Предательства - Лили Сент-Кроу

— Близко знакомы? Сколько ему лет?

— Достаточно, чтобы помнить последние годы Первой мировой войны, мисс Андерсон. У нас больше нет доказательств. Запись исчезла, а тот, кто ее стенографировал, погиб в сражении. Подозрительно, должна я сказать. — Я осознала, что она пристально наблюдает за мной. Не глядя на меня в упор, а так, боковым зрением. — Кристоф наверняка будет искать дальнейших контактов. В этом случае я категорически настаиваю, чтобы вы дали знать «куратору» и были готовы к подробному отчету. Ясно?

Приказной тон? Это что-то новенькое. Видимо, если эта леди сказала бы «Прыгайте», все вокруг взлетели бы в воздух не хуже баскетболистов.

Слова уже вертелись на языке. Он приходил ко мне. Всего несколько простых слов, и груз, так больно давящий на сердце, будет снят. Можно переложить проблему на чужие плечи — на плечи взрослого — и жить припеваючи.

Но я снова услышала шорох крыльев и почувствовала, как они коснулись моего лица. Я даже вздрогнула — таким реальным было ощущение.

Вспомни, Дрю, чем все обернулось, когда ты пыталась поручить решение проблемы кому-то еще. Ты позвонила Огасту, и тебе казалось, что вот сейчас все наладится. И где ты сейчас?

Это предупреждение. Простыми словами, без всяких накручиваний, как и все бабушкины уроки.

— Совершенно ясно, — услышала я свой голос. И впервые он был такой же уставший и взрослый, какой иногда у Грейвса. Может, он тоже чувствовал тяжесть на душе? Вероятно. Я так хотела его видеть, что у меня даже тряслись руки.

— Мне нужно идти, — сказала леди Анна.

Она собрала бумаги и фото в папку. Я подняла голову. Дилан, как и всегда, встревоженно смотрел на меня. Он словно хотел, чтобы я что-то поняла: губы сжаты, темные глаза сверкают, передавая мне послание, которое я не могла расшифровать.

— А можно прочесть стенограмму? — Я не хотела показаться упрямой и назойливой, но именно так и получилось. Дилан вздрогнул, Анна замерла на месте.

Я, наконец, поняла, что у нее с лицом. Оно «популярно». Она никогда не ощущала себя изгоем. Все вокруг существовали только для того, чтобы отражать ее великолепие. На ее лице запечатлелась та несовершенная, но жадная прелесть, которую я видела только у девушек-чирлидеров и самок удавов по всей Америке. Если бы она не была дампиром, то сейчас, вполне возможно, уже превратилась бы в тучную тетку с розовыми ногтями и горестно опущенными уголками губ. Такие обычно устраивают скандал в бакалейной лавке из-за просроченного купона или из-за банки кукурузы, которая оказалась на пятнадцать центов дороже, чем она думала. Она из тех, кто всегда добивается своего, потому что наглости и бесстыдству нет предела.

— Она засекречена, мисс Андерсон. Когда Кристоф свяжется с вами, выслушайте все, что он скажет, запомните и будьте готовы потом повторить. — Она коротко кивнула и сунула папку под мышку. Шелковое платье зашелестело на ходу. — Мой охранник проводит меня, Дилан. Благодарю вас.

— Миледи.

Не понимаю, как он умудрялся не поперхнуться на этом слове.

Она унеслась прочь. Каблучки остро цокали по полу. Дверь за ней закрылась. Паутина на книжных полках слегка зашуршала.

Плитка на потолке все-таки тоже гнила. И вообще, все это здание вот-вот готово было распасться на части.

Дилан наклонил голову, поднял бровь. Я стояла, мокрая от пота. Мне было очень больно. Дрожа всем телом, я плюхнулась на тот же жесткий стул. Каждая клеточка сотрясалась, как желе под электротоком. Аромат духов леди Анны неохотно таял в воздухе, оседая пленкой у меня в глотке, особенно в том месте на нёбе, которого нет у обычных людей и которым я ощущаю опасность. Это как маринованный имбирь, который подают к суши. Его запах напоминает мне аромат духов. И этот аромат такой же — тяжелый, маслянистый.

Что он мне напоминает? Ведь что-то напоминает, клянусь богом.

Но, видимо, у меня пришла в негодность пружина, которая выталкивает воспоминания из недр памяти в мозг. Я так и не смогла ничего вспомнить.

Предстояло подняться по лестнице к себе — это казалось невероятно сложной задачей. Но меня грела мысль: вот сейчас улягусь в кровать, а там под покрывалом прячутся мечи малайка и папин бумажник. Мамин медальон надежно скрыт под футболкой. Сердце холодело от ужаса при мысли, что Анна могла его увидеть.

Дилан опустил плечи.

— Они уехали, — тихо сказал он. — Как ты?

Ну и вопрос.

— Прекрасно. Замечательно. Дальше некуда.

— Я сожалею, — и впрямь с сожалением сказал он. Впрочем, он всегда так говорил. — Она настояла, чтобы с тобой встретиться, и…

И что? Какого черта? Я стояла и смотрела на то место на его столе, где только что лежала папка с фотографиями. Теперь я знаю, что они есть. Теперь я знаю, где умерла моя мама.

«Он повесил ее на дереве». Она сказала это своим сладким мелодичным голосом, как будто это так, пустячок. Но это моя мама, и она…

— Ты виделась с Кристофом, Дрю? — Куртка Дилана скрипнула. — Наверное, нет нужды говорить, что он в дерьме. И чем дальше, тем глубже.

Я пыталась думать, но звук его голоса мешал мне.

— Я хочу в свою комнату, — протянула я плачущим тоном, как пятилетний ребенок. — Отпустите меня.

— Хорошо. — Но он не мог так просто меня отпустить. — Дрю…

— Кто должен был за мной прийти? — То место на столе, где несколько минут назад лежала папка, стало для меня дырой в мире. Над ней свистел ветер. Ненавижу этот опустошающий звук, когда ураган царапается об углы пустого дома, а ты ждешь, пока придет папа и заберет тебя отсюда. Жалобный, нетерпеливый стон. — Кто после сигнала тревоги должен был отвести меня в мою комнату? В этот раз впервые за мной никто не пришел.

— Я не знаю, у меня не было возможности свериться с графиком. А сейчас он исчез. — Дилан неловко переступил с ноги на ногу, кожаная куртка снова скрипнула. Я кашлянула, громко и хрипло. — Меня вызвали встретить экипаж Анны. Мы никогда заранее не получаем предупреждений о ее приезде, так что…

— Она живет не здесь?

Хотя какое мне дело. У меня напряглись ноги, словно надо бежать. Он еще что-то сказал, что-то важное. Но я никак не могла заставить мозг работать.

— Нет, не здесь. — Он снова замолчал. Я уже начала уставать оттого, что он мне все время чего-то не договаривает. Да что там. Он мне вообще ничего не говорит.

Я собралась с силами и хотела встать. Не смогла. Дилан шагнул вперед, словно желая помочь. Но я вскочила, как ошпаренная, и, подвинув стул так, чтобы он оказался между нами, уставилась на Дилана.

— Дрю… — начал он и осекся. Мы смотрели друг на друга, разделенные парой ярдов наполненного предательством воздуха. Казалось, его не хватает для дыхания, но достаточно, чтобы раздавить меня со всех сторон. Интересно, кто-нибудь когда-нибудь тонул в воздухе?

Я стала боком двигаться к двери. Дилан стоял неподвижно, словно не будучи уверен, в какую сторону я прыгну. Он вернулся к обычному облику, клыки спрятались под губами.

— Я на твоей стороне, — сказал он, когда я была уже у самой двери. — Я хочу…

— У меня нет стороны, — прервала я его, нащупала ручку двери и выскочила из кабинета. Коридоры были пусты, и я добралась до своей комнаты без приключений. Невероятно. Я почти ожидала сюрприза в виде пожара, нового нападения или еще чего-нибудь гадкого.

Я заперла дверь, прислонилась к ней спиной и поднесла руку к глазам. Она дрожала, как лист на ветру. В комнате было тихо, шторы слегка раздвинуты, а на синем покрывале белела записка.

Меня бросило в жар, потом в холод. Я двинулась к кровати по голубому ковру, протянувшемуся, казалось, на многие и многие акры. Носки зашуршали по ворсу. Неужели кто-то уже обнаружил мокрые следы, которые оставил Кристоф?

Хотя меня трясло от избытка адреналина и вскипающей ярости, я еще могла соображать. Я не дура. Все как-то неправильно. Две фотографии дома, в котором я когда-то жила. «Когда-то» — значит до того, как умерла мама и перевернулся мир. Но это не улика против Кристофа. Если информация засекречена, Анна могла бы и не приносить сюда папку. А уж приказывать — хуже нет способа заставить меня что-то делать. Да, я понимаю, иногда надо подчиняться приказам, например, при пожаре. Но тут совсем другое. Мой папа не мог воспитать покорного кретина. Он на это не способен.

Записка была написана каллиграфическим почерком на толстой, хрустящей дорогой бумаге:

Светоча! Будь осторожна. Здесь все совсем не то, чем кажется. Встретимся в сарае для лодок.

Твой друг.

Я рухнула на кровать. Если это шифровка, то она ни о чем мне не говорила.

Какого дьявола!.. Зачем кому-то — может, и Кристофу — понадобилось оставлять у меня на подушке записочки, когда вампиры пытались меня убить? И когда Пепел — единственный человек (кстати, а можно говорить «человек» про вервольфа?), кто спас меня?