Избранница Золотого дракона. Часть 1 (СИ) - Снежная Марина

— Что ж, вы не оставляете мне выбора, — прошипела я. — Я буду готова выехать утром вместе с леди Адалой. А теперь, если позволите, и правда пойду.

Он милостиво кивнул, продолжая смотреть пронизывающим, чуть насмешливым взглядом, за который хотелось ему глаза выцарапать. Не знаю, каким чудом сдержалась и с горделивым видом прошествовала к двери. Стражники ожидаемо встретили меня изумленными взглядами, явно не зная, откуда я тут взялась. Один даже приставать начал с расспросами, но повелительный окрик короля позади меня, велевший пропустить, заставил его умолкнуть. Я же вся кипела от бессильной ярости, понимая, что все пошло не так, как задумывалось. Чего ждать дальше, не могла даже представить. Буду надеяться, что лорд Маранас найдет способ избавить меня от домогательств ненавистного Кирмунда и придумает, как исправить ситуацию.

Глава 8

Чем ближе Кирмунд подъезжал к женской обители, тем сильнее мрачнел. Предстоящая встреча с женой волновала сильнее, чем он желал в этом признаться даже себе. Что если при взгляде на эту девушку, олицетворяющую собой крах самого дорогого в его жизни, внутри снова пробудится та чернота, что когда-то буквально пожирала душу? Стоило немалого труда и понадобился целый год, чтобы она утихла в достаточной мере, чтобы снова обрести ту часть себя, что почти утратил. Пусть даже прежним ему уже никогда не стать и он самому себе кажется склеенным из осколков сосудом, но по крайней мере, он вышел победителем из этой битвы. Битвы с самим собой.

Вся жизнь короля была словно разделена на две половины. До и после того рокового дня, когда он лишился единственного оставшегося родного человека. Отец всегда был для него самым значимым в жизни, даже несмотря на то, что не во всем Кирмунд мог его оправдать. Но тем не менее, он восхищался его мудростью в государственных делах, силой духа и выдержкой. Кирмунд всегда стремился походить на отца и с малых лет делал все, чтобы заслужить его одобрение. Во всем хотел стать лучшим: как в военном мастерстве, так и в обретении знаний.

Возможно, не лишись Кирмунд отца в тот период, когда в нем как раз происходило окончательное перерождение его драконьей сущности, все могло бы сложиться иначе. Он бы сумел справиться с обрушившимся шквалом эмоций, вызывающих желание крушить и уничтожать, сжигать дотла в попытках хоть как-то унять выворачивающую душу наизнанку боль. Но рядом не оказалось никого, кто смог бы помочь совладать с прорвавшейся наружу огненной стихией.

Кровь дракона в Кирмунде бурлила, кипела, заволакивая разум кровавой пеленой. А единственной, кто оказался рядом в тот момент и кому он все еще мог доверять — подруга детства Маррга — вместо того, чтобы успокоить и унять эту боль, лишь разжигала его ярость. Их отношения тогда переросли в нечто иное, о чем он раньше и не помышлял, ведь для него эта девушка была, скорее, сестрой. Но в те страшные дни, когда не мог нормально есть, спать, думать, а накачивался выпивкой и искал забвения в пьяном угаре, она сама пришла к нему и предложила еще один способ утешения. А он тогда не видел смысла отказываться.

— Когда-то я проходила через то же, что и ты, — сказала как-то Маррга после одной из их безумных ночей, полной дикого секса. — Когда в тебе просыпается звериная часть натуры, трудно бороться с инстинктами. Все органы чувств обретают такую силу, что каждая деталь воспринимается в два, а то и в три раза сильнее. В том числе и твои чувства. То, что происходит в тебе. Привязанности или неприязнь к кому-то. Все становится острее и сложно этому противиться. Я пыталась бороться с этим, но становилось только хуже. Когда напряжение слишком долго копится в тебе, это походит на кипящую лаву, и лишь вопрос времени, когда она извергнется наружу. Не пытайся сдерживаться, Кирмунд. Выпусти на волю то, что чувствуешь.

— Если я это выпущу, то сотру с лица земли всех этих выродков, — процедил он, потемневшими глазами глядя в лицо любовницы. — Выпущу реки крови, уничтожу все, что дорого тому ублюдку, что убил моего отца.

— Но тебе станет легче… — протянула Маррга, собственническим жестом запуская пальцы в его всклокоченную черную гриву и с наслаждением сжимая в кулаке.

Чуть дернув его голову назад, впилась в губы яростным поцелуем, больше напоминающим укус. Ощутив на губах вкус собственной крови, Кирмунд неожиданно почувствовал, как зверь внутри ревет, будто признавая правоту этой самки, скрашивающей его одиночество. Опрокинув Марргу на постель, он развернул ее к себе спиной и заставил встать на четвереньки. Девушка с готовностью подстраивалась под его желания, утробно урча, словно кошка. И это еще сильнее возбуждало Кирмунда и зверя внутри, жаждущего покорять, властвовать. Зубы впились в ее шею, оставляя укус-метку, будто клеймящую партнершу. Чуть подвывая, она позволила ему и это. Лишь повернула голову и посмотрела совершенно диким призывным взглядом желто-зеленых глаз, зрачки которых сейчас стали вертикальными.

— Да, сделай это, мой возлюбленный, — прорычала она, поводя ягодицами в призывном чувственном жесте. — Хочу тебя именно таким. Хочу твоего зверя в себе.

Не заботясь о том, причиняет ли ей боль, совершенно слетев с катушек, он, наконец, сделал это. Выпустил наружу то, что так долго подавлял. Яростно вонзаясь в лоно женщины и исторгая из ее горла рычащие, одновременно болезненные и сладострастные стоны, он с каждой секундой словно утрачивал себя. Становился тем, кем она хотела его видеть. Зверем, думающим в первую очередь об удовлетворении первобытных инстинктов.

Та ночь принесла Кирмунду долгожданное облегчение и позволила на какое-то время обрести смысл жизни. Месть. Ему казалось, что когда он позволит внутреннему зверю утолить жажду крови и жестокости, сумеет освободиться от собственной боли. В ту ночь Кирмунд будто переродился, перестав быть тем, кем всю жизнь стремился стать. Исчез сдержанный и умный правитель, сначала думающий, потом делающий, заботящийся в первую очередь об интересах державы. Родился варвар, ищущий смысл жизни в кровавой бойне и разрушениях. И не оказалось рядом никого, кто бы смог сдержать, перенаправить.

Маррга же лишь усиливала его жажду крови, вдохновляя, подначивая. Она стала его верной соратницей в этой борьбе с тем, что он считал собственными демонами, не подозревая, что борется на их же стороне. Иногда даже его поражала жестокость девушки. Ей больше всего нравилось убивать в своей волчьей ипостаси, вгрызаясь в жертву клыками и впиваясь когтями, стремясь доставить как можно больше мучений.

Кирмунд навсегда запомнил тот день, когда они захватили замок влиятельных вельмож Серебряных драконов, в жилах отпрысков которых была кровь его врагов. И как Маррга собственноручно перегрызла глотки маленьким наследникам рода и вырвала сердце их матери. Даже Кирмунда в его тогдашнем состоянии это покоробило и он с удивлением осознал, что в нем есть грань, за которую он вряд ли сможет перейти. Убийство беззащитных детей и женщин. У него самого рука бы не поднялась на них. Но Маррга сумела его заставить устыдиться собственной слабости. Сказала, что если его рука дрогнет в решающий момент, она всегда готова помочь. И он сам в тот момент поверил в то, что те немногочисленные моральные нормы, что в нем все еще остались, слабость, которую следует искоренять.

И все же не смог заставить себя убить последнюю из рода Серебряных драконов, как Маррга ни настаивала на обратном. Более того, придумал оправдание своей слабости, чего никогда не делал раньше. Убедил и любовницу, и себя, что оставить Адалу в живых — это обречь ее на куда худшие муки, чем смерть. И даже на тот момент и правда раздумывал о том, чтобы поступить с девушкой так, как сказал, считая, что и так сделал ей одолжение, оставив жизнь.

О настоящих причинах собственного поступка не желал признаваться даже себе. И сам их до конца не понимал. То, почему невзрачная, трогательная девчушка, всегда при встречах с ним краснеющая и провожающая щенячьим влюбленным взглядом, вызывает в нем непонятную теплоту. Нет, он вовсе не отвечал на ее чувства, даже порой смеялся с приятелями над восторженным обожанием принцессы Серебряных драконов. Но все равно относился к ней с симпатией, даже несмотря на то, что она дочь тех, к кому испытывал неприязнь.