Убийства на водах - Полина Охалова

— Как движется ваше с доктором расследование? Или вы уже согласились с тем, что все это дело рук мстительных горцев?

— Нет, дорогая княжна, продолжаю считать, что черкесы здесь ни при чем. Один наш общий знакомый кажется мне весьма подозрительным.

— Кто же? — с любопытством спросила княжна.

— Увы, это господин Красинский, столь привечаемый моей милой сестрой — ответил Печорин

— Красинский, но…

Княжна не успела договорить, потому что Печорин поднялся со скамьи, увидев Вернера, который так быстро, как позволяла хромая нога, бежал по галерее.

Печорин, извинившись перед княжной, встал и поспешил навстречу доктору.

— Мне надо сказать вам нечто чрезвычайно важное. — запыхавшись, проговорил Вернер. — Отойдемте в сторону!

Доктор остановились на краю горы и, прислонившись к углу домика, снял шляпу, отер платком мокрые редкие волосы на своем неровном черепе и сообщил:

— Я только что навещал с медицинским визитом господина Раевича.

— А он болен? Я думал, что у него только одна болезнь — игромания.

— Подождите шутить, Печорин. Он не болен, но мнителен и прибегает к регулярным осмотрам. Но дело не в этом. Пока он раздевался за ширмой, я сидел у него комнате на стуле возле секретера красного дерева и увидел, что один из ящичков приоткрыт и там что-то сверкает. Тут во мне взыграло какое-то неприличное сорочье любопытство и я — грешен! — заглянул туда и увидел там — вы не поверите — Верин браслет! Я выдвинул ящик еще чуть дальше и увидел рядом с браслетом сережку с бриллиантом в золотой оправе и еще там была брошь, какой дамы застегивают платочек или фишю, — довольно простенькая. Разглядеть как следует я не успел, боялся, что Раевич вот-вот выйдет из-за ширм — и задвинул ящик бюро. Если браслет княжны Галаховой, сережка — девицы Песцовой, то брошь, может быть, принадлежала первой жертве. Неужто этот московский франт Раевич и есть наш убийца? Но, дорогой друг, я должен спешить, меня ждет еще одна пациентка. А Вы подумайте, подумайте!

И, доктор, прихрамывая больше обычного, удалился, оставив Печорина в полном недоумении.

Глава восьмая. Базиль Раевич

Пациенткой, которую намеревался посетить доктор Вернер, была московская барыня Софья Никитична Зубова, прозванная молодежью салона Лиговских Добчинским (или Бобчинским — кто их разберет). Зная ее «любознательный» характер, доктор рассчитывал выведать у нее сведения о Раевиче. Сам он знал Раевича не первый год, тот регулярно приезжал летом в Пятигорск, «развеяться» и укрепить нервы, как он сам выражался. Чем были расстроены нервы у Базиля Раевича — бог весть. Он молодился, бегал петушком, но было ему сильно за тридцать и папильоточные кудри уже не совсем успешно маскировали начинающуюся лысину, а joli petit ventre11, уже трудно было назвать «petit», несмотря на поддержку корсета. Раевич был щеголем — панталоны носил самые узкие, сюртуки в талию рюмочкой, жилеты и шейные платки — самых невообразимых расцветок. Человек он был явно не бедный, туалеты свои выписывал из парижских модных лавок, но все французские обновки смотрелись на нем немного кособоко, будто с чужого плеча. Раевич был со всеми знаком и втирался во все водяные кружки и общества, но как-то нигде не сумел стать «своим», вероятно, потому что был из тех, кто на вопрос «Как поживаете?» — начинает долго и со всеми мельчайшими подробностями и мучительными для собеседника отступлениями рассказывать, как провел прошедшую неделю и какие имеет планы на будущую. Вернер замечал, что некоторые курортники, завидев вдали Раевича, сворачивали в ближайший переулок или переходили на другую сторону улицы. Доктор подозревал, что Базиль ездит на воды потому, что здесь каждый год собирается новое общество, которое не имеет предубеждений на его счет. Трудно было представить себе этого скучного зануду с аккуратным брюшком и завитым на папильотках коком в роли беспощадного убийцы.

Это так, так. Но, с другой стороны, все знали, что Раевич питает слабость к сероглазым блондинкам, а к брюнеткам испытывает какую-то необъяснимую неприязнь — на этот счет офицеры в бильярдной сочиняли скабрезные анекдоты. И наконец — Раевич был игрок. Он посещал Ресторацию, где собирались любители лихой понтировки, не каждый вечер, а по какой-то просчитанной им сложной схеме, но играл азартно, гнул пароли смело, а нередко и выигрывал соника12. Во время игры Базиль преображался: глаза его сверкали, говорил он мало и отрывисто, и как будто даже становился выше ростом и худощавей, походил временами на охотничью собаку, хотя в остальное время, на взгляд Вернера, больше напоминал каплуна на выгуле.

По приходе к госпоже Зубовой, доктор сначала терпеливо выслушал подробный рассказ о последних злоключениях ее желудка, порекомендовал уменьшить число ванн и увеличить прием серно-кислой воды до трех стаканов в день, а потом перевел разговор на любимую тему почтенной вдовицы: обсуждение достоинств, а главное — пороков ближних своих и дальних своих. На его счастье, Софья Никитична быстро перешла к общему обзору водяного общества, сравнивая столичных (гордых, спесивых, несносных), московских (пороки этих были более терпимы) и «степных» (провинциалов, вовсе уж не выдерживающих критики). Тут доктор Вернер, ловко подсуетившись, успел всунуться в критическое ревю с вопросом: «А вот Базиль Раевич, он ведь из ваших, из московских?», а дальше уж все пошло, как по маслу. Софья Никитична рассказала о том, какой богатый и хлебосольный дом у матушки Базиля (между нами говоря, глупа она, как курица, но очень, очень гостеприимна), как она любит и холит единственного своего сынка, ни в чем ему не отказывает, и он тоже сын заботливый (ну, иногда забывает матушку навещать по полгода, но тогда исправно письма пишет, деньги просит и справляется об ее здравии).

— А самого Базиля Вы давно ли знаете? — спросил доктор, продолжая направлять бурный поток речей госпожи Зубовой в нужное для себя русло.

— Так с детства знаю. Славный был мальчик, но, между нами говоря, очень капризный. Иногда просто припадки с ним случались — как захочет чего, так падает на пол и прямо бьется в припадке, ногами сучит, извивается червем, визжит поросенком. Ну мать с отцом ему сразу и суют в руки то, что он просит. Но ведь для дитяти-то извинительно такое баловство, правда, доктор? Детки часто бывают несносны, я-то знаю, хотя своих детей мне Бог не дал. Вот у Прасковьи Юрьевны, графини Кологривовой, сынок…

Доктор Вернер стоически переждал рассказ о совершенно невыносимом, хотя очень, очень милом сынке Прасковьи Юрьевны, который нынче пошел по