Великий поток - Аркадий Борисович Ровнер

Через некоторое время городская площадь превратилась в поле сражения: львы и обезьяны кидались друг на друга, оглушали ударами и рвали врагов на части. Оглушительный рев наполнил округу. На площади происходило нечто невообразимое, там уже не было ни львов, ни обезьян, шевелилась страшная окровавленная масса. Шерсть сцепившихся животных летела в воздухе, и острая вонь проникла в бронированный автомобиль, в котором сидели Джон и его пассажир в состоянии, близком к обморочному.

Видя состояние Константина, Джон повез его на соседнюю улочку, напоил кофе и помог успокоиться. Прошло довольно много времени, пока Константин смог что-то понимать. И тогда Джон начал ему рассказывать:

— Когда-то давно Дис был городом обезьян, где царили порядок и закон. Но в город пришли львы, которые сначала показались спокойными и рассудительными. Львы женились на обезьянах, и родилось обезьяно-львиное потомство. Однако в каждом из их детей преобладало либо львиное, либо обезьянье начало. И эти два начала оказались несовместимыми. Эта несовместимость проявляется в нашей неуравновешенности и в звериных инстинктах, с которыми мы не можем совладать. Наши правители не хотят этого признавать и бесконечно рассуждают о братстве и гармонии, которых у нас нет и в помине. Я не хотел, чтобы, уехав от нас, вы внесли в вашу Карту ложные сведения о нашем городе, и потому дал вам увидеть кусок нашей подлинной жизни, — так закончил Джон свои объяснения.

Константин слушал его и думал о том, сколько разнообразия несет в себе каждое существо и как все это трудно гармонизовать и как трудно согласовать свою жизнь с жизнью других. Джон же смотрел на все спокойно и не стремился ни к какой гармонии. Он привык к тому, что составляет будни города Диса, а тем более — к лицемерию правителей.

Пещера снаружи и внутри

Константин продолжал размышлять: почему снаружи платоновской Пещеры жизнь так же ужасна, как и в самой Пещере? Но ведь она бы не могла быть такой в Пещере, если бы вне Пещеры все было по-другому. Очевидно, что и снаружи и внутри мы видим Мир таким, какой он есть.

Согласно Платону, идеальный мир, существующий снаружи, отражаясь в представлениях обитателей Пещеры, искажается и уродуется до неузнаваемости. Единственным выходом из этого положения является побег из Пещеры. Константин развил в себе способность существовать и в ограниченном объеме Пещеры, и в Огромном Реальном Мире, и что же? Реальный Мир оказался единым для всех его частей, и феноменальные способности Константина не принесли ему радости.

Однако реален ли Реальный Мир? Можем ли мы на него положиться? Конечно же, не можем. Этот Мир тает на глазах, и недалек тот час, когда от Мира ничего не останется, и тогда Константин растает вместе с этим Миром. Сначала растает его кукла, а потом — его летучая сущность.

Но ведь и Великое Время тоже имеет конец. Оно ходит кругами, и круги его образуют спираль, и спираль сжимается в неподвижную массу, которая застывает в Вечности и Неподвижности. А Хаос Каталагосар, или Великая Миротворящая Бездна, поглощает и Время, и Вечность, и Всё, потому что Он царит над Всем, непостижимый в своем Безумии и своей ослепительной Тайне.

Тень и трон

Выйдя в очередной раз из Пещеры, Константин увидел мелькнувшую над его головой черную тень. Небо было покрыто грозными тучами, какие обычно накрывают его перед мощной грозой. Почувствовав опасность, он взмыл в воздух и полетел навстречу синеющему в облаках просвету. Было зябко и ветрено, но в быстром полете он согрелся и начал успокаиваться. Казалось, нет никакой опасности, однако вскоре он увидел, что его нагоняет существо, напоминающее летучую мышь огромного размера. Перепончатые крылья широкого размаха несли это существо с невероятной скоростью. Расстояние между ним и гигантской летучей мышью быстро сокращалось.

Едва ли встреча с этим существом могла бы принести что-нибудь доброе. Ощущение опасности не нуждалось в проверке и подтверждении. Опасность висела в воздухе, она была в быстрых и резких взмахах крыльев, в сильной шее, в остром вытянутом клюве, в блеске хищных глаз нагоняющего его существа. И тогда Константин решил задать гигантской птице вопрос.

— Что тебе нужно? — спросил он ее и услышал ответ:

— Ты вторгся в мой мир и должен быть уничтожен.

— Но что это за мир? — воскликнул он в отчаянии. Ответа не последовало.

Огромная летучая мышь уже висела над его спиной, он слышал ее хриплое дыхание и биение перепончатых крыльев. Нужно было что-то предпринять, и он мгновенно превратился из летучей сущности в неуклюжую куклу и камнем полетел вниз. Он летел до тех пор, пока не почувствовал, что оторвался от преследователя, после чего он снова обратился в летучую сущность и остановил падение.

Приземлившись на склоне высокой горы, Константин огляделся. То, что он увидел, ввергло его в изумление: вокруг него были тысячи существ, напоминающих собой небесное воинство — на их лицах читались мужество и отвага, — все они медленно поднимались в гору. Окружив его, они последовали за ним в восхождении на вершину. Константин шел впереди всех как их предводитель, а когда они достигли пика, Константина подвели к трону, стоявшему на возвышении, и усадили на него.

Константин увидел себя на вершине высочайшей горы — выше Джомолунгмы и Чогори, — насколько мог охватить глаз, окруженной другими заснеженными вершинами. Он сидел на троне, а вокруг стояли тысячи людей с обращенными к нему лицами. Лица их были воодушевлены объединявшим их всех порывом. Может быть, только треть этих людей была рождена на земле, остальные же принадлежали к небесной рати. Все ждали того, что он должен был совершить. За и против него боролись земные и небесные воинства, вдалеке слышались раскаты орудий и клики яростной битвы. Но исход битвы зависел от него.

Все зависит от решения великого мужа. Все великие дела совершаются в его душе. Предстоит поднять знамя, на котором написано кредо, и повести за собой собравшихся людей на борьбу за это кредо. Но есть другой путь: поднять знамя свободы от любой ограниченной идеи, за множественность принципов и смыслов. Если поднять это знамя, тогда откроется возможность согласного действия мудрецов и творцов новой жизни.

Таков был его выбор, и Константин уже знал, какое знамя он поднимет. Нет, он не поставит во главу угла даже самый прекрасный ограниченный принцип, но, опираясь на единодушие воль и устремления земных и небесных сил, он поднимет знамя высшей свободы, он откажется от простого согласия, может быть, в предчувствии такого единодушия, которое коренится в понимании сложности и неизреченности истины. И окружающие