Девушка без прошлого. История украденного детства - Даймонд Шерил

— Ну так что? — спрашивает он.

— Нет! — Я отчаянно трясу головой.

— Ну и отлично! — Он потирает руки. — Тогда сваливаем отсюда!

Что ж, вот и они — величественные пирамиды устремляются в небеса. Свет такой яркий, что режет глаза. Папа стоит рядом и любуется видом. На нас одинаковые жилеты цвета хаки, и мы считаем себя неотразимыми. После мрачной Румынии он настоял на отдыхе в Египте перед возвращением в Европу.

Я улыбаюсь папе. За его правым плечом виднеется силуэт Сфинкса. Как бы то ни было, я обожаю отцовский образ мыслей. Нет никаких преград и никаких тревог — сплошная жажда жизни и приключений. Когда я вот так на него смотрю, то почти забываю о его непредсказуемом настроении и вспышках жестокости, потому что в мире нет никого, кто был бы на него похож. Никого настолько же свободного.

Две недели мы развлекались на берегу Красного моря в Шарм-эль-Шейхе. Это самый длинный перерыв в тренировках за последние пять лет, с тех пор как я начала заниматься гимнастикой. Мне кажется, что соленая вода и песок смыли и стерли всю грязь. Мимо проходит верблюд, покачивая в такт шагам длинной шеей цвета меда. Мы молча идем к основанию пирамиды и трогаем древние камни. Они шершавые. Глядя на невероятную красоту, пережившую несколько тысячелетий, я успокаиваюсь. Это место видело все — и выжило. Вот бы и люди так могли!

Ночью, так поздно, что уже не за горами утро, я лежу у бассейна отеля. Сейчас два часа, воздух теплый и нежный. Из бара доносится музыка, поблескивают, как драгоценные камни, бутылки. Большая часть нашей банды лежит в шезлонгах с другой стороны бассейна. Тщательно подстриженные кусты жасмина испускают нежный аромат, лепестки в свете месяца кажутся вырезанными из слоновой кости. Самолет в Австрию улетает в пять утра, поэтому папа решил, что платить за лишнюю ночь в отеле нет смысла. Обычно он весьма расточителен, но порой на него нападают очень короткие приступы скупости — неопасные припадки.

Три американские песни повторяются снова и снова. Официанты застыли, опираясь на барную стойку. Их смуглая кожа кажется особенно темной по сравнению с белыми куртками, а волосы тщательно зализаны назад. Фрэнк лежит через один шезлонг от меня и дремлет, положив руку под голову. За последние недели мы все загорели, и у него стало еще больше веснушек. Я разглядываю его лицо с такими знакомыми чертами, которые я знаю всю жизнь. Знаю каждое из его выражений и их значение, но все же он остается для меня загадкой.

Первый раз не стал единственным. Иногда, когда мы уверены, что нас никто не побеспокоит, он приходит в мою комнату и ложится рядом со мной. Руки его кажутся очень горячими. Он перестает быть моим братом и другом, я не узнаю его. Глаза Фрэнка как будто затягивает пленка, и какая-то неодолимая сила уносит его прочь. Иногда, когда он так близко ко мне, я чувствую себя ужасно одинокой.

Мне не страшно, но я знаю, что мы делаем что-то неправильное. Я бы знала это, даже если б не видела, каким виноватым он выглядит перед тем, как уйти. Но меня тревожит то, что я, вообще-то, не против происходящего. Иногда я этого очень жду. При том холоде, что охватил нашу семью, настоящий человеческий контакт приносит облегчение. Я чувствую, что меня любят… но мне стыдно. И ко всему прочему прибавляется сильный страх, что в процессе всего этого я могла потерять своего лучшего друга.

«Что такое любо-о-овь?» — снова доносится из динамиков, когда я смотрю на звезды над головой, сверкающие, как бриллианты. Не понимаю я этих песен про любовные страдания, Столько болтовни из-за ерундовых проблем. Если этому парню плохо, ему нужно бежать из города, как сделал бы любой разумный человек. При необходимости сменить имя и забыть о своих чувствах. Вот и все.

Я перевожу взгляд на серебристую воду и на маму. Она выглядит усталой и напряженной. Ее длинное белое хлопковое платье свисает с шезлонга и развевается на ветру. Папа сидит лицом к ней и, говоря о чем-то, жестикулирует. Я думаю о ночных побегах, аэропортах, о куче чемоданов, вмещающих всю нашу жизнь, новых континентах, новых именах, Интерполе, о жизни, которую приходится начинать с нуля, а потом опять разрушать.

Наверное, не так просто сбежать, если ты уже в бегах.

Фрэнк поворачивается на бок. Лицо его расслабилось во сне, ресницы почти касаются щек.

Но, может быть, нельзя убежать от тех, кого любишь.

Глава 14

Вена, 10 лет

— Как тебя зовут? — Папа смотрит мне прямо в глаза.

Мы сидим за кофейным столиком, друг напротив друга.

— Кристал.

— Почему ты сюда переехала? — Его глаза устремлены на меня.

Я мнусь. Он мгновенно это замечает, и я пожимаю плечами:

— Папина работа. Он инвестор.

Новый город, новая легенда.

— Какой инвестор?

— На фондовой бирже.

— А вы откуда?

— Из Флориды. Ки-Уэст.

— Там красиво, наверное.

— Пляжи красивые и тихо. — При необходимости я могу назвать район и улицу.

— Бхаджан?

— Простите? — хмурюсь я.

— Бхаджан?

— Что такое бхаджан? — Я наклоняю голову набок.

— Вау! — Он наливает мне чая. — Я это просто так сказал, не думал, что ты справишься.

Свежий белый снежок засыпал мощеные улицы Вены и отражает золотой свет фонарей. Холодный воздух пахнет жареными каштанами и глинтвейном, который продают с симпатичных деревянных прилавков. Он румянит щеки и вызывает улыбки. Рождественские гирлянды горят по всему городу, хотя уже близок Новый год. В каждой узкой улочке прячется то кафе, то каменная церковь, то разукрашенный дворик. Везде царит праздник.

Я очень стараюсь радоваться, но каждый день просыпаюсь в ужасе. На соревнованиях я натягиваю на лицо улыбку, но это такая же часть представления, как вытянутый во время прыжка носок. Я часто представляю, что живу так же, как обычные дети, что я не обязана заниматься спортом, которого боюсь, и ждать неизбежной травмы. Что я…

После очередной тренировки я тащусь за Кьярой к станции метро и вдруг чувствую, что с меня хватит. Я делаю шаг в сторону на чистый белый снег и бреду прочь от дороги. Луна висит низко, и ее свет делает снег похожим на серебро. Я падаю на спину и лежу, раскинув руки, как морская звезда. Это приятно. Тишина, холод у щеки. Я закрываю глаза.

— Куда ты? — Кьяра бежит ко мне и злобно тянет меня за руку.

Я отползаю прочь от вопящей сестры.

— Да что с тобой такое? Ты вся мокрая! Новая куртка! — Она с неожиданной силой трясет меня за плечи. Я смотрю на нее пустыми глазами. — Что ты сделала с курткой! — Она кричит очень громко, изо рта вырываются облачка пара. — Мама рассердится.

— Отстань! — Я поднимаюсь и иду к метро.

Вечером я лежу в кровати и читаю неадаптированную версию «Тарзана», а мама сидит рядом.

— Бхаджан, что-то не так?

Я даже не знаю, с чего начать.

— Это из-за гимнастики? Ты можешь бросить, если хочешь.

Я захлопываю книгу и смотрю на нее. Она совершенно измучена. Мне сложно было бы ответить на ее вопрос, даже если бы я вдруг решила быть честной. Она только что заметила, что со мной, самой улыбчивой из ее детей, что-то не так. Только сейчас, когда все зашло слишком далеко, чтобы это обсуждать. Да, ежедневные тренировки меня убивают, но это не самое страшное. Я думаю о них, чтобы не думать обо всем остальном: о нашей с Фрэнком тайне, об ответственности за мир в семье, которую я ощущаю.

— Бхаджан, я понимаю, что все эти переезды и перемены даются тебе, твоему брату и сестре нелегко… что вам всем иногда хочется…

— Прекрати смешивать меня с Кьярой и Фрэнком! — восклицаю я неожиданно твердо.

Она искренне недоумевает. Я знаю, что это для нее не имеет никакого смысла, но я хочу нанести по-настоящему сильный удар:

— Ты даже не замечаешь меня, потому что я никогда не спорю! Прекрати объединять меня с Фрэнком и Кьярой! Меня это достало! Я на них не похожа! Ничем!