Голова - Генрих Манн

— Чего надрывается этот парень? — спрашивал он, показывая большим пальцем через плечо на шумевший «народ». — Вольно ж ему было всему верить!

Терра энергично протиснулся в комнату. Он и сам верил в директора, верил настолько, что не принял никаких мер предосторожности и таким образом ускорил катастрофу!.. В темную каморку вторглись беснующиеся дикари, а между тем дядюшка Ланге, глухим воем выражавший скорбь о потере столь тяжко заработанных грошей своей дочери Альмы, орудовал топором. Рама обитой войлоком двери затрещала, наконец дверь поддалась и толпа ввалилась в комнату. Но взятая с бою тайна оказалась иной, чем все ожидали. При виде комнаты с бутафорией вместо книг, с люком, с пустыми стенами вместо несгораемых касс, наполненных награбленным добром, многим стало смешно. Но, заглянув за один из бутафорских книжных шкафов, люди перестали смеяться. Безмолвно толпились они, обмениваясь вполголоса краткими соображениями, а затем дружно удалились.

Терра закрыл дверь и для безопасности припер ее самыми тяжелыми креслами. Только тогда он прошел за створку. Директор сидел в кресле у письменного стола, навалившись на один из локотников. Правая рука с револьвером свешивалась вниз; казалось, что она хочет потихоньку засунуть оружие под ковер. Голова склонилась набок и упиралась подбородком в плечо; таким образом, некогда пламенный, а теперь стеклянный взгляд директора приходился, как обычно, на уровне рук посетителей. Казалось, ему по-прежнему важнее всего, что они принесли.

— Несчастный шарлатан, — заговорил Терра, — больше ждать нечего. Все это было лишь плодом твоего шарлатанства, плодом нашего общего шарлатанства. Чем сильнее я и мне подобные верили в существующий социальный строй, тем несокрушимее казался и ты. Временами чувствовалось, что в делах не все ладно, но никто не задавался вопросом, совместимы ли миражи с делами. Ты жертва всеобщей потребности в несбыточном. Те, кто ее удовлетворяет, гибнут, не дождавшись признательности. Мир праху твоему! — заключил он, услышав шаги.

Из люка появилась княгиня Лили.

— Я не любопытна, — заявила она, когда Терра хотел провести ее за бутафорскую стену. — Кроме того, я боюсь новых разочарований.

— Он совсем не страшен.

— У него было все, чего я тщетно искала в мужчинах.

— Неправда, — сказал Терра в приливе ревности. — У него не было будущности.

— Смерть — единственное, чего нельзя простить. — С этими словами она повернулась к выходу. У самой лестницы она, однако, остановилась и схватилась за перила, у нее дрожали колени. — И я собиралась за него замуж. — Она содрогнулась. — А как раз теперь мне было бы особенно некстати попасть впросак.

— Мое восхищение растет с часу на час, — как я понимаю, вы у нового поворота жизненного пути.

Она вдруг протянула ему руку.

— Я должна быть благодарна вам, Клаудиус.

— А я несказанно поражен, что вы еще помните мое имя, — произнес он смиренно.

— Мне сообщили, какую деятельность вы развили сегодня, чтобы вызвать здесь взрыв.

— В этом вы мне ни на йоту не уступали, ваша светлость. Вы пожертвовали даже своими жемчугами.

— Деньги не имеют значения там, где речь идет о более важном, — ответила она горделиво. И торжественно, почти с нежностью: — Вы, милый друг, уберегли меня от такого скандала, который никак не может быть на пользу женщине. Этого я не забуду никогда. Рассчитывайте на меня. Я приду вам на помощь при любых обстоятельствах. Клянусь в этом памятью покойного, — закончила она и стала спускаться впереди Терра по ступенькам.

— Ваша квартира носит отпечаток изысканного вкуса, — констатировал он внизу.

Она поджала губы.

— Он вас уже не слышит. К счастью, все записано на мое имя и полностью оплачено.

В одной из комнат, весело взвизгивая, без устали бегал из угла в угол ребенок, совсем еще крошка. Няня исчезла при их появлении.

— Мама! — радостно крикнул малыш, бросил куклу, которую таскал за собой, и повис на матери.

— Он умеет радоваться, — заметил Терра. — И у меня, говорят, была сильно развита эта способность.

— Он все еще неразрывно связан со мной, — сказала мать. — Когда я волнуюсь, его невозможно унять.

— До сих пор? А сколько ему лет?

— Ему два года и три месяца, мой друг, — ответила она и посмотрела на него. Взгляд Терра, выдержавший ее взгляд, дрогнул, он сам не знал, больно ли, или сладостно. Он засмеялся.

— И три года прошло со времени нашего близкого знакомства. Вы строго выдержали законный срок, Лили.

— Это мальчик, — деловито пояснила она, — зовут его Клаус, как и полагается. Дай ручку дяде, Клаус!

Терра наклонился, чтобы взять ручку ребенка. Его темные глаза с жгучим вниманием впились в карие глаза ребенка, в личико с красками блондина. Он едва удержался, чтобы не покачать головой. В конце концов это могло быть даже и правдой. Факт, не менее невероятный, чем многие другие. Нетрудно принять эту версию, как и всякую другую… Испуганный ребенок поспешил ускользнуть от назойливого гостя. Он поплакал минутку, а потом, весело взвизгивая, снова принялся бегать по комнате.

— Позвольте выразить вам мою искреннюю, глубокую признательность, — произнес Терра и с изысканной любезностью поцеловал унизанную кольцами руку княгини.

— Благодарность взаимная, — ответила она и налила ему ликера.

— Разрешите задать вам только один скромный вопрос: почему именно на мою долю выпало это незаслуженное счастье?

— Оно было не так уж не заслужено, — ответила она, пожимая плечами. — Ведь вы настоятельно требовали ребенка.

— А до меня? — начал он злобно.

— До вас, если вам угодно знать, никто этого особенно не требовал.

Тяжело дыша, он устремил взгляд в одну точку.

— Каковы же будут дальше наши отношения? — миролюбиво спросила она.

— Проще всего было бы нам остаться добрыми друзьями, — живо предложил он.

— Итак, если я ваш добрый друг: как у вас с финансами? Я не имею права оставить вас на произвол судьбы. Вы были заведующим отделом рекламы в агентстве, которое вряд ли будет существовать впредь.

Он поспешил отклонить всякую заботу.

Но она:

— Мне вы ничего нового не скажете о том, как гнусна жизнь. В свое время вы всем пожертвовали для меня.

Он возразил, что то было другое дело.

— А кроме того, вы отец моего ребенка.

За это он категорически не примет платы.

— Но вы меня оградили от нелепого скандала.

В ответ он засмеялся, и она вместе с ним. Это как будто разрядило атмосферу, и она дала волю слезам. Когда она встала, он поднялся вслед за ней. Они прошлись еще раз по комнате; ребенок стоял и злыми глазами следил за каждым их шагом. Терра держал ее под руку. Лили снова касалась его бедром; ее щека нежно льнула к его плечу, он чувствовал ее дыхание.

— Мне кажется, случилось не такое уж большое несчастье, — сказал он резким тоном.

— Ах, милый друг, вы еще не понимаете, что случилось. — Всхлипывая: — Господин фон Толлебен ускользнет теперь из моих рук.

— Этот Бисмарк? Да пусть его! Он в долгу как в шелку.

— Но его положение! Реклама! Клаудиус, помогите мне.

— Он же не человек, а недоразумение, — рассуждал Терра. — У него нет темперамента. Что привязывало его к вам, мой друг? Высочайшая опера. Следовательно, нужно, чтобы этот шедевр был в вашем распоряжении. После смерти директора опера перешла к вам. Или, еще лучше, покойный хотел унести ее с собой в могилу и бросил в огонь. Вы с опасностью для своих прекрасных рук выхватили ее из пламени.

— Какое пылкое воображение! — сказала женщина с той стороны и обняла его.

— Если и после этого он не будет раболепствовать перед вами, то я готов стать вашим рабом.

— Но вы как-нибудь натолкните его на это.

— Возможность, пожалуй, представится, — сказал он и поджал губы. Он вспомнил о графине и тут же осознал, что ни разу не подумал сегодня о ней, о той, ради кого он вынес столь богатый событиями день. Она отдалилась от него за этот один день так, словно их прошло не меньше ста. Рядом с ним стояла женщина с той стороны и выжидательно смотрела на него. В это время к ним подбежал ребенок и первый раз прижался к его колену. В приливе еще не изведанного чувства Терра сел, чтобы приласкать ребенка, а кроме того, у него ослабели ноги.

— Вы, вероятно, прервали учение, но, конечно, не забросили совсем? — спросила Лили. — Это было бы недостойно вас. Тот, кто поддержит вас, пока вы не закончите образования, отнюдь не прогадает. Скажем, вот я… Как знать? — заключила она мечтательно, положив руку ему на плечо.

Он понял: «Может быть, вы женитесь на мне, скоро я приду и к этому, и сделаете карьеру при помощи моих сбережений и связей». Ему предлагалась комбинация, которая оскорбляла буржуазные приличия и была сама по себе унизительна. Ни под каким видом нельзя соглашаться — и все же это предрешено судьбой, приведшей его сюда. «Иди на унижение! Дерзай ради меня!» — твердила его судьба. Рука женщины с той стороны все еще покоилась на его плече. Он схватил эту руку, приблизил к ней лицо и вдруг в необузданном порыве прижал ее сначала к своему влажному лбу, а потом к скорбным губам.