Последнее поколение - Юлия Федотова

Вернувшись с последнего допроса, Вацлав не стал скрывать от соотечественников факт нарушения инструкции 163/15. Он зал, что понимания не встретит, но ему было безразлично их мнение. Его обвиняли в безответственности, вменяли в вину должностное преступление, а молодой наблюдатель Ромашек и вовсе обозвал предателем. Но у Гвейрана почему-то сложилось впечатление, что все эти громкие слова и праведный гнев были рассчитаны исключительно на публику, а в глубине души каждый был рад тому, как обернулось дело. Рано или поздно это всё равно должно было произойти, пытки или наркотики развязали бы чей-то язык. При новом же раскладе все они оставались чистенькими, и это не могло их не радовать. Опять же, бить не будут…

— Теперь нас станут держать здесь в качестве заложников, — он решил подлить масла в огнь, просто так, чтобы жизнь мёдом не казалась. — У цергарда Эйнера какие-то виды на наш счёт.

Лица людей окаменели. Праведное негодование сменилось обычным человеческим испугом.

— Чего же он от нас хочет? — натянуто спросил наблюдатель-экзопсихолог Мартин Брооген.

— Не от нас, а от Земли. Чего именно, не знаю, но не премину спросить при случае, — обещал Гвейран и, растянувшись на койке, принялся демонстративно листать старую подшивку газеты «Во славу Отечества!».

Не смотря на своё ура-патриотическое название, а может, именно благодаря ему, газетёнка оказалась пустой до предела и читать в ней было решительно нечего. Наверное, это понимали даже в Генштабе, потому что в камеру 7/9 её принесли не с целью пропаганды идеалов этого мира, а, для гигиенических, скажем так, нужд. Видно, сочли ненужным расточительством, баловать смертников туалетной бумагой. Гвейрана здорово позабавило, когда коллеги, обнаружив в отхожем месте стопу газет, устроили настоящую дискуссию на тему местных обычаев и вывели, в результате, целую теорию. Якобы, в процессе дефекации индивид получает особый вид положительных эмоций, и в этом радостном состоянии склонен к позитивному и некритичному восприятию любой информации, в том числе, агитационного характера. Чем и пользуется, коварно и умело, контрразведка Арингорада.

Теория просуществовала недолго — до того момента, пока первый из посетителей нужного помещения не заметил, что знакомый серый рулончик отсутствует на привычном месте. Это вернуло господ-учёных из мира интеллектуальных иллюзий к суровой действительности Церанга. Однако, часть газет было решено сохранить, какое ни на есть, а развлечение.

… А обещание Гвейран выполнил, насчёт «видов» спросил, при первой же встрече.

Эйнер отвечал откровенно, вернее, не отвечал даже — рассуждал вслух.

— Пока трудно сказать. Во-первых, ещё не вполне известно, какую ценность вы представляете для своей планеты, и на что ваши власти готовы пойти ради выкупа ваших жизней. Не думаю, что нам следует рассчитывать на многое, если вас до сих пор не хватились и не потребовали освобождения… Или у вас тоже принято жертвовать заложниками?

— Не принято, — заверил Гвейран. Но добавил, подумав. — Раньше было не принято. Просто у нас последние сто лет никто никого в заложники не брал.

— Надо же! — искренне обрадовался мальчик — Неужели я первый?! Это будет историческое событие, правда?

— Несомненно. Во всех газетах пропечатают! На первой полосе! — Гвейран не удержался от иронии.

Цергард Эйнер стрельнул в него насмешливым взглядом.

— Хотите сказать, ваша сверхразумная космическая цивилизация до сих пор пользуется бумажными газетами? Может, вы и в туалет с ними ходите? Чтобы некритично воспринимать информацию через зад?

Значит, язык понимать уже научились, понял Гвейран. Лихо работает контрразведка!

— А во вторых, — продолжил мысль цергард, — я просто не знаю, что именно потребовать, чтобы и польза была, и не выйти за пределы разумного. Может, вы подскажете?

Это была уже не насмешка, скорее, деловое предложение.

— Я подумаю, — обещал пришелец наиграно-сухо.

Тогда этот разговор позабавил обоих. Если бы они только знали, какое трагичное продолжение он получит и как скоро это произойдёт…

В первый же свободный день агард Тапри познакомился с девушкой. По штабному распорядку, адъютантам высшего уровня выходных не полагается вообще. Они должны состоять при своих цергардах неотлучно и почитать такое сужение за счастье. Тапри и был готов почитать.

Но цергард Эйнер сказал, что он, хвала Создателям, пока не инвалид, и способен какое-то время функционировать самостоятельно, без посторонней помощи. И ещё он сказал, что служение Отечеству и Совету — дело достойнейшее, однако простого человеческого счастья оно не заменит, разве что служитель окажется вконец свихнувшимся фанатиком. Хочется верить, что его новый адъютант к таковым не относится и найдёт чем себя развлечь в выходной.

Тапри опять было стыдно признаваться самому себе, но позиция начальства его обрадовала. Служба отнимала всё время, он даже в городе толком побывать не успел, только и видел, что полуразрушенную улицу по дороге к госпиталю. Досадно. Всё-таки столица, интересно посмотреть.

— Хочешь, возьми машину, я распоряжусь, — предложил цергард, — Она свободна, мне сегодня выезжать не надо.

Тапри представил, как он колесит по улицам за рулём шикарного правительственного «велардера», решил, что это будет слишком, и вежливо отказался. Ему и в самом деле хотелось прогуляться пешком. Подземная жизнь с непривычки тяготила, душа просилась на волю, к свету дня.

— Дело хозяйское, — легко согласился цергард. — Иди, да смотри, не разгласи с пьяных глаз государственную тайну.

— Так точно господин Верховный цергард! — агард до сих пор не научился понимать, когда тот шутит, когда говорит серьёзно.

Часа два Тапри бродил по городу бесцельно — гулял. Разглядывал то, что осталось от архитектуры, старался запомнить названия ближайших к штабу улиц и расположение бомбоубежищ — на всякий случай. На развалинах одного из домов нашёл вилку, хорошую, непогнутую. Зачем-то положил в карман, хотя была она ему решительно не нужна, «дома» он не ел, только в офицерской столовой… Наверное, именно эта вилка напомнила ему, что Акаранг в зените, и не грех бы уже пообедать.

Кафе нашлось на углу Второй Линейной и Имперского проспекта. Было оно маленьким, совсем неприметным, пряталось в боковой пристройке большого жилого дома. Если бы не случайный прохожий, подсказавший дорогу, Тапри обязательно проскочил бы мимо, не обратив внимания на скромную вывеску. Даже запах жареных хверсов, идущий от дверей, его вряд ли остановил бы — подумал, что готовят в одной из нижних квартир.

Обстановка внутри заведения оказалось столь же скромной, как и снаружи, но выглядела при этом очень благородно: простые столы и лавки, изготовленные в те ещё времена, когда дерево не стало роскошью, вымощенный тёмной плиткой пол, крашеные охрой стены. Под потолком старинная лампа в виде глобуса — не топь и твердь на нём, а горы и равнины, и прибрежные низменности, давно ушедшие под воду. На окнах, кроме обычного затемнения, висят зимние, чёрные с белым, маскировочные сети — для красоты, наверное, чтобы интереснее было. В самом деле, оригинально смотрится, кто бы мог подумать! И ещё маленькие масляные лампочки на столах. Тоже хорошая идея. С одной стороны, создают романтическую атмосферу, с другой — не будет давки, если начнётся бомбёжка и пропадёт электричество.

В общем, кафе Тапри очень даже понравилось, не смотря на отсутствие твёрдых цен. Предпочтительной формой оплаты был натуральный обмен. Карточки тоже принимали, но не заявленным продуктом отоваривали — крупой, солониной, и прочим — а отпускали готовое блюдо. Получалось не очень то выгодно: вместо двух мер сырого хверса — всего одна тарелка жареного! Зато как вкусно — на топлёном жиру, с рыбной— то подливой… Где ещё такого отведаешь, не в столовой же для младшего офицерского состава. Кроме талонов, была у Тапри при себе единая пайковая карта. В государственных столовых с неё просто списывали расход. В частном кафе она не действовала. А ему так захотелось попробовать сладкого льда! Предложил, на пробу, свою вилку. Взяли! Серебряной оказалась! Выпадает же иногда в жизни такая удача!

И не в сладком льде было дело, а в том, что не задержись Тапри в кафе, чтобы доесть свой лёд — никогда бы её не встретил. Он почти собрался уходить, когда она появилась.

Народу в заведении было мало, всего-то пять человек, но все столики оказались заняты — за каждым по одному. Она обвела помещение взглядом, выбирая место, потом неуверенно шагнула к Тапри:

— Разрешите?

— Конечно! Пожалуйста! — закивал он в смущении, и почувствовал, как загорелись огнём кончики его ушей. Потому что опыта общения с девушками было у него, прямо скажем, маловато. Тем более, с девушками столичными и красивыми настолько, что дух захватывает!