Исповедь монаха - Эллис Питерс

Кадфаэль мог отчетливо представить себе каждую черточку ее лица, фигуру, но не мог понять, что же так томит и дразнит его, ускользая от мысленного взора. Он вдруг поймал себя на том, что, надеясь на внезапное озарение, перебирает в памяти одну за другой всех женщин, которых он когда-либо знал в своей продолжительной и весьма бурной жизни. Изгиб шеи, манера держать голову, характерное движение руки, походка — любая деталь могла помочь ему разгадать эту непостижимую загадку, но не помогала. Сестра Сенреда продолжала оставаться тайной за семью печатями. Почему девушка не идет у него из головы? Ведь и видел-то он ее всего лишь несколько мгновений и вряд ли еще когда-нибудь увидит.

Но и засыпая, он не мог забыть удивленного взгляда ее громадных глаз.

К утру заметно потеплело и почти весь снег, выпавший ночью, растаял. Его остатки были видны лишь кое-где вдоль стен и под деревьями. Стоя в дверях дома, Кадфаэль посетовал про себя, что снегопад прекратился, и теперь у него не будет предлога уговорить Хэлвина задержаться здесь еще на один день. Впрочем, скоро выяснилось, что он зря беспокоился. Как только обитатели манора проснулись и принялись за свои повседневные дела, к монахам явился слуга Сенреда и передал просьбу своего господина пожаловать после завтрака к нему в солар, потому что ему хотелось бы кое о чем с ними поговорить.

Когда монахи вошли — костыли Хэлвина гулко простучали по деревянному полу, — Сенред был один. Свет в комнату проникал через два узких окна, возле каждого находилось по сиденью с подушками. У одной стены они увидели красивый низкий комод, у другой — изящный стол, весь покрытый резьбою, и кресло, на котором не побрезговал бы сидеть сам король. Госпожа Эмма, судя по искусной вышивке на подушках и шпалерах, прекрасно знала свое дело. В углу комнаты стояла рама с натянутым на нее неоконченным рукодельем, которое радовало глаз яркими красками.

— Надеюсь, братья, вы хорошо почивали, — сказал Сенред, вставая, чтобы поздороваться с ними, — и надеюсь, вчерашнее недомогание брата Хэлвина прошло. Всем ли вы довольны? Нет ли у вас каких-нибудь пожеланий или просьб? А если что не так, только скажите. Мой дом — ваш дом. Смею уповать на то, что вы, братья, согласитесь остаться у меня еще на денек-другой, прежде чем вновь отправляться в путь. — Кадфаэль разделял ту же надежду, но боялся, что чрезмерная совестливость Хэлвина помешает ему принять любезное предложение их хозяина и он откажется. Однако не успел Кадфаэль даже рот открыть, как Сенред продолжил: — Видите ли, у меня есть к вам одна просьба, если, конечно, вы согласитесь… Рукоположен ли кто-нибудь из вас в священники?

Глава седьмая

— Да, — ответил Хэлвин после непродолжительного молчания, — я имею право исправлять обязанности священника. С момента принятия обета я готовился к этому и был рукоположен, когда мне исполнилось тридцать. Монастырские власти поощряют молодых людей, получивших в детстве некоторое образование, к принятию сана. Чем же я как священник могу служить тебе, Сенред?

— Соверши обряд венчания, — ответил Сенред.

На этот раз пауза затянулась и для того были серьезные причины. Ведь если в доме Сенреда намечалось чье-то бракосочетание, его должен бы был совершить свой, местный священник, который знал бы предысторию, все обстоятельства и всех участников события. Странно было рассчитывать на случайное появление двух бенедиктинских монахов, застигнутых в пути непогодой. Сенред правильно понял недоуменное молчание брата Хэлвина.

— Сейчас все объясню, — сказал он. — Я и сам знаю, что обряд следовало бы совершить нашему приходскому священнику, но беда в том, что в Вайверсе своей церкви пока нет, я еще только собираюсь ее построить. А нынче мы вообще остались без священника, потому что епископ, распределяющий приходы, никак не соберется огласить свой выбор. Я намеревался послать за одним своим дальним родственником духовного звания, но если ты согласишься выручить меня, мы избавим его от трудного путешествия в эту несносную, переменчивую погоду. Клянусь честью, я не стал бы просить тебя о помощи, когда бы затевал что-то неправедное, а если я и проявляю неуместную поспешность, так на то имеются веские причины. Сядь и хотя бы выслушай меня, я расскажу тебе все как на духу и тогда решай сам.

Прежде чем сесть самому, Сенред со свойственным ему добросердечием помог Хэлвину устроиться поудобнее на широкой скамье со множеством подушек. Радуясь непредвиденной задержке (сегодня-то уж точно они никуда не пойдут), Кадфаэль расположился рядом со своим другом. Старый монах не был священником и на нем не лежала ответственность за принятие решения, поэтому он собирался в свое удовольствие послушать Сенреда и понаблюдать за ними.

— Мой отец женился вторично в весьма почтенном возрасте, — начал свой рассказ Сенред. — Его невеста была моложе его на тридцать лет. В ту пору я уже был женат и моему сыну как раз исполнился год, когда у отца родилась дочь Элисенда. Дети росли точно брат и сестра. Их с малолетства было водой не разлить, а мы, взрослые, радовались тому, что им хорошо вместе. Знаю, я сам во всем виноват. Мне следовало заметить, как обыкновенная детская дружба преображается с годами в другие, более нежные чувства. Но мне и в голову не приходило, что подобное может случиться! Поверьте, братья, я ничего не скрываю от вас и не пытаюсь оправдать себя. Детям позволяли слишком подолгу оставаться наедине. Но поймите, беда подкрадывалась незаметно и постепенно, я был совершенно слеп, хотя все происходило прямо у меня перед носом. Счастье еще, я вовремя спохватился и не упустил момент, пока не стало слишком поздно. Мой сын и Элисенда любят друг друга любовью жениха и невесты, а ведь они состоят в таком близком родстве! Благодарение небесам, их отношения не успели перейти грань, не превратились в греховную связь. Как я уже говорил, пелена упала у меня с глаз вовремя. Господь свидетель, я желаю обоим самого лучшего, и если бы это было возможно, только радовался бы за них, но подумайте сами, разве из богопротивного союза может родиться счастье? Единственное, что я мог сделать, это немедленно разлучить их и надеяться, что время излечит наших детей от столь пагубной страсти. Поэтому я отослал сына в дом моего старинного друга и сюзерена, которому известна причина, по которой я это сделал. Сын был обижен моим решением, но пообещал не возвращаться, пока я ему этого не разрешу. Правильно ли я поступил?

— Думаю, у тебя не было выбора, — медленно проговорил Хэлвин. — Жаль только, что дело зашло так далеко.

— И мне жаль. Но пойми, когда дети с младенчества живут под одной крышей, никому и на ум не может прийти, что их невинная дружба способна перерасти в сердечную привязанность. Одного не могу понять, как это Эдгита ничего не заметила, а если заметила, то почему сразу же не сказала об этом мне или Эмме. Впрочем, она вечно им потакала. Как бы то ни было, теперь я должен быть тверд.

— Скажи мне, — вступил в разговор Кадфаэль, — а не зовут ли твоего сына Росселином?

Сенред с удивлением посмотрел на Кадфаэля.

— Именно так его и зовут. А ты откуда знаешь?

— И сейчас он живет у Одемара де Клари. Видишь ли, мы пришли к тебе прямо из Элфорда и не далее как вчера разговаривали с твоим сыном. Он очень помог брату Хэлвину, когда ему потребовалась помощь.

— Вы с ним разговаривали! И что же мой сын сказал вам? Не вспоминал ли он обо мне? — заволновался Сенред, внутренне готовясь услышать, что Росселин горько жаловался на него, и заранее смиряясь с этим.

— Ничего особенного он не сказал. О сестре ни слова. Он поведал нам, что находится в Элфорде, повинуясь воле отца, и будет там находиться пока отец не позволит ему вернуться. Мы встретились с Росселином случайно и разговаривали с ним совсем недолго. Ты можешь им гордиться. Подумай, как твердо он соблюдает зарок, а ведь вынужден жить против своего желания в каких-то трех милях от дома. Да, вот еще что, — вспомнил вдруг Кадфаэль, — полагаю, тебе, как отцу, следует об этом знать. Росселин очень подробно расспрашивал нас о монашеской жизни и хотел узнать наше мнение относительно того, не стоит ли ему уйти в монастырь, если то, чего он желает более всего на свете, никогда не сможет осуществиться.

— Нет! Только не это! — с болью вскричал Сенред. — Я не перенесу, если он откажется от всего, что ему дано по праву рождения, и скроется от мира за монастырскими стенами. Он не создан для монашеской жизни! Юноша с такими способностями — нет, ни за что! Брат, то что ты мне сейчас рассказал, лишь подтверждает правильность выбранного мною пути. Тянуть больше нельзя. После свадьбы ему придется смириться. Пока Элисенда остается свободной, он будет продолжать льстить себя несбыточными надеждами. Вот почему я хочу выдать ее замуж, хочу, чтобы она уехала из моего дома, — тогда Росселин сможет вернуться.