить в серьезность его намерений, как ни старались убедить ее в этом его письма. Зная прошлое князя, помня ту историю, в которой она оказалась по его вине, — возможно ли поверить и довериться снова? А вдруг опять она принимает желаемое за действительное? Вдруг князь преследует ее из-за хандры, что охватила его по возвращении из-за границы? Об этом не судачил только ленивый в гостиных Петербурга, поэтому она была так хорошо осведомлена обо всех подробностях этой сплетни. Мол, покамест не вернулась чета Ланских из Флоренции, князь и пускается в приключения. Марина не хотела в это верить, но она прекрасно помнила, на какие безумства был способен князь ради этой женщины, и что именно из-за любви к ней он весь сезон провел под домашним арестом.

Великий Пост постепенно миновал. В Пасхальную службу Ольховские посетили церковь св. Троицы, но не полным составом — Софья Александровна простудилась, и врач не рекомендовал ей покидать дом. Граф тоже не смог сопровождать их, по долгу службы ему предстояло слушать службу в церкви Зимнего дворца вместе с императорской семьей и свитой двора. Зато Жюли с мужем составили им компанию. С ними приехал и Загорский. В соборе он встал недалеко от Марины, и она не могла сосредоточиться на службе должным образом, что не могло ее не раздосадовать. Она по-особому любила Пасхальные и Рождественские праздники — убранство церквей в эти дни, торжественность происходящего всегда наполняли ее душу своего рода восторгом.

В этот раз Марина то и дело отвлекалась на князя, не в силах пересилить себя и не смотреть в его сторону. Отблески свечей так красиво играли в его русых волосах… Грешные мысли, грешные… Марина перекрестилась.

Служба подошла к своему апогею — начался крестный ход. В толчее, которая образовалась при выходе из храма, Марина слегка растерялась и потеряла из виду семью и подругу. Ее на мгновение охватила паника, что она сейчас совсем потеряется в толпе, когда вдруг сильная мужская рука подхватила ее за локоть.

— Не бойтесь, Марина Александровна, это я, — раздался прямо у нее над ухом голос Загорского. — Следуйте к выходу, я помогу вам.

Вместе с потоком мундиров, фраков и пелерин Марина покинула храм, сопровождаемая князем, и присоединилась к ожидавшим ее родителям.

— Душа моя, я уж было испугалась! Как же можно было так отстать! — с укором прошептала ей мать. Марина уж было приготовилась к отповеди насчет присутствия рядом Загорского, но Анна Степановна промолчала. Удивленная Марина оглянулась, чтобы убедиться, что ей привиделось, и князь был рядом. Его не было.

— Пойдем, ma chéri, что встала столбом? Арсеньевы вперед уже ушли, — поторопил Марину отец.

Несмотря на начало мая, было очень холодно. К тому же дул ледяной пронизывающий до костей ветер, что очень затрудняло нормальный ход крестного шествия. То и дело гасли свечи, и людям приходилось зажигать их от свечек соседей.

Марина еле шла, путаясь в юбках и спотыкаясь о неровности пути, сосредоточившись на том, чтобы сохранить от ветра огонь свечи. Суеверие, конечно, но она всегда загадывала желание, когда начинался крестный ход. Сумеет обойти храм с непогасшей свечой — желание исполнится. Вот и сейчас она загадала желание, оставив на волю провидения свою судьбу. «Обойду — Загорский любит. Не обойду…». Но видно, не суждено ее тайному желанию исполнится — ветер так и рвался погасить свечку в руках девушки. Пламя сбивалось, но все равно восстанавливалось, и с каждым порывом ветра у Марины сжималось сердце — вот сейчас оно точно погаснет.

Внезапно мужская рука в перчатке прикрыла свечу Марины от очередной попытки ветра задуть ее. Она обернулась и увидела рядом князя. Он шел рядом с ней чуть позади, прикрывая девушку своей широкой спиной, от ледяного шквала. Марине вдруг стало так покойно на душе, что она сама удивилась. То и дело от свечи Марины зажигали собственные погасшие свечи соседи по шествию, бросая на них любопытствующие взгляды. В другой раз девушка озаботилась бы их любопытством, ведь этот случай будет всенепременно обговорен в гостиных, но сейчас ей было абсолютно безразлично. Так они и обошли храм, вместе и оберегая пламя этой маленькой свечки.

У самого входа их уже ждали: Анна Степановна с явным недовольством, остальные — с нескрываемым любопытством. Маменька Марины было открыла рот в намерении отчитать дочь, но тут раздался перезвон колоколов.

— Христос Воскресе, Анна Степановна, — Загорский шагнул к той и трижды похристосовался.

— Воистину воскресе, — пришлось ответить ей.

Марина христосовалась с родными и краем глаза следила за князем. По непреклонному обычаю даже юным девам в день Воскресения Христова должно было принять христосование, и даже себе самой Марина боялась признаться, как боится, что Загорский вдруг не подойдет к ней.

Но он подошел.

— Христос Воскресе, Марина Александровна, — так тихо проговорил он, что она скорее сердцем уловила его слова, чем услышала сквозь перезвон колоколов. Он склонился над ней и коснулся губами ее правой щеки. Сердце Марины резко ухнуло вниз, ноги задрожали. Легкое прикосновение губ, словно касание крылом бабочки, но щеку Марины, казалось, обожгло огнем. Он впервые был так близко, что она ощущала запах его кожи.

Затем Загорский коснулся губами левой щеки Марины и опять правой. Отступая от нее, он взглянул ей в глаза, словно пытаясь отыскать в них ее ответ на невысказанный им вопрос.

— Воистину Вокресе, Сергей Кириллович, — капитулируя, назвала она его по имени, и он понял и принял ее капитуляцию, нежно улыбнувшись ей в ответ.

Она любит его. Всем сердцем и навсегда.

Она готова пойти за ним на край света, принять любые испытания, лишь бы он всегда был рядом. Как бы она не пыталась обмануть себя, он всегда будет в ее сердце. Этого ничто не может изменить.

Неслышно подошедшая Анна Степановна чуть наклонилась из-за плеча дочери и резко дунула на свечку. Столь оберегаемое девушкой пламя свечи погасло.

Ближе к вечеру того дня Марина получила записку от Жюли. Всего одна фраза.