Змеи крови (Слово шамана) - Александр Прозоров

Здесь явно забыли про существование Крымского ханства. А может – понадеялись, что после зимнего разгрома татары в этом году не появятся. Во всяком случае, когда хохочущие степняки появились среди хат Терны и Дубовязовки, глупые русские сидели по деревням и занимались своими делами: в кузнях стучали молоты, мужики ремонтировали телеги, поправляли изгороди – хотя большинство, конечно, работали в поле, поднимая пашню для сева. Бабы развешивали на веревках постиранное белье, носили от колодцев воду, готовили еду, шлепали детей, просто болтали между собой и, кажется, так до конца и не поверили в ужас происходящего, даже когда на них набрасывали веревки, привязывали за шею к собственным телега, в которые грузили их же добро и запрягали их же коней, и даже когда опрокидывали на спину и задирали подолы, без стеснения запуская руки в срамные места, или начиная делать то, что позволительно только венчаному перед лицом Господа мужу.

Некоторых мужиков, хватавшихся за вилы или топоры, пришлось рубить тут же, на месте, но большинство побежало на веревках за лошадиными хвостами вместе со своими женами и плачущими детьми.

В конце мая Девлет-Гирей, по совету своего ближнего советника Менги-нукера, вышел в Путивлю и встал на обширных заливных лугах прямо под стенами древнего города – но на другом берегу Сейма. Татары знали, что делали – брод, позволяющий перейти реку, находился примерно в двух верстах от города вниз по течению. Чтобы добраться до него, а потом до лагеря степняков, решившимся на вылазку русским пришлось бы топать пару часов у всех на виду – и за это время даже ленивый успел бы приготовится отбить атаку. От стен стоящего на высоком холме города по прямой до шатров бея и его советника было всего три-четыре сотни саженей. Но половину этого расстояния составляла стремнина Сейма трехсаженной глубины.

Оставшись приглядывать за городским гарнизоном с двумя тысячами нукеров, Девлет-Гирей отпустил остальных воинов на облаву – и лихие степняки с готовностью ринулись во все стороны, отлавливая зазевавшихся путников, девочек, отправившихся отнести обед отцу в поле, самих пахарей. Они проносились по деревням снося, подобно Змею-Горынычу, все, что могло представить хоть какую-нибудь ценность, и оставляя после себя хлопающие дверьми опустевшие дома и молчаливые разоренные сараи. Всего за несколько дней татарские тысячи дошли до Баник, Шалыги, разорили Бурынь и Конотоп.

Обитатели города могли наблюдать, как внизу, почти у них под ногами, к басурманскому лагерю что ни час, подходят все новые и новые обозы, сгоняется скотина и толпы людей. Детей запускали в общие загоны, мужчин связывали спинами одного с другим. Самых красивых девок радостные татары укладывали тут же на землю, распиная между колышков и оставляли лежать целыми днями, по очереди подходя и насилуя. Некоторым задирали юбки и завязывали над головой, после чего слепых и беззащитных, со смехом гоняли друг к другу, шлепая, подкалывая саблями и ножами, либо, разгорячась, тут же, при всех, насилуя.

Временами некоторые горожане узнавали в татарских полонянах знакомых и родственников – но ничем, кроме посылаемых в сторону нехристей проклятий, помочь своим близким не могли.

Первого июня татары снялись с лагеря и медленно двинулись на восток, но спустя четыре дня резко повернули на юг, втягиваясь между Сулой и Пселом на старый, нахоженный, омытый слезами миллионов полонян Бакаев шлях.

Имея в обозе тысячи невольников, большинство из которых были слабыми детьми или девками, при утрате привлекательности стремительно теряющими в цене, татары шли медленно, проходя за день немногим больше десяти верст. До ханства такими темпами они добирались почти месяц, но еще дней через десять Девлет-Гирей рассчитывал закончить свой путь в Гезлеве или Кафе, а оттуда заехать в Балык-Каю и преподнести Кароки-мурзе какой-нибудь подарок. Если хочешь в этом мире чего-либо достичь – с султанскими наместниками ссориться не нужно. С ними следует или дружить, или хоть как-то проявлять дружелюбие. Никогда не угадаешь, когда и чье слово окажется решающим в далеком Стамбуле.

Однако всего в одном дне пути от Ор-Копа разъезды вдруг наскочили на приглядывающие за степью дозоры. Причем дозоры – русские!

– Они хотят нас перехватить, Менги-нукер, – метался перед палаткой Девлет-бей. – О, Аллах! Мы просидели половину зимы в холодном снегу, мы дрались, как волки, еще месяц мы торчали посреди воды, как филин на тополе. Мы наконец-то смогли взять хорошую добычу, мы довели ее до ханства, и вдруг оказывается, что русские поджидают нас прямо здесь!

– Этого не может быть, хан, – покачал головой русский, продолжая спокойно сидеть на потнике перед полотняным пологом. – Неужели ты думаешь, что они гнались за нами от самого Путивля? И что не боятся стоять на Перекопе, в самом центре ханства?

– Дозорные привезли тело одного из зарубленных в стычке, – Гирей резко остановился и протянул Менги-нукеру руку. На пальце болтался привязанный к тоненькому ремешку крест.

– Нужно остановить обоз и выдвинуть вперед конницу, – все тем же безразличным тоном продолжил русский. – Пусть прикроет добычу, если желает получить свою долю.

– Я уже отдал такой приказ, Менги-нукер. Я не так глуп, как тебе хочется думать.

– Если бы я считал тебя глупым, хан, – спокойно возразил Тирц. – То я бы к тебе не пришел.

– Я о другом говорю, Менги-нукер, – заткнул крестик куда-то в складки пояса татарин. – Ты должен сделать своих монстров. Сейчас! Чтобы они перебили загораживающих нам дорогу русских.

– Ты хочешь, чтобы я вылил на землю всю кровь ради твоего страха и жадности? – на этот раз голос Тирца стал жестким и холодным. – Големы мне нужны для того, чтобы покорить Россию, а не ради нескольких золотых монет.

– Там и твоя добыча, Менги-нукер, – скрипнув зубами, напомнил бей.

– Но здесь не может быть русских, – поднявшись на ноги, ответил Тирц. – Это же Перекоп! Покажи мне здесь хоть одного боярина с оружием в руках и без веревки на шее – и я сделаю тебе голема в тот же день.

– Тогда садись на коня! Ногайские сотни уже ушли вперед.

Недовольно поморщившись, Тирц все-таки встал и забрался в седло подведенного ему бейским телохранителем мерина. За пару часов небольшой отряд нагнал основные силы. Сотни уже выстроились в несколько рядов, закрывая дорогу незнакомому врагу. Тирц мог бы поклясться, что впереди перегораживают степь точно такие же ногайцы, как и в отданных Девлет-Гирею родах – если бы не одна деталь. В центре вражеского войска стояло несколько десятков русских витязей – одетых в русскую броню, русские шлемы, русские пояса, имеющих русские бороды и русское оружие.

Нет, среди татар тоже имелось в избытке тех, кто пользовался добрым и доступным московитским снаряжением – но чтобы одеться под витязя с ног до головы, да еще собрать вместе сразу несколько таких воинов…

– Может, кто-то из местных беев? – неуверенно пожал плечами Тирц.

– Аза, передай Халилу, пусть проверит их, – повелительно махнул рукой Гирей.

Один из его телохранителей сорвался с места, помчался на левый фланг войска. Вскоре с фланга отделилась и двинулась вперед сотня воинов, на ходу вынимающая из колчанов и натягивающая луки. И почти сразу стоящая через поле конница, опустив копья, дружно ринулась в атаку. Татары рванули навстречу – огромные массы людей и коней столкнулись с сухим деревянным треском, еще через мгновение донеслись крики, ржание, звон сабель.

– Ведьма моя в палатке осталась, – поморщился, признавая свою неправоту, Менги-нукер. – Нужно немедленно начинать рыть глину.

Обоз с невольниками остался слишком далеко позади, и поэтому ковыряться в глине, пока русский умчался за шаманкой, пришлось личной сотне бея. Но воины не роптали – им совсем не хотелось, чтобы добытая с таким трудом добыча оказалась потеряна чуть не у колодца собственного кочевья. Ради спасения набранного с таким трудом, потом и кровью добра они готовы были сражаться день и ночь, лечь костьми на этой никому неизвестной прогалине и даже – ковыряться в грязной, еще влажной после недавних дождей земле собственными руками.

Прислушиваясь к доносящимся крикам боли и ярости, лязгу оружия, нукеры кромсали глину ножами, выволакивая ломти в общую кучу и выкладывая их в примерное подобие большой человеческой фигуры. К сумеркам глиняный воин был почти готов. Прискакавшие Менги-нукер и его рабыня придали фигуре окончательный вид, подравняв и загладив тело, увеличив ступни, нарисовав лицо и даже сделав великану глаза из двух оловянных мисок. На ночь готового голема они оставили лежать на земле, а поутру, когда солнце осветило его своими ласковыми лучами, а наскоро перекусившие воины уже выстроились перед русскими рядами, начали свое действо.

Обряд, который за последние годы пришлось проводить уже не один раз, прошел быстро и привычно, почти буднично – и вскоре новый ребенок татарской шаманки и нежити, еще не родившейся, а потому не имеющей ни роду, ни племени, опершись руками о траву, выпрямился во весь рост.